Затерянный остров

Уильям тронул дядю за плечо.

— Что случилось? Дядя, что тут произошло?

Дядя Болдуин медленно открыл один глаз.

— Привет, сынок, — просипел он.

— Что случилось, рассказывайте.

— Дело дрянь.

— Вам нездоровится? Это я и сам вижу.

— Дряннее некуда, — простонал дядя и с заметным трудом заворочался в кресле.

— Вам нужно в постель.

Дяди Болдуина хватило только на то, чтобы меланхолично кивнуть.

— Я вас уложу. А потом пошлю за врачом.

Дядя Болдуин снова кивнул и закрыл приоткрытый глаз.

— А где миссис Герни? — спросил Уильям в отчаянии.

— Ушла, — прохрипел дядя печально после секундного раздумья.

— Когда?

— Не помню. Просто ушла.

К счастью, Уильям знал, где искать миссис Герни. В городе у нее живет сестра — вероятнее всего, экономка у нее. Но это подождет.

— Вы сможете подняться наверх?

Поразмыслив, дядя Болдуин пробормотал, что, пожалуй, осилит лестницу, если помочь. Помощь потребовалась недюжинная — на то, чтобы дотащить дядю до комнаты, раздеть и уложить в постель, ушел битый час.

Управившись, Уильям позвонил домой доктору Форестеру с просьбой зайти как можно скорее. Дядя уже дремал, и Уильям не хотел его тревожить до прихода врача. Дальше предстояло разыскать миссис Герни, однако сперва следовало дождаться доктора, поэтому следующие полтора часа Уильям провел внизу. Налив себе чашку чаю и сделав немудреную закуску, он как мог прибрался в разгромленном кабинете и даже развел в камине слабый огонь. Потом пришел доктор — и с ним миссис Герни.

— Я не выдержала, — объяснила она. — Я привыкла работать в приличных домах, мистер Дерсли, таких, как ваш до вчерашнего дня, и мне уже поздновато переучиваться ради гостей, которые всю ночь пьют и швыряются вещами. Тем более, мистер Дерсли, в ваше отсутствие. «Пусть уже поздно и пусть завтра мне будет неудобно, — решила я, — но я ухожу и не вернусь, пока не появится мистер Дерсли». Свое слово я сдержала, — закончила она патетически.

— Но что все-таки случилось? — спросил Уильям нетерпеливо.

— Они засиделись до вечера, потом отправились в «Суффолкский герб», а потом — нежданно-негаданно — в половине одиннадцатого заявляются обратно и продолжают начатое, пьют как извозчики, и девица эта тоже. Я вашему дядюшке, мистер Дерсли, прямо сказала: дескать, умываю руки, когда в доме такое творится, я тут и пяти минут не останусь, я женщина одинокая и беззащитная. Постучалась к сестре — слава Богу, она только-только с вечернего сеанса в кино пришла, поэтому спать еще не ложилась. Представляю, что они там наворотили… — С этими словами миссис Герни решительно прошагала в кабинет.

Уильям поднялся наверх, к доктору Форестеру у дядиной постели. Дядя Болдуин с минуту смотрел на него печальнейшим взором, потом выдавил сипло:

— Наломали мы дров, да? Ты уж прости, сынок.

Уильям заверил его, что ничего страшного не случилось.

Но дядя Болдуин не успокаивался.

— Нет-нет, это очень скверно, из рук вон плохо. Но я все исправлю. Ты так добр ко мне, Уильям, сынок, я в долгу не останусь.

— Все, никаких разговоров! — рявкнул доктор Форестер, копаясь в своем саквояже.

— Да, пока не забыл, еще кое-что… — продолжил дядя Болдуин.

Уильям оглянулся на доктора, который коротко кивнул в знак дозволения — мол, пусть лучше выговорится.

— Что такое, дядя?

— Не веди никаких дел с Гарсувином, — предостерег дядя Болдуин. — Заранее тебя предупреждаю. Не слушай его и не веди с ним никаких дел.

— Хорошо, не буду. — Уильям не хотел перечить старику. — Мне и не придется.

— Как знать. Тут не угадаешь.

— Но ведь он уехал?

— Уехал, — согласился дядя. — Однако рано или поздно объявится. Вот увидишь. И помни, я тебя предупредил заранее, в открытую, без утайки. Не водись с ним, как бы он тебя ни обрабатывал. И дело не в том, что мы повздорили. Я бы предостерег тебя в любом случае, в любом… — Фраза окончилась невнятным бормотанием, дядя закрыл глаза и отвернулся. Лицо у него сделалось совсем старческое, осунувшееся, и только орлиный нос торчал, как скала. Через несколько минут он задремал.

