Грязная игра (ЛП)

— Отпустите Дрездена, — гнула своё Кэррин.

Никодимус безмолвно улыбался, не шевельнув ни рукой, ни взглядом. Затем приподнял и снял петлю со своего горла, и она упала на землю рядом с монетой.

Кэррин оскалила зубы:

— Отпустите его. Я не буду повторять ещё раз.

Никодимус всё улыбался и улыбался, а затем произнёс:

 — Размозжи ему череп. Но так, чтобы побольнее.

Дженосква повернулся ко мне, сверкая глазами из-под своего пещерного лба, и сжал свои пальцы на моём черепе. Я бросил посох и попытался оторвать его руку от моей головы, но быстро понял, что до смешного далёк от него по части физической силы. Если я напрягу всё тело, то получу шанс против одного из пальцев дженосквы. Что я и попробовал. Тиски сжались. Серебристое чувство пошло красными трещинами, дышать стало трудно.

— Я же сдался, — уверил Кэррин Никодимус. — Нет никаких сомнений, что вы должны делать дальше. — Его улыбка вернулась, и голос источал презрение: — Спаси меня, о рыцарь!

— Ты сукин сын! — прорычала Кэррин. Её дыхание стало сбиваться на всхлипы. — Ты сукин сын!

Боль, наконец, начала пробиваться через мантию Зимы. Я услышал собственный животный крик, когда хватка дженосквы стала крепче. Его дыхание становилось тоже становилось быстрее и резче. Он наслаждался.

Кэррин заметно содрогнулась в ответ на мой крик.

Я понимал, что происходит и чего добивается Никодимус. Я попытался предупредить её, но, едва начал говорить, дженосква резко стукнул меня головой о минивэн, и ничего не вышло.

— Спаси меня, — повторил Никодимус, — и смотри как он умирает.

— Будь ты проклят! — прорычала Кэррин.

Её бёдра и плечи развернулись для смертельного удара.

Свет лезвия угас так внезапно, словно кто-то выдернул лампу из розетки. Вибрирующая сила, что резонировала с самим воздухом, исчезла.

Упреждая любую реакцию Кэррин, Никодимус, словно змея, качнулся в сторону и ушёл от меча волнообразным движением позвоночника и плеча. Из-за отсутствия сопротивления равновесие Кэррин немного пошатнулось, и руки Никодимуса схватили её за запястья.

Они боролись какое-то время, затем Фиделаккиус резко взмыл над головой Кэррин. Она побелела от ужаса при взгляде на меч, который теперь блестел не больше, чем обычный.

Затем руки Никодимуса разбили древний меч о бетон тротуара, плашмя бросив его лезвие на промёрзшие плиты.

Он разбился с пронзительным звоном протестующего металла, блеснув осколками в свете уличных фонарей. Кусочки лезвия разлетелись во всех направлениях, и теперь мерцали во тьме, отражая свет. Кэррин с недоверием смотрела на них.

Никодимус медленно и глубоко вздохнул. В этом бессловесном вздохе отражалось полное удовлетворение.

Воцарилась ужасающая тишина.

Меча Веры больше не существовало.

Глава 30

Мокрый снег продолжал падать.

Где-то в нескольких кварталах от нас завыла собака. Потерянный и одинокий звук.

Судорожный вдох Кэррин перешел во всхлип, её широко раскрытые голубые глаза не отрывались от кусочков разбитого лезвия.

— Не судите, да не судимы будете, мисс Мёрфи, — промурлыкал Никодимус. И ударил её головой.

Она отшатнулась от удара, но Никодимус тут же схватил её за руку, не давая отступить.

— Не Рыцарю решать, стоит или нет отбирать чью-то жизнь, — продолжал Никодимус. Не давая ей опомниться, он нанёс жестокий удар, основание его ладони врезалось в её челюсть с отчётливым хрустом. — Не вам приговаривать или казнить.

Кэррин, казалось, взяла себя в руки. Она сделала стремительный выпад, метя Никодимусу в лицо. Тот поднырнул под удар, а затем их сцепленные руки проделали серию сложных и быстрых движений, закончившуюся тем, что левая рука Кэррин оказалась заломлена вверх, а сама она была вынуждена опуститься на колени на обледенелый тротуар.

Я ещё никогда не видел, чтобы кому-то удалось взять её в захват. Никогда.

