Театр мертвецов

— Этого я не допущу. Я знаю о нем все, каждую его мысль, идею, желание и предполагаемые действия. Он мне доверяет как самому себе. А по поводу моего бездействия ты ошибаешься. Разве похороны Антона не убедили тебя в моей преданности? Ты слишком давно забралась на вершину богатства. Ты судишь обо всем со своей колокольни, но есть другие углы зрения. Все вы находитесь под пристальным наблюдением миллионов глаз. Смерть Григория Грановского не может остаться незамеченной, я уже говорил об этом. А если это убийство, то оно должно быть выполнено чисто, стерильно, безукоризненно. И ты должна понимать, что главной подозреваемой будешь ты. Ничего с этим не поделаешь. Любой и каждый укажет пальцем на тебя. Кто главное заинтересованное лицо? Опальная жена. Пусть у тебя будет стопроцентное алиби, пусть обвинения в твой адрес не найдут реальных подтверждений, но ты все равно останешься главным виновником. А с такой репутацией, мадам, вы потеряете половину капитала только за счет потери партнеров. С тобой не захотят иметь дела. Тебя начнут бояться и обходить стороной. Не очень радужная перспектива. Необходимо заглядывать вперед, сейчас, сегодня, а не по факту свершений.

— У Григория достаточно врагов.

— Наконец-то я слышу здравую мысль! Но врагам яужно дать возможность дотянуться до его глотки, а на это необходимо время и благоприятная обстановка, сопровождающаяся громкими скандалами. Григория надо втянуть в болото, завертеть его юлой, сбить с ритма, заставить потерять равновесие, и он сам начнет нагнетать вокруг себя обстановку. Удар надо наносить в момент его растерянности, незащищенности, а не в тот момент, когда он защищен непробиваемым панцирем. Второго удара нанести не удастся. Он рикошетом отлетит в твою сторону, и тогда даже я не смогу спасти твою нежную гладкую шкурку.

— Ты способен натравить на него псов?

— Я не хочу посвящать тебя в свои планы. Нам предстоит долгая совместная жизнь, и я не хочу давать тебе в руки орудие против себя.

— Боишься шантажа? Думаешь, я на это способна?

— Ты всего лишь женщина, красивая, богатая, к сожалению, умная, а значит, опасная и непредсказуемая. Какой ты станешь, окажись на вершине власти? Мужчины проще, они предсказуемы и уязвимы. Я люблю тебя, Мари, как не любил ни одну другую женщину. Я бросил карьеру, пошел на преступления, согласился стать шестеркой твоего мужа, и все это ради того, чтобы находиться рядом с тобой. Мне не нужны богатства. Я к ним не привык и не хочу быть рабом денег. Мне достаточно оставаться рядом с тобой — мужем, любовником, адвокатом или дворником. Статус не имеет значения. Важны взаимоотношения и преданность.

— Я тебе верю, Игорь. И ты знаешь, что я люблю тебя. В таких делах фальшь скрыть невозможно, она тут же вылезет наружу. Ты не мальчик и разбираешься в таких делах. Мое притворство ты раскусил бы сразу. Ведь у меня нет опыта интриганки и куртизанки. Всю жизнь жила со своим мужем и даже не думала о других мужчинах. У меня нет опыта морочить голову сильному полу. Ты изменил мою жизнь, перевернул ее с ног на голову, и я только с тобой поняла, что значит женское счастье.

— Я сделаю все, что от меня зависит. Возможное и невозможное.

Марина крепко сжала его руку.

Встреча со стилистом вновь произошла в библиотеке. И опять Трифонову пришлось сдерживать свой голос. Они сидели возле того же окна, и профессор мягко похлопывал по бумагам, предоставленным ему следователем.

— Скажу вам прямо, мил человек, история смахивает на явный плагиат. Тут и думать нечего. Все работы господина Колодяжного, его статьи, отчеты, диссертация, не имеют ничего общего с так называемыми романами и пьесой. Поначалу я подумал о бесцеремонном вмешательстве редакторов. Но когда вы мне передали рукописи, я был шокирован. Редакторы даже не касались их.

