Страница 8 из 93
Клиффорд Уэнкинс отвез меня в Иоганнесбург. Всю дорогу он слишком много болтал, слишком сильно потел и слишком часто улыбался. Аэродром был расположен к востоку от города, среди выжженных равнин Трансвааля, на расстоянии доброго получаса езды от центра.
— Я надеюсь, что все пройдет нормально, — говорил Уэнкинс, — у нас не часто бывает… то есть… вы понимаете… — он нервно засмеялся. — Ваш агент сказал мне по телефону, чтобы я не устраивал никаких приемов, коктейлей, интервью на радио и вообще… потому что мы, как вы понимаете, организовываем все это для приезжих знаменитостей… ну, для звезд… конечно, когда «Уорлдис» занимается прокатом их фильмов… так вот, для вас ничего этого не делаем, хотя, по–моему, это ошибка… Но ваш агент очень настаивал… Мы сняли номер… Он говорил, чтобы отель был за городом… не в городе, но и не в частном доме — так он сказал… Я надеюсь, что вам понравится… Мы были просто поражены… то есть восхищены, когда узнали, что вы прибудете лично…
«Мистер Уэнкинс, — мысленно перебил я его, — вы успевали бы гораздо больше, если бы болтали чуточку меньше». Вслух же я сказал:
— Я думаю, все будет нормально.
— Ну, конечно. Но раз уж вы отказались, так сказать, от обычной программы, то что бы устроило вас? Ведь до премьеры «Скал» еще две недели.
Я уклонился от прямого ответа:
— Премьера… Это будет что–то такое с размахом?
— Еще бы! — рассмеялся он. — По всем правилам! Письменные приглашения. Выручка пойдет на благотворительные цели. Все будет великолепно, дорогой мистер Линкольн… Знаете, мы бы в самом деле очень хотели принять вас по–королевски. Так решили в «Уорлдис», когда пришли в себя от шока.
— Понимаю, — усмехнулся я. «Раз уж напросился, — подумал я, — дай им хотя бы что–то за все их хлопоты». — Послушайте, — продолжал я, — если вы считаете, что стоит с этим возиться, то можно устроить что–то вроде маленького приема: бутерброды, немного выпивки… До премьеры или после, как хотите. Обещаю, что приду. Ну и через пару дней я мог бы встретиться с вашими друзьями из аэропорта — лучше в первой половине дня, скажем, за кофе. Этого достаточно.
Он потерял дар речи. Я смотрел на него сбоку. Он хватал воздух ртом, как рыба на песке.
Это было довольно смешно. Но я был здесь по заданию моей Нериссы.
— А все остальное время не беспокойте меня. Я хочу быть абсолютно свободен. Прежде всего я бы хотел поглядеть на здешние скачки. Люблю, знаете ли, скачки.
* * *
Отель «Игуана», расположенный на северной окраине города, выглядел довольно симпатично. Встретили меня учтиво, проводили и намекнули, что за умеренные чаевые готовы устроить, что угодно: от воды со льдом до танца живота.
— Я бы хотел взять напрокат машину, — сказал я.
Уэнкинс сказал, что подумал об этом, меня ожидает желтый лимузин с шофером — за счет «Уорлдис».
Я покачал головой.
— Это не то. Разве мой агент не уведомил вас, что я нахожусь здесь по своим личным делам?
— Да, конечно, но… руководство готово покрыть все ваши расходы.
— Нет, — отрезал я.
Уэнкинс нервно хихикнул.
— Понимаю… Да… Конечно… — он поперхнулся. Глаза его бегали, он делал бессмысленные движения руками, губы его кривились в идиотской улыбке. Вообще–то я не повергаю людей в нервное расстройство, но тут, как я понял, любое мое действие или слово вызывало это состояние.
Наконец–то он сумел выйти из «Игуаны» и сесть в машину. Я вздохнул с облегчением. Однако не прошло и часа, как зазвонил телефон.
— Завтра… точнее, завтра утром… вас устроит такое время… встреча с прессой… ну, вы понимаете.
— Договорились, — ответил я.
— Вы не могли бы… э–э… сказать шоферу, чтобы он отвез вас в отель «Рандфонтейн»? Зал Деттрока… это такой зал для приемов… мы его арендовали… ну, вы поняли…
— Время?
— Ну… скажем в одиннадцать… вы не могли бы приехать на четверть часа раньше?
