Механизм чуда

– Мальчишки, им бы играть, играть.

Появившийся следом за Левшиным мужчина оказался отцом Ежика. Приходящим отцом. Он давно не жил в семье, но регулярно навещал сына, что вызывало у Ежика то приступы раздражения, то гордости: отец был шишкой в крупной компании, весьма состоятельным человеком. Как он ухитрился прийти на вечеринку, никто не понял.

– Позвонил. Просто позвонил, – извиняющимся тоном произносил он.

Ежик отцу как будто обрадовался. Обнял, похлопал по плечам, но тут же отошел.

– Александр Николаевич! – представился мужчина.

– О! – тут же вынырнул из небытия Пушкин. – А я Александр Сергеевич.

– Пушкин? – пошутил отец.

– Ну, знаете, – приосанился Пушкин. – Не все Александры – Пушкины. Не каждому, понимаете ли, дано.

– Его фамилия Сидорчук! И не надо его звать Пушкиным, – грубо вклинился в разговор Ежик.

– Хорошо, не буду, – легко согласился отец и весело оглядел собравшихся. – А я вас знаю, – задержал он взгляд цепких холодных глаз на Еве. – Вы вместе с Антоном в школе учились. Да ведь, учились?

– Давно, – опешила Ева. Это было много-много лет назад, на машине времени не доехать.

– Вы – Ева. А по отчеству? – изогнулся в поклоне отец.

– Павловна, – от происходящего макабра по телу пробегали мурашки.

– Да… – протянул отец, оглядываясь. – Вот так вот, Ева Павловна… Вот так вот…

Он пересек комнату, мельком глянул на экран компьютера и легко сел на подоконник. С ногами. Закинул их, сломав в острых коленях. И улыбнулся.

– Я не скоро, – проявился Ежик.

– Да я понял, понял… занимайся, – щедро разрешил Александр Николаевич.

Ева заметила, что, не отрываясь, смотрит на мужчину, и потупилась. Она его помнила. Отец Антона пару раз появлялся в школе. Всегда приносил огромные букеты учительнице. Что-то организовывал.

– Вот так вот… да… – вздохнул Александр Николаевич. – И ничего с этим не поделаешь.

«С чем не поделаешь?» – мысленно спросила Ева. Говорить вслух с этим странным человеком не хотелось. Чего она боялась? Мирный дядька, сидит, поддакивает. Александр Николаевич бросил холодный взгляд на Еву и улыбнулся острой, резкой улыбкой.

– Мальчишки. Что они понимают в отношениях? Игры, музыка – это да. Особенно игры.

– Нормальные они, – вступилась за убежавшего друга Маша.

– Никто и не спорит – нормальные, – развернулся к ней Александр Николаевич. – Умные. Все знают. На английском говорят, как на родном. Им же много не надо. Дать базу, чтобы развивались. У Антона всегда были последние операционные системы, лучшие учебники, возможность поехать куда угодно и когда угодно. Но в отношениях… В отношениях – да…

Ева внимательней вгляделась в сухое лицо. В этом человеке было что-то странное. Одновременно и интересное, и отталкивающее. Его лицо было похоже на каменистую пустыню. Ветер выдул в ней глубокие впадины, засуха пропахала извилистые трещины, выжидали вулканы глаз. Не человек, а сплошная сейсмически опасная зона.

– Вот вы пожимаете плечами, – заметил Александр Николаевич. – Но со мной соглашаетесь. Ведь соглашаетесь?

– Да нормальные они, – повторилась Маша, не находя других аргументов.

В коридоре грохнуло. Заорал Ра. Громко заржал Пушкин. Заверещала Катрин.

Дверь распахнулась.

– Хватит гипнотизировать девушек, – ворвался в комнату Ежик. – Пошли отсюда.

«Как пошли?» – дернулась Ева, тщетно пытаясь подобрать слова, чтобы вмешаться в происходящее.

– А давай проводим Еву Павловну. – Взгляд, усмешка. По спине пробежали мурашки.

– Сама дойдет! – Ежик перебирал разбросанные по столу диски, закрывал программы на компьютере. Ева смотрела на его лихорадочные действия с удивлением. Куда он торопится? Что происходит?

– Не стоит, – спустил ноги с подоконника Александр Николаевич. – Темно уже.

– Дойдет, не развалится.

– Была у меня одна знакомая, – нарисовался в дверном проеме Пушкин. – Она вот тоже так пошла с вечеринки… С тех пор ее никто не видел.

– Она стала облачком и улетела на небо? – довольно хмыкнул Сашка, просачиваясь мимо Пушкина к дивану.

