Страница 11 из 59
Да, Вячеслав Андреевич был очень хитрым человеком.
Перед тем, как мы подняли руки за Аню, Мишка объявил хмуро:
— Пока я еще секретарь, хочу сделать одно дело. Извиниться перед Геннадием Николаевичем. За себя и за вас тоже.
— Правильно! — дружно закричали мы.
(Все-таки Мишка — удивительный парень. Он ведь терпеть не может извиняться. Мог бы подождать несколько минут, и тогда бы уже не ему, а Мальцевой пришлось просить прощения. Но он, словно назло себе, сделал именно то, что было ему так неприятно.)
Когда мы расходились, меня окликнула Аня. Я обернулся. Она схватила меня за рукав и возбужденно сказала:
— Гарик, давайте сходим все вместе в театр. Все комсомольцы. Надо сдружить комсомольскую группу. Это самое важное. Ты купишь билеты, ладно?
— Ладно, — нехотя отозвался я.
— Ты за меня рад? — неожиданно спросила Аня шепотом.
— Рад, — ответил я, растерявшись.
— Только не задавайся, что я подошла, — сказала Аня. — Я просто очень счастливая сейчас. И хочется, чтобы всем было хорошо. Вот только Сперанского жаль. Но ведь он сам виноват. Не нужно было убегать с урока. Правда? — Она показала мне язык и убежала.
«Ребенок», — снисходительно подумал я. Мне вдруг захотелось проскакать по коридору на одной ножке.
XI
Я сидел дома и ждал Мишку Сперанского. Еще в школе мы договорились, что он вечером зайдет за мной и мы отправимся к Серёге. Чтобы помочь ему мыть лестницы в подъездах.
Про эти подъезды я услышал еще дней пять назад. Я тогда забежал к Ивановым — они жили через дом от нас — узнать, что задано по истории.
Серёга с матерью ужинали.
(Каждая семья гостеприимна по-своему. Когда к нам приходят гости, мама достает с верхней полки буфета белый сервиз с золотыми розочками. Мне категорически запрещается дотрагиваться до него. По-моему, мама больше гордится этой посудой, чем едой, которую она приготовила для гостей.)
Серёга с матерью ели жареную картошку прямо со сковородки. Мне отделили ту часть, что побогаче салом. Сало аппетитно шипело. Я невольно подумал, насколько это гостеприимство человечнее, чем у нас.
— Садись на кровать, — сказал Серёга и подложил мне подушку в цветастой ситцевой наволочке, чтобы повыше было сидеть.
— Сергей, — строго сказала Анна Петровна (так зовут Серёгину мать). — Подыми-ка сковороду, я клеенку подстелю.
— Что вы, что вы, — запротестовал я, — из-за меня… Не нужно.
— Пусть, — шепнул мне Серёга. — Ей это приятно. — И громко добавил: — Валяй, маманя, стели.
Мне нравилась Анна Петровна. Она была приветливая, добрая и, хотя выглядела усталой, никогда не жаловалась. Меня трогало, что в большой рамке на стене, где было много фотографий — деда, бабки, Серёги, его отца и еще каких-то родственников, — не было ни одного портрета Анны Петровны.
Доставая клеенку, она сказала мне:
— Гриша (она меня почему-то называет Гришей)! Хоть бы ты сказал ему… Не годится так.
— Маманя, — подмигнув лукаво, сказал Серёга, — думаешь, он понял, в чем дело?
Впрочем, дело было несложное. В их домоуправлении заболела уборщица. Управляющий предложил Анне Петровне мыть лестницы и полы в парадных. Анна Петровна согласилась, потому что хотела немножко подработать. Она вернулась домой и с радостью сказала сыну, что теперь купит ему портфель. Она давно мечтала купить Серёге портфель, не понимая, что каждый из нас с наслаждением променял бы самый лучший портфель на такую фронтовую сумку, какая была у ее сына.
Серёга же рассвирепел и набросился на мать. Он назвал управдома толстым боровом, который эксплуатирует женщин.
«Если так, я сам буду мыть эти лестницы!» — заявил Серёга.
— Нельзя ему поломойщиком быть! — жалобно сказала Анна Петровна, по-прежнему обращаясь ко мне и словно не замечая сына. — Некрасиво.
— Ладно, хватит! — недовольно сказал Серёга. — Сооруди-ка нам лучше чайку.
Анна Петровна засуетилась.
— Я быстро, — сказала она и обратилась к сыну: — А может, и вовсе от них отказаться, от парадных-то? Скоро вы свой футбол придумаете. Премию получите. Ты только подумай, Гриша, десять тыщ, а?
Мы с Серёгой переглянулись.
— Футбол хорош, а полы вернее, — сказал он.
— Выйдем, — предложил я ему, — на минутку.
— Куда? — всполошилась Анна Петровна. — А уроки?
— Уже, — проговорил Сергей, поднимаясь.
— Нет, ты покажи. О чем вам задали?
— Тригонометрические функции угла! — со смехом ответил Серёга. — Будешь смотреть?
Он взял с подоконника тетрадь и протянул ее матери. Анна Петровна надела очки и стала водить пальцем по формулам.
— Как ты насчет котангенсов? — спросил Серёга. — Приветствуешь?
— Ты зубы-то не скаль! — обиженно сказала Анна Петровна. — Вишь, чего выдумал! На мамашу кричать!
Когда мы с Серёгой вышли, я спросил его:
— Зачем ты связался с этой работой? Не получается с футболом? А то я вам помог бы. Ты не думай, — заторопился я, заметив, что Серёга хочет возразить, — мне деньги не нужны! Я просто так. По дружбе.
Серёга рассмеялся и сказал:
— Футбол — это что! Вы бы с Мишкой лучше помогли парадные мыть. Законно было бы.
— Верно, — сказал я, обрадовавшись. — Поможем.
Мы уже один раз помогали Серёге. Сегодня же условились пойти к нему снова. Маме я заранее сказал, что мы с Мишкой собираемся погулять. А то она не пустила бы меня. Ей не следовало знать, что я мою полы.
Я спешил сделать уроки, пока Мишка не пришел. Папа в соседней комнате читал газету, лежа на диване. Мама накрывала к чаю.
Когда в передней дважды продребезжал звонок, я крикнул ей:
— Открой, пожалуйста! Это за мной. — И принялся торопливо дописывать последние строчки.
Через минуту мама, возвращаясь из прихожей, громко проговорила:
— Проходи, проходи, Мишенька.
— Мишка, — позвал я, — давай сюда!
Мишка, плотно прикрыв за собой дверь, остановился на пороге. Он почему-то все время тер глаз носовым платком. Складывая тетради, я спросил:
— Попало что-нибудь?
— Да, — неопределенно ответил Мишка, — попало.
Когда он наконец опустил руку с платком, я увидел, что под глазом у него, меняя цвета, как хамелеон, набухал внушительный синяк.
— Где тебя угораздило? — поинтересовался я.
Мишка посмотрел на меня так, будто это я его ударил, но промолчал. Я пожал плечами и, усмехнувшись, проговорил:
— Кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест.
Это была присказка, которой мы в детстве начинали игру в «молчанку».
— Ну и дрянь ты! — убежденно сказал Мишка.
Я оторопело взглянул на него.
— Комсомолец! Сам не справился, так шпану подговорил.
— Какую шпану? — спросил я изумленно.
— Такую. У вас во дворе.
Только теперь я догадался, что произошло. Очевидно, Мишка встретил во дворе Марасана. А тот еще во время разговора со мной пообещал: «Попадись они мне…»
Я почувствовал себя крайне неловко. Но в эту минуту вошла мама, держа поднос с чашками и конфетами. Увидев Мишкин синяк, она поставила поднос на кровать и сказала:
— Подойди-ка, Мишук…
Взяв в ладони Мишкину голову и внимательно рассмотрев синяк, она испуганно проговорила:
— Сильное кровоизлияние. Что это с тобой?
— Упал, тетя Лиза, — сказал Мишка с улыбкой.
Мама покачала головой и дернула Мишку за ухо.
— Зачем вы так бегаете? — сказала она. — Сорванцы! Пейте чай, что с вами поделаешь.
Пока мама разговаривала с Мишкой, я стоял в стороне и от нетерпения грыз ногти. Мне хотелось, чтобы она поскорее ушла и чтобы мы с Мишкой выяснили отношения.
Как только мы остались вдвоем, я спросил:
— С чего ты взял, что это я их подговорил?
Мишка разворачивал конфету, видимо размышляя, стоит ли мне отвечать.
— С того, — наконец сказал он, надкусывая карамельку, — что они мне заявили: «Вот тебе за Гарьку Верезина».
— Ну и что?
— Ну и то…
— Это еще не повод «дрянью» кидаться. Докидаешься!