Страница 10 из 12
И она протянула записку.
«Дорогая Ольга Алексеевна! Ваш сын Саня сегодня отлично работал. Он замечательный мальчик, и Вы можете ему доверять любое серьёзное дело.
Ваша Галина Ивановна».
Домой я пришёл довольный. Звонил несколько раз, но мама открыла не сразу. Было слышно, как она медленно бредёт по коридору, как неторопливо щёлкает замок.
— Вот почитай! — закричал я, размахивая запиской.
Мама отошла от дверей с письмом и сразу же засмеялась. Это был смех девчонки. Майя Шистикова так смеётся, когда чем-то довольна.
— Ай да Саня! Ну и доставил ты мне радость!
— Если бы ты знала, как нелегко было получить такую записку!
— Ещё бы, — сказала мама. — Зато теперь я могу во всём на тебя положиться… Как раз, Саня, я собиралась тебя попросить кое-что сделать для дома. Надо сходить в продуктовый. Купить триста сыра, двести масла, двести фарша для Мотьки. Да, а сначала загляни в галантерейный, мне нужны зелёные пуговицы.
Мама открыла сумку, достала десять рублей одной бумажкой, поколебалась, давать или нет, но другой, видимо, не было, и она протянула мне эту. Я хотел сказать, что она может отдыхать спокойно, но решил, что лишние слова — ни к чему.
— Мельче нет, — объяснила она. — Но тебе дадут сдачу.
Я аккуратно сложил десятку, сунул в боковой карман, подумал с сожалением, что папа в другом городе. Он остался бы мной доволен.
— Да, — вспомнила мама, — возьми Мотьку. С ней пора прогуляться.
Мотька наставила уши. Слово «гулять» она хорошо знает.
В галантерейном было полно народу. Я пригнулся, чтобы никто не задел меня локтем, и стал продвигаться к прилавку. Иногда я стучал стоящим в спину, предупреждал, чтобы они не шевелились, — внизу я и собака. Идти с каждым шагом становилось труднее. Наконец мы остановились.
— Это замечательные чемоданы! — неожиданно сказала маленькая старушка (мы оказались с ней одного роста и могли переговариваться без всякого крика). — Во-первых, они напоминают крокодиловую кожу, а во-вторых, они очень дешёвые. Я просто не помню таких дешёвых и красивых чемоданов.
— Это вы мне говорите? — гаркнул сверху огромный усатый дядька. — Какой я вам мальчик?!
— Нет, нет, — заторопилась старушка. — Мальчик рядом. С собакой. Осторожно — не наступите.
— Собака — друг человека, — согласился дядька нелегка отжал очередь, дал нам с Мотькой ближе подобраться к прилавку. — Собаки всё понимают. — Он взглянул на нас и вдруг крикнул: — Так это же нашей докторши, Ольги Алексеевны, собака. Ах ты моя скорая помощь! Она спасала моего внука…
Я очень удивился, — получалось, что именно Мотька лечила больных, а не мама. Дядька, кажется, что-то напутал.
— Представляете! — кричал дядька. — Ольга Алексеевна — это удивительной души доктор. Когда мой Филя заболел воспалением среднего уха, то она глаз с его среднего уха не спускала.
Дядька хотел рассказать это всем, поворачивался то направо, то налево, а мы приблизились к прилавку. Продавщица спросила:
— Какой будешь брать чемодан, мальчик? Большой или маленький? За семь двенадцать или за десять пятьдесят шесть? Которые по десять, предупреждаю, лучше.
Она уже чесала Мотьку за ухом.
— Как же тебя зовут, собачка?
— Мотя, — сообщил я и покашлял, нужно было объяснить про пуговицы.
— Хорошее имя! — Так вот — распрямилась продавщица, — бери этот — не пожалеешь. Он вместительнее, прочнее. Мама будет довольна.
Она бросила чемодан на прилавок, стала щёлкать замками.
— Но мне нужны пуговицы. Зелёные.
— Пуговицы? — поразилась продавщица. — Кто же покупает пуговицы, когда все берут чемоданы?
— Но у меня не хватит денег, мама дала всего десять…
— Пустяки! — вдруг обрадовался дядька. — Я тебе одолжу сколько хочешь. Для меня оказать услугу Ольге Алексеевне огромная радость. Бери — не стесняйся. Занесёшь в седьмую квартиру, мы же с одного дома.
