Страница 57 из 59
— Хорошо, хорошо, — сказал Викентий Юрьевич. — Ты согласен?
— Разумеется, — ответил я. — Вы не знаете, как я люблю мороженое.
— Чу́дно! Я буду судьей. Согласны?
Я был согласен на любого судью. Мне не терпелось начать. Холодные разноцветные шарики мороженого в мельхиоровых вазочках вызывали во мне дикую жадность.
Нас с Сашкой посадили на противоположные концы стола. Каждому придвинули по одной вазочке. Остальные Викентий Юрьевич поставил возле себя.
«Вольные казаки» повеселели. Кто-то потребовал еще бутылку вина. Мой сосед громко крикнул:
— Ставлю десятку на здоровяка (подразумевался, очевидно, Гуреев)!
— Принимаю! — отозвался Званцев. — Ставлю двадцать пять на моих ребят против Викентия.
— Принимаю! — сказал Викентий Юрьевич.
Еще несколько человек сделали ставки на меня и на Гуреева. Наши шансы громко обсуждались. Отмечалось, что Сашка толще, значит, привык есть больше. С другой стороны, у меня должен быть лучше аппетит. Все это меня забавляло. Мне нравилось, что я стал центром внимания. Чтобы окончательно сделаться героем, я сострил:
— Пока вы тут будете болтать, мороженое растает. Его придется пить. А уж если пить, так лучше вино.
Раздался общий хохот.
— Знаешь, этот мальчик не лишен… — сказал Викентий Юрьевич Званцеву. — Обещаю победителю бутылку вина, — кивнул он мне с Сашкой.
Уже на первых минутах поединка выяснилось, что у нас с Сашкой абсолютно разная манера еды. Он глотал жадно и торопливо. Со стороны на него было неприятно смотреть. Я действовал элегантно, легко и не спешил. Мне всегда была свойственна привычка растягивать удовольствие. Когда у нас дома давалась на сладкое клубника, я долго смаковал каждую ягоду.
Первую вазочку мы закончили почти одновременно. Нам зааплодировали.
— Второй раунд! — торжественно произнес Званцев, подавая новую порцию.
За столом на нас уже не обращали внимания. Викентий Юрьевич рассказывал какую-то историю, Званцев сидел возле него верхом на стуле. Заиграл оркестр. Вокруг фонтана появились танцующие.
Мы с Гуреевым остались как бы в одиночестве. Мое праздничное настроение пропало. Тем более что Сашка явно обгонял меня.
Я понял, что надо мной нависла угроза поражения и необходимо срочно менять тактику. Пожалуй, следовало глотать мороженое шариками. Не четвертушками, как Гуреев, а именно шариками.
Чуть размокший шарик крем-брюле я засунул в рот целиком. Это была грубая ошибка: комок оказался слишком велик, он никак не проглатывался, и я чуть не подавился.
Хорошее воспитание не позволило мне выплюнуть мороженое обратно в мельхиоровую вазочку. Пришлось засунуть крем-брюле за щеку. Она сразу вздулась, как при флюсе. Я даже приложил руку к щеке, чтобы мороженое быстрее согрелось. Но шарик упрямо не уменьшался в размерах.
Сашка жевал свои шарики методично, как машина. Я заерзал на стуле. Это было ужасно — бездействовать, когда твой противник на глазах продвигается вперед.
Чувствуя, что надо прибегнуть к кардинальной мере, я изо всех сил надавил ладонью на щеку. Мороженое превратилось в пасту. Зубы у меня мгновенно заныли Я приоткрыл рот, чтобы туда свободнее проходил теплый воздух. Глазами, полными слез, я смотрел, как Сашка доедает третью порцию. Когда я почувствовал, что снова могу есть, мороженое уже не вызывало у меня никакого аппетита.
Я покосился на Сашку и поймал его встревоженный взгляд. Теперь Сашка ел так же элегантно и неторопливо, как я вначале. Машина, видимо, насыщалась. Викентий Юрьевич заметил это. Он пощелкал пальцами по пустой бутылке.
— Мальчики, внимание! Фокус начинается.
Он кивнул в сторону Гуреева, и все, оставив свои разговоры, жадно уставились на вспотевшее Сашкино лицо.
Гуреев опустил голову и попробовал есть быстрее.
— Саша! — крикнул Званцев с гаденьким смешком, которого я от него не ожидал. — Дай ложечку.
— Не даст, — лениво проговорил Викентий Юрьевич. — У него слишком хороший аппетит. Во всяком случае, после того как он заходит к Андрею, я обязательно покупаю новый шоколадный набор.
