Страница 7 из 13
– Ой!.. Меня сейчас стошнит…
– Возьми мятную конфету и вставай, – сказал он. – Нам пора ехать.
– Куда?
– К тебе домой. Где ты живешь?
– Я не хочу домой…
– Это необходимо.
– Нет! – заплакала я. – Я не поеду! Заберите меня с собой… или убейте.
– Ты готова расстаться с жизнью, лишь бы не возвращаться в свою семью?
– У меня нет семьи.
Я смутно помню, как он помог мне сесть в машину, как мы добирались до нашего облупленного трехэтажного дома с черными ржавыми балконами и давно не мытыми окнами. Я сидела на переднем сиденье и боролась с дурнотой. Сдерживала слезы. Молилась.
На ум приходили странные слова, смысл которых оставался скрытым. Вероятно, то был какой-то чужой язык. Чужие гортанные звуки возникали в моем воспаленном мозгу, мешались с запахом дыма…
– Ничего, что я курю? – покосился на меня водитель.
– Красивое кольцо, – пробормотала я, не отрывая глаз от перстня. – Что это за камень?
Мужчина засмеялся и сказал:
– Приехали. Ну, веди меня. Надеюсь, твоя мамаша окажется трезвой.
– Это бывает очень редко.
Мы поднялись по темной заплеванной лестнице на третий этаж. В подъезде пахло мышами и мочой.
– Бедняжка, – покачал головой обладатель перстня. – Я вытащу тебя отсюда.
– Обещаете? – просияла я.
– Это ваша дверь?
Он нажал на кнопку звонка, но тот не работал. Тогда он постучал. Громко, настойчиво.
– У нас всегда открыто, – робко вымолвила я и потянула дверь на себя. В квартире раздавался храп. – С тех пор, как умер отец, некому починить замок.
– От чего он умер?
– Его дядя Витя убил, наш сосед. Он теперь сидит.
– Чудесно, – усмехнулся мужчина. – Надеюсь, твоя мать в здравом уме?
– Она напилась и спит.
В неубранной прихожей валялись пустые бутылки. Он переступил через них и зашагал вперед, в комнату. Мать лежала навзничь на засаленных диванных подушках и храпела. Отекшая, синяя, с выступающей на губах слюной. Ее платье задралось, ноги в дырявых колготах были разбросаны. Мои младшие сестры играли на полу, подражая взрослым, – наливали из бутылки воду в пластиковые стаканчики и поили своих кукол, у которых недоставало рук и ног.
При виде нас они испуганно сбились в кучку, но быстро осмелели и начали клянчить еду. Мужчина предусмотрительно захватил с собой пакетик конфет. Дети с восторгом набросились на угощение. Они не умели говорить спасибо и только счастливо косились на нас.
Обладатель перстня с трудом растолкал пьяную мать. Она не понимала, ни где она находится, ни чего от нее хотят. Ее лицо приобрело мало-мальски осмысленное выражение, лишь когда она увидела деньги в руках незнакомца.
– Я забираю твою дочь, – заявил он. – Она получит хорошую работу, и тебе не придется тратиться на нее.
Мать кивала, не отрывая глаз от денег. Она готова была продать меня кому угодно, лишь бы вожделенные купюры перекочевали от незнакомца к ней.
– Распишись, – потребовал он, достал из папки лист бумаги с готовым текстом, протянул матери ручку и указал, где ей следует поставить подпись.
Кажется, до нее кое-что дошло. Она подняла на меня заплывшие щелочки-глаза и икнула от удивления.
– Ты б-берешь ее? Эту у-уродину?
– Да! Да! Я забираю ее насовсем. Больше она не станет тебе докучать. Давай, подписывайся, что отдаешь девочку мне, твоему родственнику, на воспитание. Потому что не можешь ее содержать.
– На кой она т-тебе сдалась?
– Это уж мое дело.
Мать потянулась за деньгами, но незнакомец проворно подсунул ей бумагу. Ее пальцы дрожали, и она, с трудом держа ручку, нацарапала внизу свою фамилию.
Мне было невдомек, что в этот миг решается моя судьба и что мать заключает с незнакомцем сделку, предметом которой являюсь я…
Москва
– Что это с ним? – улыбнулась Катя. – Напился до чертиков?
– Схожу, взгляну, – вздохнул Лавров.
Ему не нравилось то, как повела себя Дора, и особенно то, как странно рухнул с эстрады ее незадачливый жених.