И он вынул пятёрку.
— Вот видишь, — сказала продавщица. — Теперь у тебя есть и на то и на другое.
И тут кто-то как крикнет:
— А мальчик не стоял! Не давать ему чемодана.
— Стоял! Стоял! — защитил меня дядька. — Просто мальчика не было видно. Стоял он и его собака.
— Они могут взять даже два чемодана, — подала голос старушка.
И тут очередь стала двигаться и извиваться. Мотька залаяла: на неё всё-таки наступили.
— Тихо, граждане! — прикрикнула продавщица. — Дайте мальчику выбрать. Бери этот, он не такой маркий. Теперь я туда положу пуговицы, два рубля пятьдесят копеек к той сумме. Итого тринадцать ноль шесть в кассу.
Я хотел снова посоветоваться с бабушкой и дядей, но очередь зароптала:
— Не задерживай, мальчик. Плати быстрее. Мы все после работы.
Меня подталкивали к окошку. Кассирша взяла пятнадцать рублей, нажала на кнопки, что-то защёлкало в кассе, загорелось, и выскочил чек на сумму тринадцать рублей ноль шесть копеек.
Потом посыпалась сдача.
Очередь снова понесла нас к прилавку.
— Не забудь, что внутри пуговицы! — напомнила продавщица.
— Какой хозяйственный мальчик! — пела на все голоса очередь.
И женщины начали рассказывать друг другу, какие у них неспособные дети, и если их пошлёшь за кефиром, то они на сдачу обязательно купят мороженое, а вот о таком ребёнке, который думает о хозяйстве, они бы мечтали.
Наконец мы выбрались на улицу.
— Может, продать чемодан? — спрашивал я у Мотьки, но ей явно нравился запах крокодиловой кожи.
Мы удалялись от галантерейного. Впереди засветились витрины продуктового. Я уже привык к мысли, что купил чемодан. Жалко, что я не успел это сделать до отъезда папы в военный городок. Папе бы чемодан пригодился.
В гастроном мы вошли все трое: я, чемодан и Мотя. Я, конечно, подумал, что Мотьку можно было привязать к чемодану и оставить у входа, но с чемоданом я был солиднее.
На оставшиеся деньги нужно было купить сыр, фарш и масло.
В кассе сидела рыжая строгая девица. Таких рыжих я больше не видел. На её носу помещалась масса веснушек.
— Вот и Мотя пришла! — воскликнула кассирша. Оказывается, она нас знала. — Что бы тебе хотелось покушать?
— Двести граммов фарша.
— Плати, Мотя, сорок копеек.
Касса щёлкнула и выдала чек.
— Ещё?
— Триста сыра.
— Подумайте, какая обжористая собака. — И кассирша нажала другие кнопки.
— Нет, сыр я покупаю для нас с мамой. И двести масла.
— Отлично! — улыбалась кассирша. — Плати два рубля две копейки.
Я пересчитал деньги — с мелочью набралось на восемь копеек меньше. Я смутился.
— Нельзя ли, — сказал я виновато, — заплатить вам пока один рубль девяносто четыре копейки, восемь я бы занёс позднее?..
Девушка глядела на меня удивлённо:
— Как же ты берёшь продукты без денег?
— Вы меня не поняли, — начал объяснять я. — Один рубль девяносто четыре копейки у меня есть, нет только восьми копеек. Мама дала десять рублей одной бумажкой, но нам попались чемоданы…
— Но магазин в долг не отпускает! Оглянись, сколько людей ты задержал!
Первый меня понял водопроводчик дядя Вася. Мы его хорошо знали. Однажды он приходил к нам перекрывать воду, потом мы с мамой его три дня искали, пришлось ходить мыться к соседям. Он сдёрнул с головы фуражку и закричал что есть силы:
— Граждане, пособите ребёнку!
Люди защёлкали кошельками, никто не слышал, что там случилось у кассы.
— Зачем, — говорил я. — У меня есть деньги. Я же могу взять меньше фарша…
Как я не сообразил это раньше! Дядя Вася был даже расстроен. И тут кассирша, услышав мою просьбу, перебила чек на пятьдесят граммов фарша меньше.
— Тютелька в тютельку, — обрадовалась она. — Ещё получишь две копейки сдачи. На две копейки вы с Мотей сможете поговорить по телефону.