Страница 81 из 96
Ему остро не хватало таких тем, как, например, история о том молодом шахтере, восемнадцатилетнем юноше, который, испытывая нужду бесконечно тянущийся долгий год, сумел скопить десять тысяч долларов, нужных ему для того, чтобы вернуться в Оклахому, где затем приобрести ферму для своих родителей. Одним лучезарным днем решил отправиться дальше и продвигался вниз к Сакраменто по складчатым склонам гор Сьерра Невада, неся за спиной сумку с сокровищами, но когда, удивившись, увидел группу бессердечных мексиканцев и чилийцев, разом потерял всю уверенность в предпринимаемом пути. Определенно знал лишь то, что люди говорили на испанском, потому что имели наглость оставить после себя надпись на этом языке, выцарапанную ножом на подвернувшейся под руку деревяшке: «смерть американцам». Они не довольствовались тем, что устроили несчастному взбучку и обокрали; более того, привязали его обнаженным к дереву и вымазали медом. Два дня спустя, когда человека обнаружил патруль, тот уже галлюцинировал. Москиты не оставили на его теле ни одного живого места.
Фримонт стал доказывать свое пристрастие к нездоровой журналистике, взявшись за описание трагического конца Хосефы, красавицы-мексиканки, нанятой работать в салон танцев. Журналист приехал в населенный пункт Даунвиль на День независимости и оказался прямо посреди возглавляемого неким кандидатом на должность сенатора празднества, где рекой лились спиртные напитки. Какой-то пьяный шахтер силой проник в комнату Хосефы, но та его оттолкнула, вонзив целиком свой охотничий нож прямо в сердце человеку. Когда подоспел Джекоб Фримонт, бездыханное тело, покрытое американским флагом, покоилось на столе, и двухтысячная толпа фанатов, разжигаемая расовой ненавистью, шумно требовала вздернуть Хосефу на виселицу. Невозмутимая, женщина покуривала сигарету, словно весь этот гвалт совершенно ее не касался. Одетая в белую, выпачканную кровью, блузку, пробежалась по лицам людей глазами, в которых читалось глубинное презрение, постепенно приходя в сознание от ужасающего по своей сути соединения агрессии и сексуального желания, что сама в людях и вызывала. Доктор, встав на ее сторону, осмелился заговорить, объясняя действия женщины стремлением защитить собственную персону. И добавил, что при ее последующей казни также убьют и живущего во чреве ребенка, однако возбужденная толпа заставила того замолчать, угрожая за компанию повесить и самого доктора. Трех подавленных врачей силой увели с места события, чтобы осмотреть также удалившуюся оттуда Хосефу, и некоторое время спустя они в один голос высказали мнение, что женщина не была беременна, учитывая вынесенный ей в считанные минуты приговор быстро собравшимся здесь же военным судом. «Убивать этих «чумазых» с расстояния выстрела не есть хорошо, напротив, их необходимо предавать справедливому суду, а уж далее и вешать согласно всей строгости существующих законов», - высказал свое мнение один из представителей суда присяжных. Фримонту так и не удалось увидеть линчевание собственными глазами, ввиду чего мог лишь описать события несколькими восторженными фразами. Мол, будто в четыре часа пополудни хотели протащить Хосефу к мосту, где заранее и как положено все было приготовлено для казни, но та ловко избавилась от известного сопровождения и в гордом одиночестве собственной персоной направилась к эшафоту. Поднялась туда красавица без посторонней помощи, ловко обвязала свои юбки вокруг щиколоток, надела веревку на шею, удобнее поправила свои черные косы и сказала публике своим храбрым голосом «прощайте, дамы и господа», отчего журналист полностью растерялся, а все остальные не знали, куда деться от стыда. «Хосефа умерла не потому, что была преступницей, а потому что она мексиканка. Это первый случай линчевания женщины во всей Калифорнии. Какая глупая расточительность, когда женщин здесь и так не хватает!» - писал Фримонт в своей статье.