– Я с тобой!
– Оставайся на месте, Катя, – приказал он. – Без тебя зевак хватает.
Вокруг лежащего ничком Генриха уже сгрудились гости. Прибежали охранники клуба – два добрых молодца в одинаковых костюмах.
– Расступитесь! Ему нужен воздух! – истерически выкрикивала дама бальзаковского возраста в красном, чрезмерно узком для ее фигуры платье. – Ему нечем дышать!
Музыка смолкла. Дора перестала задирать подол, показывая публике свои тощие ляжки. Она наклонилась и смотрела, что делает на полу ее суженый. Тот не подавал признаков жизни, и невеста издала пронзительный вопль. Она схватилась за голову и покачнулась. Скрипач бросился к ней на помощь.
– Его нужно перевернуть, – важно изрек тучный господин, уставившись на распростертого в нелепой позе Генриха. – Иначе он задохнется.
Охранники, похожие друг на друга, словно два брата-близнеца, собрались выполнить его рекомендацию и дружно нагнулись.
– Не советую ничего трогать! – осадил их Лавров. – Особенно тело!
– Тело?! – взвизгнула дама бальзаковского возраста. – Он что, разбился насмерть?
– Помилуйте, тут едва полметра будет… – возразил голос из публики.
Посыпались реплики:
– Не может быть!..
– Он головой об пол ударился…
– Сотрясение мозга…
– Какой ужас…
– Он не шевелится…
– Вызовите врача!.. «Скорую»!..
– Где администрация?.. Примите же меры!..
– Человек умирает!..
– Спокойно, господа, – произнес Лавров, опускаясь на корточки рядом с Генрихом. – Сейчас разберемся. Не мешайте мне.
Люди замолчали и расступились, освобождая место. Было слышно, как воет Дора и монотонно бормочет скрипач, успокаивая ее. Где-то в зале разбился бокал или тарелка. Кто-то из гостей взобрался на стул, чтобы лучше видеть. Кто-то вышел на сцену с той же целью.
Роман заметил, что Генрих сильно вспотел. Его рубашка под мышками намокла и потемнела. Он не дышал. Нога неловко подвернулась, руки раскинуты. Внешне на теле незаметно каких-либо повреждений.
«Помилуй, Рома, какие повреждения? – захихикал внутренний критик. – Все случилось у тебя на глазах. Рядом с этим чуваком никого близко не было, кроме Доры. На помост он вышел вполне живым, а рухнул на пол мертвым. Он умер до того, как упал! Помнишь, как он побледнел и дернулся? Будто его прошила автоматная очередь».
– Стрельбы не было, – пробормотал сыщик. – И крови нет.
Действительно, Генрих лежал на полу, но не было видно ни капли крови. Что же выходит? Инсульт? Инфаркт? Отравление?
Лавров не мог нащупать пульса и приложил пальцы к шее Генриха, надеясь ощутить хотя бы слабые толчки. Напрасно.
– Он сломал себе шейные позвонки, когда упал… – раздалось у него за спиной.
– Кто-нибудь вызвал неотложку? – спросил женский голос.
– Похоже, надо звонить в полицию…
Сквозь толпу пробирался администратор клуба – мужчина средних лет, холеный, упитанный, в белоснежной рубашке с бабочкой. Его лоб лоснился от пота.
– Что случилось?.. Пропустите!..
Он увидел лежащего человека и крикнул охранникам, которые стояли, растерянно глядя на тело:
– Петя, Игорь! Что с ним?
Верзилы пожимали накачанными плечами.
– Упал, кажись…
– Кажись! – злобно передразнил администратор и полез в карман за платком вытереть лоб. – Он живой?.. «Скорую» вызвали?.. Как он упал? Откуда?
– Оттуда, – один из парней показал пальцем на эстраду, где в объятиях скрипача билась в рыданиях Дора.
– Они танцевали, – нервно подсказала дама бальзаковского возраста. – Вернее, Дора хотела станцевать… а он вдруг дернулся и… свалился вниз.
– Как подкошенный, – добавила блондинка с низким декольте.
– Похоже, он мертв, – заявил Лавров. – Пульса нет.
– Как нет? – всполошился администратор. – Как нет?! Этого только не хватало! Это же… это…
Роман испугался, как бы еще и его не хватил удар.
– Не волнуйтесь вы так. Что есть, то есть. Уже ничего нельзя исправить.