Страница 76 из 96
В сентябре 1850 года ему удалось поучаствовать в некоем шумном празднестве патриотического характера, ознаменовавшим собой превращение Калифорнии в очередной Соединенный Штат. Теперь американцы охватили континент целиком – с Атлантического до Тихого океанов. На ту пору золотую лихорадку постепенно начинали принимать за некое всеобщее разочарование необъятных размеров, и Тао собственными глазами удалось увидеть эти шахтерские массы, уже обедневшие и напрочь лишенные сил, старающиеся не потерять своей очереди, чтобы сесть на судно и отправиться обратно в свои деревни. Таковых, кто возвращался, пресса тогда насчитала более девяноста тысяч. Матросов уже никаких не осталось, напротив, страшно не доставало судов, чтобы отвезти людей туда, куда они желали попасть. Каждый пятый шахтер умирал, то утонув в реке, то от болезней либо от холода; многие гибли, будучи злодейски убитыми или же от полученного в висок выстрела. Но иностранцы сюда все же прибывали, даже после того как специально отправились в эти края, причем далеко не за один месяц. Тем не менее, золото попадалось в руки отнюдь не любого смельчака, снабженного корытом, палкой и парой сапог. Время героев-одиночек давно кануло в лету, место которого ныне заняли мощные компании, имеющие в своем распоряжении различные механизмы, которым было под силу разрушать потоками воды целые горы. Шахтеры работали за зарплату, и кому удавалось разбогатеть, становились предпринимателями, такими же жадными до скорого и неожиданного капитала, как и известные искатели приключений памятного сорок девятого года. Хотя были они куда пронырливее последних, скорее этим напоминая незабвенного еврея-портного по фамилии Леви. Этот человек выпускал брюки из толстой ткани с крепкими боковыми швами и металлическими заклепками, ставшие впоследствии необходимой униформой для рабочих. Тогда как многие все куда-то и уходили, китайцы же, напротив, продолжали прибывать и прибывать, напоминая собой молчаливых муравьев. Часто Тао Чьен переводил прессу на английский язык для своего друга, еще одного «чжун и», которому особенно нравились статьи некоего Джекоба Фримонта, потому что написанное там, в основном, совпадало с его собственной точкой зрения.
«Множество аргонавтов возвращаются в свои разоренные дома, так и не достигнув Золотого Руна, к тому же, вся так называемая Одиссея обернулась трагедией, и вместе с этим многие другие, хотя, может, и беднее, все же остаются, потому что не могут теперь жить где-либо еще. Два года проведенные на этой дикой и прекрасной земле сделали из них настоящих мужчин. Об опасностях, приключении, здоровье и жизненной силе – все то, что в Калифорнии считалось в порядке вещей, - здесь не было и речи. Золото свою задачу выполняло весьма неплохо: только, знай, привлекало людей, которые эту территорию сами и завоевывали, чтобы создать так называемую Обетованную Землю. Все это непреложно…», - писал Фримонт.
Для Тао Чьена, тем не менее, в раю, скорее, для скряг и жадных, жили люди порядком нетерпеливые и сплошь материалисты, навязчивой идеей которых было лишь как можно быстрее обогатиться. О духовной пище излишне и говорить, скорее, наоборот, насилие и невежество, пожалуй, единственные вещи, что здесь процветали. Вот из подобных отрицательных явлений человеческой жизни и вытекали все прочие, по крайней мере, в этом молодой человек был убежден. В свои двадцать семь лет немало повидал и не относил себя к лицемерам, однако ж, испытал поражение не из легких, столкнувшись с обычаями местных преступников и безнаказанностью их деяний. Уже давно распрощался с надеждой обрести в Америке столь желанное спокойствие, которая, очевидно, не считалась подходящим местом для ученика мудреца. Почему же тогда его так привлекала сама страна? И должен был всячески избегать очарования этой землей, что уже раннее случалось со многими, кто оставлял здесь свои следы; более того, предпочел бы вернуться в Гонконг или навестить в Англии своего друга Эбанисера Хоббса, вместе с которым продолжили бы обучение и практические занятия. За время, прошедшее с тех пор, как был насильно погружен на борт судна «Либерти» и увезен в далекие края, написал английскому доктору всего лишь несколько писем, но ввиду того, что плыли без остановок, ответ все не приходил и не приходил. Какая-то неизвестность была вплоть до того, пока, наконец, в Вальпараисо, в феврале 1849 года, капитан Джон Соммерс не получил для него письмо и, соответственно, не вручил адресату. На бумаге друг рассказывал о том, что находится в Лондоне и посвятил себя хирургии, несмотря на истинное призвание все-таки к душевным расстройствам, новейшему полю деятельности, едва ли изученному людьми, движимыми научной любознательностью.