– И собаки потом неделю выли, – кровожадно закончил Пушкин.

– Значит, провожаем. – Александр Николаевич отправился в прихожую.

Ева глянула на Ежика. Он недовольно тряс головой, прыгал на лбу рыжий чуб. Губы надул. Скажи хоть что-нибудь!

– Ладно, пошли, – резко повернулся он и, даже не взглянув на Еву, потопал следом за отцом.

– Ты уже уходишь?

Вопрос черноволосого Ра заставил вздрогнуть. Неужели кого-то интересует, что она делает? Что она вообще здесь делает!

– Останься! – Он вытер перепачканные в масле руки о штаны, словно хотел схватить Еву и унести.

– Лешенька!

По коридору прошел Левшин с повисшей на нем Катрин.

– Ребята! – игриво шевельнула пальчиками Катрин в их сторону.

– Ну, что ты? – Ежик, как всегда, хмур. – Так и будем здесь стоять?

– Ева Павловна, какое пальто ваше? – вкрадчиво спросил Александр Николаевич. – Это?

Ева успела поднять руку, чтобы показать на зеленую куртку, как по пальцам сильно ударили.

– Грабли убери, – тихо произнес Ежик, проходя мимо. – Отец! Хорош! – Он щелкнул замком двери и на секунду повернулся к Еве. – А ты тоже – стоишь, рот открыла!

Улыбка Александра Николаевича стала странной. Жалостливой.

– Бывай! – Антон обнялся со Стивом. – Не грусти! – протянул он руку Пушкину.

– Да я что, – поник Пушкин. – Увидимся ли?

– Куда ты денешься!

Ежик легко стукнул Пушкина по плечу кулаком, и тот демонстративно рухнул под вешалку.

– А что? – тут же взбодрился он. – У нас так одного парня тоже до дома проводили, чуть ли не в постель положили. А утром, бац, он не проснулся. Говорят, испугался чего-то сильно.

– Кто говорит? – с интересом спросил Александр Николаевич.

– Как кто? – не терялся Пушкин. – Люди!

– Все люди? – За разговором Александр Николаевич не забыл подать Еве куртку, придержал ей открытую дверь. – Или через одного?

– А-а-а-а! – вдруг завопил Пушкин, обваливаясь обратно на обувь. – И внезапная смерть! А вы смеетесь.

– Вы там долго? – крикнул Ежик с лестничной клетки.

На улице Антон недовольно засопел, как паровоз.

– Ну, все, – он грубо оттер плечом Еву от Александра Николаевича. – Показал себя, можешь идти!

– Но надо ведь проводить. – На фоне Ежика его папа выглядел невероятно спокойным. Если бы Ева стала так хамить отцу, то уже через секунду получила бы по полной программе, с популярной инструкцией, куда ей с таким воспитанием идти.

– Провожу – я! А ты иди домой! – упрямился Ежик.

– А мне торопиться некуда. Могу и пройтись. Пройтись – хорошо.

– Пройдись! В противоположную сторону.

Папа усмехнулся. Непонятно, что сидело у него в глазах. Наверное, чертики.

– Надеюсь, с вами он будет вести себя не так, как со мной, – чуть поклонился Александр Николаевич Еве. – Еще увидимся. Увидимся?

– Давай, давай, иди. И нечего к девушкам приставать.

Улыбка отца стала еще шире. Он как будто извинялся и за себя, и за сына.

– Хорошего вам вечера, – чуть поклонился он и зашагал прочь.

Только через несколько секунд Ева поняла, что смотрит на мыски своих ботинок. Ей было страшно неудобно, что она оказалась меж двух огней.

– Ну что, пойдем?

Голос Ежика изменился. Он как будто бы устал.

– Классно ты сегодня выглядела. Пояс и вообще. – Он подхватил Еву под локоть и повел вдоль длинных девятиэтажек, сквозь бесконечный строй фонарей. Ева открыла рот, чтобы ответить, но увидела усмешку, знакомый взгляд и промолчала.

– Ты слышала последний альбом «Эбная»?

– Нет, – прошептала Ева.

– Приходи ко мне. Я тебе заодно книжку покажу. «Вокзал потерянных снов» – хорошая вещь.

– Чье это?

Он снова мазнул по ней взглядом.

– Ну да, ты же у нас в писателях не сильна, – злой отцовской улыбкой отозвался Ежик. – Это Мьевиль. У него еще имя смешное – Чайна.

– Китаец? – Очень хотелось показать себя перед Антоном умной. Чем больше старалась, тем хуже получалось.