Сашка жалко улыбнулся Викентию Юрьевичу. Мне показалось, что он сейчас заплачет.
— Парень-то кончается, — спокойно проговорил мой чернявый сосед. До сих пор он молча наблюдал за Сашкой. — Еще пару ложек — и каюк.
— Что же ты, Саша? — весело сказал Званцев. — Секцию позоришь!
Гуреев опять жалко улыбнулся и с отчаянием попросил:
— Дайте воды. Тогда все доем.
Компания дружно запротестовала. Условия соревнования не предусматривали никакой воды.
Званцев вдруг рассмеялся и замахал руками, крича:
— Тише! Внимание!
Торопливо плеснув в свой стакан нарзан (из бутылки, на которую с вожделением смотрел Сашка), он с видимым наслаждением стал пить прохладную шипучую воду. На этот раз зааплодировали ему.
— Больше не могу, — хриплым голосом сказал Сашка.
— Тогда плати, — предложил Викентий Юрьевич.
— Шутите, — сказал Сашка. — Шутите, правда?
— Нет, не шучу, — холодно сказал Викентий Юрьевич. — Если тебе нечем платить, позовем официанта, составим акт…
Званцев откровенно хохотал. В эту минуту он показался мне страшным.
— Как фокус? — обратился Викентий Юрьевич к своим друзьям.
За столом одобрительно зашумели. Чернявый парень с усиками начал приставать к Сашке, требуя денег.
— У меня нет, — буркнул Сашка.
Тогда парень пристал ко мне. Я испуганно задвигал ложкой. У меня было всего пятнадцать рублей, которые сунула мне мама. За мороженое надо было заплатить по меньшей мере восемьдесят рублей.
— Он еще ест, — насмешливо проговорил Викентий Юрьевич. — Его очередь еще наступит.
Чернявый подмигнул наслаждавшемуся Званцеву и стал пугать Сашку, что официант пошлет акт в милицию.
— Твой предок много зарабатывает?
— Он шофером работает, — жалобно сказал Сашка. — У нас семья большая…
— Зачем же ты ходишь по кабакам? — ласково спросил парень. — Официант!
— Не надо! — умоляюще крикнул Сашка. — Я попробую. — Он подвинул к себе вазочку. — Не могу… — прошептал он сквозь слезы. — Пустите меня!
— Не пускай его! — хохоча, крикнул Званцев. — А то смоется. Я эту шпану изучил.
Я совсем протрезвел. Мне сделалось так гадко, как никогда в жизни. Я понял всю глубину моего падения. Для этого ли жертвовал я скромным дружеским пиром на стройке, где уже, наверное, ярко горит наша первая лампочка!
Я видел вокруг себя отвратительные сытые морды. Они скалят зубы. Ради своей забавы они хотят отравить нас мороженым. Они хотят утопить наше человеческое достоинство в этом сладком, липком, тающем разноцветном месиве, которое я, кажется, когда-то любил.
Во что они превратили Сашку Гуреева — всегда спокойного, храброго парня, нашего первого силача? Разве можно сейчас поверить, что он комсомолец? Мне стало так жалко Сашку, что я почувствовал неожиданный прилив сил.
— Сашка! — громко сказал я. — Не бойся. Я все съем. Этот напудренный гад заплатит.
— Гарька! — умоляюще проговорил Гуреев. — Я только немного передохну!
— Напудренный гад — это неплохо, — медленно проговорил Викентий Юрьевич, словно пробуя слова на вкус. — Придвиньте-ка ему мороженое.
Ко мне придвинули восемь мельхиоровых вазочек, по четыре шарика в каждой.
Я снова оказался в центре внимания. Но теперь это меня не радовало. Меня рассматривали с насмешливым любопытством, словно козявку под микроскопом. Званцев поцеловал меня в щеку и крикнул:
— Вот вам и взаимная выручка! А еще говорят, что я неспособен вырастить здоровый коллектив!
Под общий хохот я с яростью набросился на мороженое. Это было как вдохновение. Я понимал, что, глотая шарик за шариком, я не только спасаю себя от унижения, но еще и выручаю Сашку. Я жертвовал собой, чтобы вернуть своему товарищу чувство человеческого достоинства.
Каждый проглоченный мною шарик был ударом по Викентию Юрьевичу. Я очень ясно представлял себе, как ой увянет, когда это гнусное развлечение кончится. Пусть он тогда расплачивается за все шестнадцать порций!