Сегодня этому удивляться не приходится. Коммерческий вал косноязычной продукции завалил прилавки книжных магазинов. Народ это кушает с большим удовольствием, потому что сам разговаривает на том же языке. Вы знаете, почему я не смотрю телевизор? Мне стыдно. Стыдно слышать речь телеведущих и журналистов. Оказывается, мы вовсе не живем, мы «как бы» живем, «как бы» работаем, «как бы» любим, «как бы» созерцаем. Ну где молодежи учиться русскому языку?! Обидно и досадно! В вашем случае могу сказать следующее.

Книги написаны талантливо, судя по сегодняшним меркам, со знанием дела, но отсутствием словарного запаса и понятия о стиле. Есть любопытные идеи, неплохая подача, увлекательность, и о языке уже не думаешь, если не работаешь над текстом. Стилистика ужасающая. В работах Колодяжного как исследователя совершенно другая подача. Я не говорю о стиле, а имею в виду обороты, которыми он пользуется. Короче говоря, не буду морочить вам голову, но одно с другим не вяжется. Эти вещи писали разные люди, и я готов подписаться под своими словами.

— Огромное вам спасибо, Лев Абрамыч!

— А у вас есть чутье, господин полицейский. Уловили фальшь.

— С детства имею хороший слух. Даже на баяне играю, когда тоска печенку грызет.

— Желаю удачи.

Профессор отключился и уткнулся в свои книги. Трифонов собрал рукописи в портфель и ушел. Сегодня ему предстоял нелегкий день.

Из библиотеки он направился в издательство, где публиковался Колодяжный. Сдав рукописи в целости и сохранности в редакционный отдел, он заглянул в отдел авторских прав. Очень обаятельная, милая женщина долго разглядывала его удостоверение и не знала, как ей поступить. Трифонов требовал ни много ни мало, а все авторские договоры Колодяжного, заключенные с издательством. На некоторое время она его покинула для консультаций и вскоре вернулась с папкой договоров.

— Вот посмотрите. Только не могу понять, почему прокуратуру интересуют такие вещи? Если бы вы были представителем налоговой полиции, я еще могла бы понять ваш интерес, но прокуратура как-то не вяжется с нашей деятельностью.

— Мы занимаемся одним серьезным делом. Я не хочу бросать тень на имя Петра Колодяжного, речь идет не о нем. Мы проверяем все и вся. По его пьесе поставлен спектакль в театре «Триумф», и вам наверняка известны события, происходившие во время показа нескольких спектаклей. Приходится изучать все мелочи, порой не относящиеся к делу непосредственно.

Трифонов внимательно просмотрел документы.

— Могу я их забрать на сутки — максимум двое? Я оставлю вам расписку.

— А ксерокопии вас не устроят?

— Желательно оригиналы.

— Даже не знаю. Ну хорошо, только завтра же верните.

— Вы очень добры. Скажите, Петр Александрович при вас их подписывал?

— Конечно.

— У него очень красивая подпись, будто он ее рисовал, а не подписывался одним росчерком.

— Писатели — особый народ. У них все должно быть необычным. Мы стараемся замечать это и подыгрывать. Если он пришел в новом костюме, то надо заметить эту деталь и высказаться о его утонченном вкусе. Они как дети. Издатель обязан гладить по головке своего автора. Не нами это придумано.

— И его подписью вы тоже восхищались?

— Разумеется, и ручкой с золотым пером, перламутровый «Pilot». Он ее и держит по-особенному, слишком вычурно для майора милиции. Но что делать! Наши взаимоотношения держатся на определенных догмах.

— Очень вам благодарен, завтра же договора будут возвращены. И очень вас прошу, не говорите Колодяжному о моем визите.

— Хотела просить вас о том же.

Из издательства Трифонов отправился на Петровку и прямиком в НТО к экспертам. Его встретил майор Дегтярев.

— Ну что, Игнат Всеволодович, как дела?

— Ручку вашу проверил. Отпечатков нет. Чернила американские «Sheaffer», в продаже встречаются очень редко, хотя при желании достать можно. Перо не очень новое. Я думаю, им писали много. Сточено основательно.

— Пару романчиков им накропали?

— Думаю, больше. Ручке лет пять, не меньше, очевидно, привезенная, настоящий «Pilot», не подделка. Странно, что мы не нашли никаких ворсинок. Если ручку носят в кармане, то она цепляется за одежду держателем, а тут чисто.