Страница 89 из 93
Однако радость была недолгой. В 2005 г. на Невском проспекте, прямо у дверей храма, с разрешения властей города был проведен гей-парад. Это «мероприятие» осквернило не только церковь, ее прихожан, всех верующих, но и прах прославленного французского генерала, ибо происходило всего в 5 метрах от его могилы.
Прав был де Кюстин, когда писал свой знаменитый памфлет о России и нравах русского общества в 1839 г. Вероятно, правы и мы, если скажем, что за эти годы здесь мало что изменилось. Несчастный Моро!
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Императорская полиция конфисковала около 500 000 франков, которые Моро имел на различных счетах у французских банкиров, и обнародовала так называемое «Обращение Моро к французскому народу», текст которого существенно отличался от того, который генерал подготовил на самом деле.
Мы приводим здесь сокращенный, но оригинальный текст обращения генерала Моро к французской нации:
«Я пришел к вам не как второй Кориолан, чтобы учинить личную месть: я прибыл для того, чтобы освободить свою страну от ига, которое над ней довлеет. Как только эта цель будет достигнута, я вольюсь в ваши ряды, и мы будем вместе».
Естественно, Наполеон поспешил заявить во всеуслышание, что ядро, поразившее его врага, было местью Провидения. Он даже поощрял легенду, что именно он навел орудие на Моро и поразил предателя. И, вероятно, наивные французы поверили, что Моро был сражен в своеобразной дуэли на пушках с их императором.
Госпожа Левен, супруга российского посла в Лондоне, первой сообщила госпоже Моро о смерти ее супруга, затем прибыл Поль де Шевенен и поведал ей печальные подробности смерти генерала.
Она поблагодарила царя за доброту, пообещала приехать в Россию, где ее брат, полковник Уло, собирался служить, но в последний момент передумала и осталась жить в Англии.
Вскоре Поль де Шевенен опубликовал в Лондоне небольшую брошюру с описанием своего путешествия из США в Европу вместе с Моро и о последних днях жизни генерала.
Еще раз выразив свое пожелание госпоже Моро видеть ее у себя при дворе, где бы юной Изабель был бы дарован титул фрейлины российской императрицы, Александр I своим указом от февраля 1814 года назначил госпоже Моро единовременную выплату в 100 000 рублей и ежегодную пенсию за потерю мужа в размере 30 000 рублей. По тем временам это была огромная сумма, имея в виду, что за один рубль на Лондонской бирже в среднем давали 1,2 фунта стерлингов, так что будущее Изабель уже было обеспечено.
25 марта 1814 года во время сражения при Фер-Шампенуазе от двух французских пуль, попавших в сердце, пал полковник Рапатель, в момент, когда он предложил французам сложить оружие. Рапатель так и не оставил после себя мемуаров, которые могли бы пролить более яркий свет на события, связанные с похоронами генерала Моро в Санкт-Петербурге. Рапатель вел дневник, описывающий последние дни жизни Моро. Но записи в нем обрываются 30 августа 1813 года. Этот дневник, подлинность которого подтверждена всеми историками Моро (в сравнении с записками Поля де Шевенена), представляет собой бесценную историческую реликвию. Этот дневник, кстати, был обнаружен в Санкт-Петербурге вместе с другими бумагами Рапателя и, в частности, с его завещанием, составленным в российской столице еще 18 октября 1812 года. Вот выдержка из него:
«Я, нижеподписавшийся Жан-Батист Рапатель, полковник генерального штаба Его Величества Императора Всероссийского, прошу в случае моей смерти во время боевых действий против разбойника Бонапарта передать все мое имущество и деньги моей сестре мадам Уйе, проживающей в Ренне на улице Дам». В настоящее время дневник Рапателя хранится в архивах Иль-э-Вилена.
Главная русская столичная газета «Санкт-Петербургские Ведомости», выходившая в то время по вторникам и пятницам, так ничего и не сообщила о последней мессе в память генерала Моро, состоявшейся в приходе Святой Екатерины Александрийской.