— Да, — коротко ответил я, на что Уэнкинс выразил свое удовлетворение, заикаясь и осыпая меня благодарностями.
Я повесил трубку, распаковал вещи, выпил кофе, вызвал машину и покатил на ипподром.
Глава 4
В Южной Африке скачут по средам, субботам и очень редко в другие дни недели.
Я купил билет и взял программку. Из нее я узнал, что во второй половине дня бежит одна из неудачниц, принадлежащих Нериссе.
Ньюмаркет мало чем отличался от других ипподромов. Трибуны, лошади, букмекеры, атмосфера азарта, свои традиции, специфика, порядки. Все то, что мне давно знакомо. Я пошел к паддоку, по которому уже водили лошадей, участвующих в первом заезде. В центре стояли хозяева лошадей и тренеры, они беседовали и обменивались впечатлениями. Около паддока толпились знатоки, внимательно приглядываясь к лошадям.
Последние почти не отличались от английских. Они были, может быть, чуть поменьше, но смотрелись отлично. Правда, выводили их не белые парни в темном, как у нас, а черные парни в белом.
У меня есть правило не ставить на незнакомых лошадей, поэтому к окошку, где принимали ставки, я не пошел. Очень скоро появились жокеи в ярких шелковых костюмах, они разобрали лошадей и заняли место на старте. Копыта твердо били сухую землю. Я решил разыскать тренера Нериссы, Гревилла Аркнольда. Его лошадь бежала в следующем заезде, сейчас ее должны были готовить.
Здесь ко мне подошел какой–то парень и тронул меня за плечо.
— Простите, вы Эдвард Линкольн? — спросил он.
Я улыбнулся, кивнул на ходу.
— Разрешите представиться — меня зовут Дэн Кейсвел. Насколько я знаю, вы друг моей тетки.
Это меня остановило. Я подал руку, Дэн сердечно пожал ее.
— Я знал, что вы приедете. Тетя Нерисса телеграфировала Аркнольду, что вы будете здесь на премьере какого–то фильма и, наверное, появитесь на скачках. Так что, откровенно говоря, я вас высматривал.
Он говорил с мягким калифорнийским акцентом, полным ленивого тепла. Ничего удивительного, что он нравился Нериссе: у него было симпатичное загорелое лицо, прямой открытый взгляд, слегка растрепанные, но блестящие и густые волосы. Настоящий идеал американского парня.
— Она не говорила мне, что вы в Южной Африке, — заметил я.
— Конечно, нет, — ответил Дэн с обезоруживающей улыбкой, — она, наверное, и сама об этом не знает. Я прилетел только пару дней назад. На каникулы. Как поживает старушка? Когда мы виделись последний раз, она чувствовала себя неважно.
Он беззаботно улыбался. Видимо, он ничего не знал.
— Кажется, она серьезно больна.
— Правда? Вы меня огорчаете. Нужно будет написать ей. Я напишу, что я здесь, что пытаюсь разобраться с ее лошадьми.
— А что с ее лошадьми?
— Я еще не знаю. Но они перестали выигрывать. И это очень скверно. — Он снова улыбнулся, довольно озорно. — Если хотите разбогатеть, советую поставить на восьмой номер в четвертом заезде.
— Спасибо, — ответил я. — Нерисса говорила мне, что ее лошади не выигрывают.
— Не удивительно, что она об этом говорила. С ними происходит какая–то ерунда. Дайте им десятиминутную фору, подкупите жокеев, все равно не выиграют.
— И вы что–нибудь выяснили?
— Ничего. Аркнольд ужасно переживает. Говорит, что у него никогда ничего подобного не случалось.
— Может быть, вирусное? — предположил я.
— Отпадает. Тогда болели бы все лошади, не только теткины. Я спрашивал у тренера, но он говорит, что понятия не имеет.
— Я хотел бы с ним поговорить, — бросил я мимоходом.
— Понимаю. Это очень просто. Только сначала давайте спрячемся от ветра и выпьем пива, ладно? У Аркнольда бежит лошадь в этом заезде.
— Отлично, — согласился я, и мы пошли пить пиво. Дэн прав. Дул сильный ветер. Было довольно холодно. Похоже, весна запаздывала.
Дэну было где–то двадцать. Голубые глаза и ослепительные зубы делали его каким–то уж чересчур калифорнийским. Может быть, он и не был маменькиным сынком, но любимцем богов — наверняка.
Он сообщил, что учится в Беркли политическим наукам и через несколько месяцев получит диплом.