Другая жена

В ее серых глазах, мельком окинувших мой вечерний костюм, я не заметил ни удивления, ни удовольствия при виде меня.

— Хочешь зайти?

Я последовал за ней в заботливо убранную розовато-бежевую гостиную. Двери в спальню стояли открытыми, но и там все было убрано. Впечатление крайней бедности оставалось, но зато все блистало чистотой. После подавлявшей кэллингемовской роскоши, против которой все восставало у меня внутри, эта строгая обстановка производила даже приятное впечатление.

Анжелика взяла из распечатанной пачки сигарету и прикурила от кухонной спички. Вела себя со мной формально, как со случайным знакомым, решительно не воспринимая меня как бывшего мужа.

— Вчера я вела себя как глупая истеричка, — сказала она. — У тебя, видно, сложилось совершенно неверное представление.

— Тебе было плохо, — заметил я.

— Я думаю о Джимми. Я все ужасно преувеличила, сделала из этого просто трагедию. Это не так. Чтобы все было ясно — мне никакая помощь не нужна. Я со своими проблемами справлюсь.

— Сама?

— Разумеется, с ним нелегко, особенно когда выпьет, а он пьянствовал почти неделю. Но теперь все в порядке. Он был здесь сегодня. Он хороший. И все хорошо.

Ее жалкая попытка оправдать Джимми и очевидное желание захлопнуть перед моим носом дверь в свою личную жизнь меня не смутили.

— Это звучит как невероятно романтическая история. Как давно это тянется? Не параллельно ли с Чарльзом Мэйтлендом?

На эту грубоватую шутку она отреагировала скорее удивленно, чем сердито.

— О Чарльзе я уже почти забыла. С Джимми мы познакомились два года назад в Плимуте.

— Так, может быть, пора уже сделать из него настоящего мужчину, а?

— То есть, чтобы я вышла за него? Джимми на мне никогда не женится. Ни за что. Он помешан на богатой наследнице с яхтой и полным сейфом бриллиантов. Это что, обычай такой у всех авторов, и бывших тоже?

Я понимал, что злиться с трехлетним опозданием глупо, но тем не менее разозлился. Ведь тогда в Портофино я был лишен возможности сыграть финальную сцену, и теперь она предоставлялась, хотя и с опозданием.

— И тебя устраивают такие отношения?

— Абсолютно.

— А я тебя не устраивал.

— Билл…

— Теперь я вижу почему. Разумеется, я был подходящим типом. Болтаться по Европе и корчить из себя великого американского романиста — вот это да! Но я не пал достаточно низко для тебя, да? Чарльз Мэйтленд меня в этом убедил, а Джимми переплюнул нас всех. Я же не пытался тебя задушить. К тому же я делал все возможное, чтобы ты ни в чем не нуждалась, и совершил самый тяжкий, отвратительно мещанский грех — взял тебя в жены.

Лицо ее побледнело и осунулось. Я весь дрожал от желания обидеть ее, отомстить — теперь, годы спустя, когда это было уже ни к чему.

— Поздравляю! Прекрасная у тебя жизнь! Неудивительно, что ты наплевала на своего ребенка, неудивительно, что и не спросила о Рикки. Неудивительно…

Увидел, что рука ее летит к моему лицу. Перехватил ее. На миг мы замерли, уставившись в упор друг на друга. И тут мой гнев вдруг спал, как проколотый мяч.

— Прости, — сказал я. — Это не мое дело. Лучше я пойду.

— Да, тебе лучше уйти.

Я взглянул на нее, такую красивую, такую упрямую, такую убежденную в том, что беда ее обойдет. Неизвестно почему я вдруг почувствовал себя обязанным ее защитить.

— Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь…

— Не понадобишься. Ни ты, никто…

— Но если вдруг… позвони. Обещаешь?

— Ладно, — сдалась она. — Обещаю.

Наклонившись, я поцеловал ее в губы. Это должен был быть символический поцелуй, символизирующий «последнее прости», но ее губы неожиданно прижались к моим. Это прекрасно знакомое мне прикосновение ударило меня словно током. Обняв за талию, я привлек ее к себе, и мы слились в долгих, безумных объятиях.

Разжали их мы одновременно. Я знал, что это ничего не значит, просто случайный минутный возврат в прошлое. Но сердце у меня колотилось, ноги подкашивались. И неожиданно я с ужасом осознал, что за три года нашего брака с Бетси ничего подобного не было.