В «Дай фао», «великом городе», как китайцы называли Сан-Франциско, молодой человек планировал отработать немало времени, после чего сесть на идущее в Китай судно, только в случае если в скором времени не получит от Эбанисера Хоббса ответа на свое последнее письмо. И его немало потрясло то, когда сам заметил, насколько все-таки изменился Сан-Франциско, хотя и прошло чуть более года. Где раннее была труднопроходимая временная стоянка из так хорошо знакомых хижин и палаток перед путешественником открылся, упорядоченный и процветающий, целый город с удобно расположенными улицами, зданиями в несколько этажей и встречающимся повсюду новым жильем. Здесь, три месяца назад, несколько блоков домов основательно пострадало от чудовищного пожара, в силу чего можно было заметить остатки обугленных зданий, все еще, однако, тлеющих, на фоне занятых на восстановительных работах людей с молотками в руках. Имелись и роскошные гостиницы, обустроенные крытыми верандами и балконами. Также здесь находились казино, бары и рестораны, приличные экипажи и толпы космополитов, дурно одетых и соответственно выглядящих, среди которых кое-где выделялись отдельные шляпы-цилиндры редко встречающихся денди. Остальное население представляло собой типов бородатых и перепачканных, с виду чистых мошенников. Хотя, стоит отметить, никто не был тем, кем казался, другими словами, портовый грузчик легко принимался за некоего латиноамериканского аристократа, а кучер, с первого взгляда, походил на адвоката из Нью-Йорка. После всего лишь минутной беседы с любым из описанных бандитских типов в каждом удавалось разглядеть человека образованного и утонченного, который, только дай повод, доставал из кармана затасканное письмо любимой жены, демонстрируя собеседнику самое дорогое со слезами на глазах. Тут же происходило и ровно обратное: лощеный франт в подогнанном костюме прятал рогач за пазуху. В центре города ему не попалось ни одной школы, напротив, обратил внимание на детей, работающих наравне с взрослыми, копающими ямы, носившими кирпичи, понукавшими самок мулов и чистящими обувь, и тотчас спешившими вытянуть лески с крючками, как только ощущали сильный порыв морского ветра. Уже позднее узнал, что здесь немало бродящих по улицам сирот, тайком ворующих еду, чтобы как-то выжить. Все еще сильно чувствовалась нехватка представительниц прекрасного пола, и стоило какой-то, ведя себя достойно, просто пройтись по улице, как тут же тормозил транспорт, пропуская даму. У подножья горы стояло заведение, в котором располагался телеграф, а неподалеку снаружи находился светофор с табличками, указывающими пункты отправления входивших в бухту судов. От него тянулся квартал в несколько куадр, в котором было очень туго с женщинами, так называемая красная зона, бывшая в полном подчинении сутенеров из Австралии, Тасмании и Новой Зеландии. Тао Чьен уже слышал о таковых, и знал, что в здешних местах после захода солнца одиноким китайцам лучше ввести себя осторожно. Просмотрев палатки, заметил, что торговля в них та же, какая и в Лондоне. Из-за моря приходит буквально все, включая поставки котов для борьбы с наплывом крыс, расходящихся, впрочем, один за другим, точно какой-нибудь роскошный товар. Мачтовый лес брошенных в бухте судов был восстановлен лишь на одну десятую ввиду того, что многие из них ушли ко дну. Таким способом подготавливали земельный участок, на котором в дальнейшем можно было возвести гостиницы, хранилища для вин, тюрьмы и даже приют для сумасшедших, где бы умирали те несчастные, которых сильно мучил бред на почве выпитого спиртного. Все это было крайне необходимо, ведь пока что довольствовались тем, что душевнобольных лишь привязывали к деревьям.