— Не знаю, что бы случилось, если бы вы просто нанесли удар, без осуждения, — продолжал Никодимус, — но, похоже, в момент истины ваши намерения не были чисты, — и сделал внезапное, резкое движение  плечами.

Кэррин задохнулась криком.

Я боролся против давящего захвата дженосквы. Все мои усилия производили на эту тварь не больше впечатления, чем щенячья возня. Я собрал волю и метнул в него полусформированный сгусток силы, но, ударив, энергия, как и раньше, ушла в землю, не нанеся никакого вреда.

Я не мог ничего сделать.

Никодимус крутанул Кэррин, склонил голову на бок, и затем с сокрушающей силой заехал пяткой ей по колену.

Я услышал звук, с которым сухожилия оторвались от кости.

Кэррин издала полный боли всхлип и упала на землю, сломленная.

— На какое-то время я правда опасался, что вы не взяли с собой меч, — сказал Никодимус. Он спокойно поднял и вернул на место петлю, небрежно повязав её на шею, словно бизнесмен — свой галстук. — Выжившие в Чичен-Ице — а их было немало благодаря вашим усилиям — описывали ваш вклад в этот конфликт как весьма впечатляющий. В ту ночь вы, несомненно, были готовы, и правда была на вашей стороне. Но вам не было уготовано большее. Вы знали, что большинство рыцарей Креста служат не больше трёх дней? Их не обязательно убивают — они просто выполняют своё предназначение и идут дальше своей дорогой. — Он наклонился к ней ближе и добавил: — Вам не хватило ума поступить так же. Что побудило вас взяться за меч, когда вы знали, что недостойны держать его? Гордость?

Кэррин бросила на него свирепый взгляд через застилающие её глаза боль и слезы, а потом посмотрела на меня.

Он выпрямился, изогнув бровь.

— Ах, разумеется, — сказал он сухо, с ядовитыми нотками в голосе. — Любовь. — Никодимус покачал головой, взяв свой меч в одну руку, а Монету — в другую. — Любовь сокрушит самого Бога.

Кэррин слабо зарычала и бросила рукоять сломанного Фиделаккиуса в голову Никодимуса. Он взмахнул своим мечом, презрительно отбросив её в сторону. Деревянная рукоять приземлилась во дворе Карпентеров.

Никодимус подошёл ближе к Кэррин, снова опуская меч, нацелив на неё. Как только он это сделал, чернота схлынула с его тела вниз на землю, его тень растеклась вокруг него, словно пятно нефти в чистой воде.

Кэррин неловко подалась назад, подальше от него, но едва могла шевельнуться с лишь одной здоровой рукой и одной здоровой ногой. Мокрый снег приклеил волосы к голове, и торчащие уши делали её меньше и моложе.

Я пнул дженоскву сквозь красную пелену, застилавшую мое зрение. Благодаря Зиме внутри меня, я мог перетирать шлакоблоки в гравий, даже не думая. Это было бесполезно. Он весь состоял из мускулов и твердокаменной шкуры.

— Смиритесь с этим, мисс Мёрфи, — сказал Никодимус, двигаясь вместе с ней. Его тень роилась на земле вокруг нее. — Ваше сердце, — он приставил к нему острие меча в качестве иллюстрации, — просто было не в том месте.

Он сделал паузу, достаточно долгую, чтобы она могла увидеть приближающийся меч.

Она смотрела на него, её глаза были злыми и напуганными, лицо побледнело от боли.

И в это мгновенье открылась входная дверь Карпентеров.

Темные глаза Никодимуса в тот же миг блеснули и сфокусировались на крыльце.

Майкл на мгновение задержался в дверном проеме, опираясь на свою трость и осматривая происходящее. Затем он захромал вниз по ступенькам, на дорожку, ведущую к почтовому ящику. Он двигался осторожно, постепенно передвигаясь по скользкому снегу, пока не дошел до калитки в белом штакетнике.

Он остановился, должно быть, футах в трёх от Никодимуса, и остановил на нём свой пристальный взгляд.

Мокрый снег падал на его фланелевую рубашку и превращался в дождь.

— Отпусти их, — тихо сказал Майкл.

Никодимус усмехнулся одним уголком рта. Его тёмные глаза опасно сияли.

— У тебя нет здесь власти, Карпентер. Больше нет.

— Я знаю, — сказал Майкл. — Но ты их отпустишь.

— И с чего бы это?

— Потому что если ты сделаешь это, — сказал Майкл. — Я выйду за калитку.