31 марта 1814 года Александр I и союзные монархи торжественно вошли в Париж. Справа от царя находился король прусский, а слева — фельдмаршал Шварценберг. По меткому замечанию французского историка Луи Пэнго, «в этой торжественной процессии душа генерала Моро как будто незримо витала рядом с Александром, гарантом либерализма, который завещал Франции Моро».
Людовик XVIII, задержавшийся в своей английской резиденции в Хартвелле из-за обострения подагры, смог прибыть в Париж только 26 апреля 1814 года. 2 мая он вновь обрел свой трон.
Александр I, справедливо считая себя вождем антинаполеоновского крестового похода и реставратором трона Бурбонов, и следуя обещанию, данному генералу Моро, хотел повлиять на короля в плане политических изменений в духе либерализма. Он написал королю письмо, в котором выражал надежду на изменения в политике Франции.
Однако Людовик XVIII не удостоил письмо царя ответом. Король Франции не принадлежал к числу тех эмигрантов, которые «ничего не забыли и ничему не научились». Как раз наоборот, он знал и принимал принципы конституционного правления, но вместе с тем хотел править не как мститель, а как король, объединивший нацию, и в этой связи осознавал себя монархом, наделенным божественным правом. Он не любил этого «республиканского суверена», каким хотел казаться царь. Более того, он ненавидел философские нравоучения, а предпочитал душевную беседу, умение находить нужное и к месту сказанное слово, как свое, так и собеседника. И, наконец, он не забыл, как с ним обращались русские царедворцы во время его вынужденного изгнания в Митаве и грубую высылку за пределы Российской империи сразу после подписания Тильзитского мирного договора. И когда Александр написал ему второе письмо, упрекая, в частности, за упразднение триколора и замену его на белое с лилиями знамя, король проявил все свое высокомерие, свойственное Бурбонам. Русский царь прибыл в Компьень, чтобы лично вручить это письмо королю. Вот тут-то Людовик попытался отыграться в полную силу. Нанося визиты графу д'Артуа, герцогине Ангулемской, графу Беррийскому и другим отпрыскам королевской фамилии, Александр всегда занимал самые роскошные апартаменты. Здесь же, у короля, ему предоставили самую плохую комнату, какую смогли найти во дворце. Возмущенный Александр приказал своему кучеру быть готовым к немедленному отъезду сразу после обеда, во время которого Людовик XVIII еще раз унизил царя, напомнив метрдотелю, подававшему блюдо гостю, порядок сервировки стола: «Вы должны обслуживать меня в первую очередь».
К этому времени мадам Моро с дочерью тоже вернулись в Париж.
Заручившись поддержкой царя, сенатор Лажюине (тот самый, который первым назвал Лазаря Карно «организатором побед») 26 апреля объявил в Сенате о полной реабилитации генерала Моро. Было во всеуслышание заявлено, что «генерал Моро, потерявший сына на чужбине и не сумевший обеспечить своей больной жене возможности лечиться во Франции, всегда пользовался уважением истинных французов и признательностью родины…, что император всероссийский отнесся к французам с тем же уважением и симпатией, которые он всегда испытывал к генералу Моро». Академик и сенатор Гара выступил с предложением обратиться в мэрию Парижа с просьбой разработать проект памятника Александру и Моро, стоящими вместе на одном пьедестале.
«25 июня 1816 года в Париже состоялась религиозная служба в память о генерале Моро, — пишет Морис Гарсо, — и король Людовик XVIII, который хотя и знал о либеральных и республиканских взглядах генерала, тем не менее вскоре присвоил госпоже Моро титул маршальши с годовой пенсией в 12 000 франков. Теперь будущее семьи Моро было обеспечено и во Франции».
И хотя титул маршала даже посмертно никогда не был официально присвоен Моро и не существует ордонанса, дарующего этот титул супруге генерала, она тем не менее во всех официальных документах именуется маршальшей и, в частности, в том, по которому ей назначалась указанная пенсия. В этом документе, подписанном королем 18 октября 1814 года, говорится: «Этим актом мы еще раз подтверждаем свое уважение и признательность генералу, имя которого стоит в ряду прославленных военачальников, оказавших великую честь французскому оружию».