Замерев, она уставилась на меня своими бездонными серыми глазами. Даже фон жуткой розовой стены не мог повредить ее красоте. Физическое опьянение постепенно проходило, сменяясь чем-то, похожим на ненависть. И я хотел, чтобы она позвала меня, а я бы мог гордо отказаться. Но она только медленно начала закрывать дверь.

— Прощай, Билл.

— Прощай, Анжелика.

Когда я пришел домой, Бетси уже спала.

На другой день около половины первого, когда я уже ожидал появления Дафны, секретарша сообщила мне о визите некоего Джеймса Лэмба. Я никогда о нем не слышал, но он очень настаивал и просил. И вот через несколько секунд в кабинет вошел Джимми. Я его сразу узнал.

Он был совершенно трезв. С напомаженными, прилизанными черными волосами, в безукоризненно отглаженном, дорогом костюме выглядел он великолепно — как на картинке, как свежеоткрытая всеми любимая кинозвезда в турне, ослепляющая зрителей своим обаянием. Точнее, он бы так выглядел, будь его смоляно-черные глаза менее интеллигентны, а его фокусы с мужским обаянием менее очевидными.

С известным неудовольствием я отметил, что на нем не заметно ни малейшего синяка от моего вчерашнего удара.

Под мышкой он нес папку. Без приглашения сел, назвал меня по имени, пошутил насчет нашего поединка, потом вынул из папки свой роман и заявил, что я, конечно, горю желанием его прочесть. Анжелика ведь ему много обо мне рассказывала. Он даже прочитал мой «Полуденный жар». Удачная вещь. Очень жаль, что я перестал писать.

С невероятным нахальством он положил мне на стол свою рукопись и взглянул на пейзаж Дюфи на противоположной стене.

— Но, с другой стороны, возможно, вы и правы. Найти такое теплое местечко намного приятнее, чем обивать пороги редакций.

Дружелюбная улыбка обнажила ряд безупречно белых зубов.

— Расскажите мне о Кэллингемах. Старик, должно быть, силен. Я слышал, его дом на Ольстер Бэй — нечто фантастическое…

Именно в этот момент в кабинет в вихре сверкающей норки с шаловливым смехом влетела Дафна.

Сколько я ее знал, она всегда была жадна до удовольствий. Но когда я ее представил Джимми, ненасытность в ее глазах показалась мне пронзительнее, чем когда-либо раньше. Она пожирала его, словно уникальный браслет в витрине ювелирного магазина Картье. Мой взгляд скользнул к Джимми. И у него я увидел желание, но гораздо лучше скрытое. Сидя за письменным столом, я следил, как они пытаются очаровать друг друга. Меня они вовсе не замечали, но потом Дафна все же обернулась ко мне с прелестной улыбкой.

— Ну, ты мне и удружил, Билл, собрался на совещание, когда я ехала в такую даль, чтобы пообедать с тобой.

Еще никогда столь примитивная наживка не была так простодушно проглочена.

— Ах, мисс Кэллингем, если вы не возражаете, для меня большая честь пригласить вас на обед…

— Мистер Лэмб, вы просто ангел. — Дафна с деланным огорчением взглянула, покачивая головой. — Видишь, Билл, миленький, вот ты от меня и избавился, и не нужно извиняться.

— С романом можете не спешить, Билли, — снисходительно бросил Джимми, — это не к спеху.

И они моментально испарились. Я следил за этой комедией благодушно и с известной долей злорадства. Не мое было дело приглядывать за невесткой. И еще меньше было моей заботой укрощать порывы темпераментного любовника моей бывшей жены.

Обедал я с коллегой — заодно поговорили о растущих расходах наших журналов.

За две следующие недели я успел забыть и о Джимми, и о Дафне, и даже об Анжелике. У нас было множество работы: Бетси с Полем готовили «весенний базар», а у меня хватало дел на работе, где Старик все продолжал играть в кошки-мышки со мной и Дэйвом Мэннерсом.

И меня очень удивило, когда однажды вечером Бетси спросила:

— А кто этот Джимми Лэмб? Дафна была утром у нас в правлении фонда и только о нем и говорила. Утверждает, что вы приятели.

Я попытался выкрутиться.