Поединок над Пухотью

— Может, все-таки обойдется, а, Глеб? — в глазах радиста метался затаенный страх. Богданов, не отвечая, быстро вышел из землянки.

Прошло около часа. Еще недавно мутный проем двери просветлел, окрасились в зеленое хвойные иголки.

В землянку спустился Карцев. Длинный нос его совсем посинел от холода, на кончике висела крупная капля. Дрожащими руками он взял у Феди флягу с водкой, морщась, сделал два глотка.

— Исключительно по необходимости, — зачем-то пояснил он, — чтобы не замерзнуть окончательно.

Он посидел немного рядом с Федей, осунувшийся, похожий на кузнечика.

— Эк тебя перевернуло! — сказал Федя. Сергей бросил на него рассеянный взгляд.

— Это все чепуха. Главное то, что я здесь совсем не нужен. Некого и нечего переводить. Любой из нашего орудийного расчета был бы намного полезней. — Он мучился не только от холода, но и от сознания своей косвенной вины перед товарищами. — Стреляю я, честно говоря, отвратительно, бегаю и того хуже. Вообще, насчет физической подготовки нашей семье не повезло. Отец физкультуру не любил и меня к ней не приобщал. Особенно не мог выносить футбол. Приравнивал его к бою гладиаторов и корриде. Я тайком от него гонял мяч с ребятами… Бедный отец! Интересно, что бы он сказал, увидев меня здесь? Когда началась война, он настоял, чтобы я поступил на курсы переводчиков. У меня в школе по немецкому были одни пятерки, а отец считал, что каждый обязан делать то, в чем он сильнее других, чтобы принести Родине больше пользы. Наверное, это было правильно. Я понял это после. Недавно. Сейчас… А тогда просто записался добровольцем. Вместе со всем нашим первым курсом института.

— А меня мобилизовали, — сказал Федя. — Обыкновенно. В нашем узле связи теперь одни девчата работают. Письмо прислали, говорят, скучаем. А одна пишет, ну прямо как в романе, я, говорит, хотя и новенькая и с вами не знакомая, но много о вас слышала, так что желательно познакомиться… Не веришь? Вернемся, я тебе дам почитать.

— Да, да, непременно, — думая о другом, сказал Карцев. Он поднялся. Феде показалось, что Сергей хотел ему что-то сказать, но так и не сказал.

— Чудной он, Серега-то! — нарочито весело заговорил он, когда в землянку спустился Богданов. — Вдумчивый сильно. Вдумывается, вдумывается, а сказать толком, что к чему, не могет.

Говоря, он искательно заглядывал в глаза Глебу: авось выдаст что-нибудь обнадеживающее. Но Глеб ничего не выдал, а сидел и смотрел в угол, в нишу, где стояла Федина РБМ, все еще настроенная на волну «Зари».

Радист нехотя поднялся. Выполнить приказ Богданова означало для него не просто прекратить радиосвязь, сейчас это было равносильно заживо похоронить себя здесь, в полуразрушенной землянке среди незнакомого леса, и Федя, как мог, задерживал приближение этой минуты.

— Скоро ты? — глухо спросил Богданов.

— Антенну снять надо, — ответил радист, направляясь к выходу. Ему навстречу, обрушивая каблуками земляные ступеньки, скатился Карцев.

— Глеб! Они тут! Их много! Что нам делать, Глеб?

Богданов выскочил наружу. Автоматная очередь срезала ветку ели над его головой.

— Ложись! — левой рукой он прижал к земле выбежавшего за ним Карцева, правой выбросил вперед автомат. — Лезь в окоп! Не давай им приближаться, держи на расстоянии!

Сначала Сергей стрелял не целясь и, конечно, не попадал, потом начал понемногу успокаиваться. Увидев высунувшееся из-за дерева плечо — немец стрелял в кого-то другого и Карцева не видел, — он тщательно прицелился и нажал спусковой крючок. Человек взмахнул руками, выронил автомат и упал.

— Порядок, Студент! — крикнул сзади Богданов. — Давай следующего.

«Пожалуй, мы и вправду их одолеем», — подумал Сергей и снова увидел фашиста. Тот перебегал от дерева к дереву, приближаясь к Сергею, и оттого, что он двигался, Сергей никак не мог в него попасть. Вдруг он сам во время очередной перебежки остановился, взмахнул руками, как первый, и повалился спиной в кустарник.

— Ну ты даешь, Студент! — снова крикнул Глеб.