Идя вслед за Хоакином Мурьета, он описывал населенные пункты, в которых уже были школа, библиотека, храм, кладбище, и другие, не слишком говорящие о культуре местных жителей, здания, как-то: бордель и тюрьма. В каждом из них были свои «салоны», считавшиеся центрами общественной жизни. Там, все детально исследуя, и устроился Джекоб Фримонт. Со временем благодаря его труду, появилось с кое-какой правдивой информацией, а, в основном же, преисполненной кучей лжи, что-то запутанное – или, если хотите, легенда – о Хоакине Мурьета. Завсегдатаи таверн изображали его этаким проклятым испанцем, одетым в кожу и черный вельвет, с большими серебряными шпорами и кинжалом за поясом в седле гнедого коня, самого сильного и мощного, которого, впрочем, никто никогда не видел. Поговаривали, что въезжал безнаказанно, куда только ни пожелает, сопровождаемый звоном шпор и свитой разбойников, резким движением клал деньги на стол в постоялом дворе и приказывал раздавать выпивку каждому посетителю. Никто не осмеливался отказываться от стакана до тех пор, пока под сверкающим взглядом этого мужлана допивали свое самые отважные из собравшихся. Для градоначальников же, напротив, в этом персонаже не было ничего роскошного; речь, скорее, шла лишь о некоем пошлом, способном на самые худшие зверства, убийце, которому удалось улизнуть от правосудия, потому что того активно защищали «чумазые». Чилийцы считали его своим, человеком, родившемся в местечке под названием Кийота, говорили о том, что ни разу не предавал друзей и никогда не забывал благодарить за полученные в свой адрес любезности. Вот почему оказание ему помощи считалось делом хорошим. Мексиканцы все же клялись, что он вел свое происхождение из штата Сонора и представлялся этаким образованным молодым человеком из древней и благородной семьи, впоследствии ставший преступником, движимый лишь желанием отомстить. Шулеры считали его мастером в игре «монте», хотя и избегали этого человека, зная о безумной удаче последнего в карточных играх и об игривом кинжале, тут же появлявшимся в руке, стоило возникнуть даже малейшему недоразумению. Все светлокожие проститутки умирали от любопытства, ведь в воздухе витали такие слухи, будто тот симпатичный и благородный юноша – настоящий неутомимый шалун, словно игривый жеребенок; а вот кто его совсем не ожидал, так это уроженки испаноязычных стран: как правило, Хоакин Мурьета давал им незаслуженные чаевые, пусть даже тот ни разу в жизни не прибегал к их услугам, потому что по уверению женщин, оставался верным своей невесте. Его описывали человеком среднего роста, с черными волосами и горящими, точно головешки, глазами, которого обожала вся банда. Отвергал всякое проявление враждебности, был свиреп с врагами и обходителен с прекрасным полом. Другие утверждали, что на вид мужчина самый что ни на есть прирожденный преступник; к тому же, все лицо пересекал ужасающий шрам, и от добропорядочного юноши, а тем более от дворянина или щеголя, не было и следа. Джекоб Фримонт отобрал лишь те мнения, что лучшим образом соответствовали образу бандита, и, основываясь на них, описал в своих работах личность этого человека, хотя и достаточно двусмысленно, чтобы суметь отречься, в случае если когда-нибудь придется столкнуться со своим героем лицом к лицу. Исходил всю территорию вдоль и поперек за летние месяцы, так нигде его и не встретив, и, тем не менее, основываясь на различных версиях, удалось-таки создать биографию этого человека, фантастическую и геройскую по своей сути. Так как никоим образом не хотел допустить того, что собьется с определенного курса, в своих статьях описывал вымышленные краткие собрания, проводимые между полуночью и первыми петухами в горных пещерах и лесных прогалинах. И мало кому бы пришло в голову опровергать подобное. Люди в масках везли его с завязанными глазами на лошади, почему и было невозможно их распознать, хотя те говорили по-испански, - так говорил журналист. То же самое пылкое красноречие, к которому годами ранее прибегал в Чили, чтобы описать патагонцев Огненной Земли, куда еще никогда не ступала нога человека, теперь пригодилось ему для того, чтобы воззвать к жизни воображаемого разбойника. Журналист был влюблен в персонаж и только-только убедился, что его узнал, что тайные встречи в пещерах – никакая не выдумка. А также и то, что беглец ему лично поручил задание описать свои героические поступки, потому что самого считали мстителем всех притесненных испанцев. Кто-то просто был обязан взять на себя ответственность все ему объявить, причем подобное должно занять соответствующее место в зарождающейся истории Калифорнии. Все дело было не столько журналистики, сколько литературного произведения, которого оказалось вполне достаточно, и каковое Джекоб Фримонт планировал написать этой зимой.