— А ведь я говорил, что нужен покой! — рявкнул доктор Форестер в холле. — Но разве он послушает…

Уильям вкратце рассказал ему о случившемся.

— Что ж, его состояние и прежде было плачевным, а теперь еще плачевнее. Ваш дядя очень плох, Дерсли, очень-очень плох. Я мало чем могу ему помочь.

— Может быть, взять сиделку?

Доктор Форестер поджал губы, и лицо его еще больше заострилось.

— Не помешает. Постоянный уход не требуется, ночной сестры будет достаточно. Я постараюсь прислать. Загляну поутру. Теперь ему нужен строгий режим. Еще одна такая бурная ночка со старыми приятелями, и он покойник.

Все выходные дядя Болдуин, на радость доктору Форестеру, пролежал в кровати. Уильям часто к нему заглядывал, но не обменялся и двадцатью словами. Иногда дядя поднимал на него глаза, в которых читалась ирония, приводящая Уильяма в замешательство. До понедельника он слонялся неприкаянно по дому, принимаясь то за одно бесполезное занятие, то за другое.

Однако в понедельник дядя Болдуин, кажется, вернулся к жизни. Он посвежел, взбодрился и не прочь был побеседовать. Вернувшись вечером из солодильни, Уильям нашел дядю сидящим в кровати и довольно возбужденным.

— Я должен с тобой поговорить, сынок.

— Говорите, дядя, за чем же дело стало? — улыбнулся Уильям.

— Тут двумя словами не обойдешься. Доктор ведь вот-вот будет?

— Да, — подтвердил Уильям. — В течение ближайшего получаса.

— Тогда отложим разговор, — решил дядя Болдуин. — Зайди ко мне после ужина, хорошо, сынок? Учти, дело важное.

— Непременно зайду, — пообещал Уильям, всем видом показывая, что верит в важность дела. Грустно смотреть, как пожилой человек из последних сил пытается держать марку. Даже в пятницу вечером, едва живой, он потрудился предупредить племянника насчет Гарсувина, а теперь, видимо, жди новую главу приключенческого романа. Бедный дядя Болдуин… Знал бы он, что нет нужды поддерживать мелодраматический образ таинственными намеками и недомолвками, когда ты и без того все выходные смотришь словно из могилы.

Поднявшись в спальню после ужина, Уильям обнаружил дядю в совершенно ином, загадочном расположении духа. На смену возбуждению пришла меланхоличная торжественность, которая прежде за ним не замечалась. Он словно уже приобщился к аристократическому сонму усопших.

— Присаживайся, сынок, и не перебивай меня. — Дядя помолчал, разглядывая Уильяма. — Моя игра, похоже, сыграна. Я приехал сюда погостить, но, видимо, погост меня и примет. Нет, не говори ничего, что есть, то есть. Ты был очень добр ко мне, сынок.

Уильям что-то пробормотал невнятное, как и все скромники в подобной ситуации.

— Ты мог бы ничего для меня не делать, тебя ничто не обязывало — кроме, конечно, родственных уз, — но ты сделал. Большинство не преминуло бы высказаться по поводу того бедлама, что мы тут без тебя устроили, а ты не произнес ни слова, хотя, наверное, многое про себя передумал. Я еще тогда пообещал, что в долгу не останусь. Поэтому теперь тебе придется пару минут меня послушать. — Он сурово посмотрел на Уильяма, и тот в смущении отвел глаза.

— Только не воображай, что я оставлю тебе золотые горы, как богатые дядюшки в книжках, — продолжил дядя Болдуин. — Их у меня нет. Мои деньги ты, конечно, получишь, но если вычесть оттуда расходы на мое содержание, на врача и все прочее, там останется с гулькин нос — едва хватит доехать до Южных морей и обратно.

— Но я не собираюсь на Южные моря, — мягко возразил Уильям, просто чтобы не молчать.

— Это мы еще посмотрим. Надеюсь, что соберешься, иначе зачем бы я стал открывать тебе свою тайну? И потом — Боже правый! — почему бы не поехать? Тебе не повредит оторваться на время от Маркет-сквер и шахматной доски. В твои-то годы! Езжай, посмотри мир. Пока еще не поздно!

Уильям вспыхнул, уязвленный предположением, будто ему не хватит духу выбраться из Суффолка в большой мир. Он уже хотел огрызнуться, но дядя остановил его жестом и продолжил, резко сменив тон: