Страница 3 из 15
Надо сказать, что эрцгерцог Франц Фердинанд не очень подходил под образ сказочного принца: он был болен туберкулезом, отличался вспыльчивым, тяжелым характером и немногие любили его. При жизни он оставался загадочной личностью. Некоторые более молодые и менее консервативные люди и те, кто знал его более близко, отзывались об эрцгерцоге как о вдумчивом человеке с живым умом, способном выслушивать разные точки зрения. Францу Фердинанду было уже достаточно лет, чтобы думать и о стране, которую ему предстояло унаследовать, и о возможных путях разрешения многих существующих проблем, а не цепляться за пережитки традиции, как делал его дядя император Франц Иосиф. Он был полон решимости пойти на радикальные и драматические реформы. В силу своих наклонностей Франц Фердинанд не был либералом, но он был достаточно умен, чтобы понимать идеи политической модернизации, необходимой для древней и разрушающейся империи. По мнению многих, если кто и мог спасти архаическую Австро-Венгерскую монархию, то это был эрцгерцог.
Но большинство современников были не так щедры, когда речь заходила о таинственном эрцгерцоге. Многие рассматривают его как удивительно жестокого, злого человека, «узкого мировоззрения», как жалуется одна принцесса, «с подозрительным, раздражительным и капризным характером», «фанатичной набожности» и с «агрессивным и фанатичным клерикализмом». Люди перешептывались, что, оказавшись на троне, он будет притеснять религиозные и этнические меньшинства и начнет двигаться назад в том мрачном направлении, что называется не иначе, как тирания. В значительной степени именно такой приговор ему вынесла история. Часто говорится, что Франц Фердинанд был человеком авторитарных наклонностей, с милитаристскими призывами к войне, «реакционером», клоуном без личного обаяния, лишенным каких-либо положительных человеческих эмоций.
Все были поражены, когда этот отстраненный и суровый человек показал, что способен на настоящую любовь. Графиня София вела свое происхождение из известнейшего чешского аристократического рода. Она могла быть красивой и очаровательной, но императорский двор был одержим традициями и этикетом, и ее титул и происхождение не были достаточными, чтобы обеспечить равный брак с таким «недосягаемым» существом, как эрцгерцог императорской династии Габсбургов. В один прекрасный день он должен был стать императором Австрии и королем Венгрии; она никогда не смогла бы разделить с ним престол из-за, как выразился Франц Фердинанд, «какой-то мелочи в ее генеалогическом древе».
Принцы и короли, как правило, находили способ обойти свои любовные затруднения. Николай II настоял на своей женитьбе на столь неподходящей для брака Александре; король Эдуард VIII был одержим разведенной американкой Уоллис Симпсон (Wallis Simpson), и даже дядя эрцгерцога, император Франц Иосиф не обратил внимания на предубеждения его матери, женившись на незрелой и меланхоличной кузине Елизавете. Страсть, как правило, торжествует. В королевских любовных романах осторожность всегда идет рука об руку со страстью: несхожесть характеров или темпераментов сделала многие возможные браки несостоявшимися. Не так это было в случае с Софией. Причина выступления Габсбургской монархии против брака Франца Фердинанда и Софии Хотек была такой же монументальной, как и традиционной. Это были не сомнения в ее характере или поведении; императорский двор посчитал ее предков, которые на протяжении веков преданно служили Габсбургам, недостаточно знатными. Кризис королевских династий, распространившийся по всей Европе, заставил признать многие аристократические фамилии как равные королевским, если речь заходила о браке. Но это оказалось не так в случае с Хотеками. Они могли быть достаточно знатным родом, но недостаточно достойными, чтобы приблизиться к королевскому кругу.
И хотя эта «мелочь» встала на его пути, Франц Фердинанд сумел выстоять, не поддавшись ни мольбам, ни драматическим угрозам самоубийства. Когда же он наконец получил разрешение жениться на своей графине, оказалось, что победа досталось ему чудовищной ценой. Брак был признан как морганатический, а София считалась неравной мужу. Она никогда не смогла бы разделить титулы ее мужа или его трон, а их дети должны были бы быть отстранены от наследования престола империи. Она даже не имела бы права быть похороненной вместе со своим мужем в фамильной венской крипте Габсбургов как не соответствующая ему по положению даже в смерти.