«Может, первого тоже срезал он, а не я?» — ревниво подумал Сергей и, чтобы лучше видеть, слегка приподнялся над бруствером. Пять или шесть человек ползли по снегу, охватывая окоп Сергея широким полукольцом.

— Зябликов! Зябликов! — кричал зачем-то Богданов.

Люди на снегу не казались страшными, наоборот, страшен, как видно, был для них он, Сергей Карцев, и поэтому они ползли медленно, зарываясь в снег по самые плечи…

— Зябликов! Зябликов! — надрывался Глеб.

«Да что он, оглох, что ли?» — подумал Сергей. Рывком выскочив из окопа, он стал за дерево впереди бруствера. Теперь враг был совсем близко, а, главное, хорошо виден. «Короткими! Короткими! — уговаривал себя Сергей, но указательный палец, будто сведенный судорогой, не мог оторваться от спускового крючка. — Ничего, — успокоил себя Карцев, — зато сразу троих…» По нему стреляли — он видел, как от соседней сосны отлетают щепки, но не испытывал прежнего, противного, щемящего сердце страха.

— Еще… еще немного, и они уйдут. Так сказал Глеб… Так сказал Глеб, — шептал он как заклинание.

Как-то неожиданно у него кончились патроны. На дне окопа лежала еще одна сумка с магазином, но пули вздымали фонтанчики снега как раз между ним и краем окопа. «Какая чепуха! — подумал Сергей. — Каких-нибудь три шага!» Он прыгнул, благополучно проскочил эти три шага и, довольный, скатился в окоп, но тут же услышал истошный крик Глеба:

— Сережка, берегись!

Какой-то небольшой темный предмет мелькнул у его плеча и ударился о заднюю стенку окопа. Сергей недоуменно повернул голову. Ослепительно яркая вспышка больно ударила по глазам, разбила очки, вырвала из рук автомат, со страшной силой врезалась в бок и только потом принесла оглушительный грохот. Вторая, менее яркая вспышка, беззвучная, как ночная лампа, возникла над его головой и, осветив на миг все вокруг колеблющимся красным светом, унеслась ввысь и там, в вышине, над вершинами сосен, распалась сначала на три, а потом на множество красных звездочек. Они, потухая друг за другом, принесли Сергею тихое забвение.

Около полудня сквозь плотную до этого пелену облаков проглянуло солнце. С крутого пригорка Стрекалов увидел на горизонте высокий угловатый холм, но почему-то не сразу понял, что это Убойный. С северной стороны он его еще не видел. Знаменитая высота 220 упиралась в небо своим задранным вверх краем, похожим на корму большого корабля. Из-под ног Стрекалова уходила, пропадая вдали, белая лента дороги — одна среди темного лесного массива.

Почти от самого хутора Стрекалов шел без остановок. Усталость, нервное напряжение последних суток и появившаяся опять боль в раненом плече усугублялись беспокойством за исход всей операции: если Богданов в точности выполнил приказание, группа еще утром покинула землянку (как Сашка не хотел сейчас этого послушания!) и, стало быть, связаться с «Зарей» нельзя.

За поворотом показалось место кровавой расправы эсэсовцев над разведчиками. Чтобы не видеть вторично этого зрелища, Стрекалов свернул в сторону и пошел напрямик сквозь чащу — землянка находилась приблизительно в двух километрах на юго-запад. Вскоре он наткнулся на знакомую просеку и даже стал как будто различать следы, оставленные им и его товарищами накануне. Обрадованный, он прибавил шагу, но неожиданно увидел другой след, значительно более свежий, тянувшийся в том же направлении. Присмотревшись, он различил отпечатки нескольких пар сапог, у которых на каблуках имелись шипы и подковки в виде рассеченного полумесяца. Такие отпечатки он видел в Березовке.

Он помнил, что перед землянкой есть неширокая поляна, заросшая молодым ельником, и надеялся добраться туда, никем не замеченным. Если после ухода группы землянку заняли немцы, он сумеет уйти так же тихо, как пришел, и где-нибудь возле Алексичей непременно догонит своих.

Он достиг ельника и для верности посидел немного под густыми зелеными лапами. Стараясь ступать не на затянутый тонкой ледяной корочкой наст, а на упавшие с еловых лап мягкие глыбы, Стрекалов еще ближе подошел к краю поляны. У входа в землянку сидел Федя Зябликов. Шапка лежала у его ног, стриженная под машинку голова свесилась на грудь, оттопыренные уши слабо желтели под солнцем. Небольшой ком снега упал на макушку радиста. Солдат не шевельнулся.