Такие обиды и несправедливость, а их было много за эти годы, принесли Софии чувство симпатии в широких слоях общества. Но в других кругах, включая членов императорской фамилии и Габсбургов, против нее плелись интриги и создавался образ властной и честолюбивой женщины, мечтающей в один прекрасный день примерить императорскую корону. Говорили, что на все решения эрцгерцога оказывает влияние «подстрекание его надменной жены», а знаменитая писательница Ребекка Уэст (Rebecca West) язвительно отзывалась о ней как об «ограниченной фурии», одержимой идеей, чтобы ее морганатических сыновей признали наследниками престола.
Истина несколько в другом. Если Франц Фердинанд и был действительно таким резким человеком на людях и у него не было желания или способностей производить хорошее впечатление на своих подданных, то в личной жизни он был совсем другим. А все действительные амбиции Софии, похоже, заключались только в том, чтобы делать мужа счастливым и распространять свою любовь на дом и трех своих детей, Софию, Макса и Эрнста. Трудно избежать сравнения с жизнью более известной пары – Николая II и Александры. Время постепенно так идеализировало семью последних Романовых, что это стало больше походить на фантастику. Государственные заботы ограничивали время царя на общение со своими детьми, а его жена отличаясь болезненным здоровьем, все чаще страдала от затяжных болезней и была подвержена приступам меланхолии. С другой стороны, семейная жизнь Франца Фердинанда и Софии была наполнена любовью. Те времена были эпохой нянь и интернатов, но Софию, Макса и Эрнста обожали и баловали. Они присоединялись к родителям за трапезой, присутствовали даже при приеме самых важных и почетных гостей, были избавлены от конфликтов и тревог и полностью наслаждались всеми радостями, которые дарит детство. Жизнь была спокойной, лишенной измен и семейных горестей. Но мирные дни – это было не все, что им пришлось испытать.
Сегодня, когда мы оглядываемся на годы, предшествующие 1914 г., они представляются нам в романтическом ореоле. Складывается впечатление, что это были славные годы новых открытий и царящего мира. Но в действительности все обстояло несколько иначе. Начиная с 1860 г. все крупные державы приняли участие по крайней мере в одной войне; гонка вооружений, вторжения, революции и восстания стали обычным делом. Пятьдесят лет, предшествовавших золотому лету 1914 г., были свидетелями постоянного насилия. Убийства происходили повсеместно: в 1876 г. был убит султан Турции; в 1881 г. погибли американский президент Джеймс Гарфилд и царь Александр II, в 1894 г. – президент Франции Сади Карно, в 1896 г. – шах Персии, в 1897 г. – премьер-министр Испании, в 1898 г. – императрица Австрии, в 1900 г. – король Италии Умберто, американский президент Уильям Мак-Кинли – в 1901 г., в 1903 г. – сербские король Александр и королева Драга, в 1905 г. в России – великий князь Сергей Александрович, в 1908 г. – король Португалии Карлуш и его сын, наследный принц Луиш Фелипе; 1911 г. – премьер-министр Петр Столыпин, 1913 г. – король Греции Георг. В эти «золотые» годы мира королевские особы и политики гибли от взрывов бомб, от пуль и ножей.
Кульминацией череды этих политических убийств стали события в Сараево. Пожалуй, никто не ожидал того, что произошло. Но вся Европа словно была пронизана нараставшим беспокойством и готова была вспыхнуть от одной поднесенной искры. Канцлер Германии Отто фон Бисмарк пророчески предупреждал о том, что «на Балканах одновременно произошел ряд чертовски глупых событий», которые рано или поздно погрузят всю Европу в разрушительную войну. Его предсказание сбылось летом 1914 г., когда убийство Франца Фердинанда и Софии в Сараево положило начало самой беспрецедентной бойне, которую когда-либо видел мир. «Никакое другое политическое убийство в современной истории, – писал Владимир Дедиджер (Vladimir Dedijer), – не имело столь судьбоносных последствий».