Игра на Цезаря

– Да это хоб знает что.

– Эрик, ты моему нюху веришь?

– О-о, теперь плюсом к «зуду» у нас еще и «нюх» пошел, – хмуро констатировал он. – Так и что же ты… унюхала?

– Что «унюхала»? – вновь повела я носом. – Смердит.

– И чем?

– А бес его, – и срочно поправилась. – Говорю же: «смердит», а мастер Нубрс сказал, что одор имеет характерный «гнилостный аромат».

– Угу, – сузил глаза рыцарь. – Но, какой именно, ты понятия не имеешь. Я прав?

– Ну да. Но, ведь, смердит же? И именно из той расщелины слева. А значит, эта бесова стеклодельня внизу… Эрик, ну давай туда слазим, а? Вдруг, там потайной ход в самые их недра? Если нет и тупик – вернемся подвалом и, так и быть, заляжем у входа и посмотрим-посчитаем. Я согласна.

– Она «согласна», – хмыкнули мне в ответ. – Она согласна… Ладно. Но, если…

– Ага. Пошли, – и первой поскакала по камням.

Многообещающий узкий лаз с восточной стороны горы поначалу больше смахивал на ухмылку. Кривую и щербатую, но, ярда через два, вдруг, неожиданно гостеприимно разомкнулся «пастью»-ходом почти в ярд шириной с выбитыми в камне ступенями. И хоть смердение на этой глубине почуял и Эрик, больше про мой «зуд» рот не открывал (видно, чистый воздух в нем берег). А вот самой мне пришлось туго, поэтому я дышать старалась через раз.

Пять минут спустя, ход сначала резко свернул влево, а потом и вовсе прекратил спуск – мы оказались в полной темноте. Я, как могла, напрягла глаза, но ничего не разглядела, кроме огоньков, которые летали передо мной кругами. Летали… Моргнешь раза три, угомонятся, а потом опять…

– Агата? – огласил Эрик тьму.

– М-м?

– Ты как?

– Но-рма.

– Понятно… Давай свой световой шар. Мой – чревато. Вдруг, местный газ взрывоопасен.

Мудрое замечанье, и в правду, актуальное для магии огня. И я, кивнув сама себе, запустила из ладони сгусток. Тот от сквозняка дернулся и взмахнул, выхватив по пути боковые каменные своды в подтеках и низкий мокрый потолок. Вслед за зрением активизировалась и работа мозга:

– Влажно здесь.

– Угу, – сузил вверх глаза мой подельник. – Закрепляй его над головой, и идем дальше по потоку воздуха… Ты точно к этому готова? Ты…

– Пошли, – «дернула» я за собой свой шар. – Дует точно оттуда.

И мы пошли дальше. Минуя с противоположного конца зал, снова оказались в коридоре, гораздо шире прежнего.

По мере возобновившегося спуска влажность стала ощущаться даже сквозь рубашку и штаны. Не говоря о смрадном «аромате». В купе они работали на убой, рождая в голове странные ассоциативные картины (бани в ледяном аду или ядовитого густого океана). Что же до огоньков, то те гармонично моим фантазиям, не переставая, летали… И кто вообще придумал дышать? И вот бы нам, как рыбам… сомам… Это сом там за поворот проплыл?.. Что он сказал?

– Агата, – рыцарь резко обернулся. И замер. – Ты это… слышала?

– Что именно? – осторожно уточнила я (неужто и Эрик…)

Тот тряхнул головой:

– Шум, – и снова застыл. – Сверху спра-ва. Да, справа… Агата!

Взрыв за каменной стеной эхом пролетел мимо нас сверху вниз. И еще через мгновенье гора, неожиданно дрогнула… Грохот. Каменный грохот, рассекая густой влажный смрад, понесся в том же направленье. И я сначала не поняла: в голове это лишь моей? Но, еще через секунду, подхваченная за руку, уже неслась сама по коридору вниз. Эрик что-то кричал мне на бегу, но я мало его слушала, да и понимала. Со своей, единственно засевшей глубоко, мыслью: «Вот сейчас мы выскочим и я, наконец, увижу его. Вот сейчас мы выскочим… Вот сейчас…»

За следующим поворотом наш пол закончился. И последнее, что я помню: мой собственный световой шар, ударивший по глазам вспышкой…

Звезды… Звезды были вокруг. Звезды кружили, водили хороводы, как селянки в Бередне и я даже слышала их отдаленное из чернильной глубины пение… «Ох, ох, то не счастье, что околицей прошло… Ох, счастье в дом твой постучится, вдруг, само… Ох, ты скорее ему дверь свою открой… Ты скорее ему… ты скорее…»

– Агата?.. Агата?

А под звездами был мой любый. Он опустил ко мне тревожное лицо и, сдвинув брови, говорил… говорил. А вот что?.. Да какая мне разница?.. «Ох, то не счастье, что околицей прошло…»

– Лю-бый.

– Агата… и сейчас… я что-нибудь… Агата, ты меня слышишь?

– Да-а, – и потянулась к нему рукой.

Ну, зачем он хмурится? Ведь это такое счастье, когда рядом? Мы снова вместе. И так хочется ему об этом сказать. О тех проклятых ночах с воем в подушку. Ведь, их больше не будет. Теперь о них можно сказать. О том, как я люблю его. И ушла бы вслед за ним хоть куда. Хоть в сопределье, хоть на самый низший уровень. И об этом тоже можно теперь сказать. Теперь уже можно… Если б слушался мой язык и не вязли в горле пудовые слова.

– Агата, ты меня слышишь? Хоб меня забери! Агата! – склонился он еще ниже, заслонив собой все небо и кружащие в нем звезды. Поддел мне рукой голову. – Дыши… Я…сейчас, – и зажал пальцами мой нос. – Ап-ф-фу.

– Что ты… делаешь?

– Дыши! Ап-ф-фу… Дыши, хоб тебя забери!

– Это надо вместе.

– Что?

– Не дышать, – сама обхватила я его за шею.

– Ага-та, ты…

– Я так люблю тебя………… О-ох. Как хо-рошо.

И, облизнув губы, с улыбкой вдохнула, проваливаясь в полнейшую тьму.

– Агата!!!..

Тысь… моя майка. Голова раскалывалась так, как тысяча осколков об пол. Рикошетом к собственному пульсу: Стук – бр-ряк! Стук – бр-ряк!.. Я досчитала до семи и, скривясь, открыла один глаз:

– О-о…

Камни. Вокруг меня были одни лишь камни. А небо меж ними – в серых предзакатных тучах. И гул. Не то в ушах, не то от ветра. Сбоку кто-то вздохнул. И испуганно затих. Я разлепила второй глаз и попыталась пошевелиться.

– Тиш-ше, госпош-ша.

– Фру-к.

Довольная мелкозубая физиономия вмиг зависла сверху, взметнув в голове мутные картины… Да не-ет…

– Не-ет.

– Чего, госпош-ша?

– А-а…

– Я вас наш-шел, – еще шире оскалилась мне гордая нечисть. – Я вас наш-шел. И выташ-щил сюда тош-же. На свет.

– Кого… «вытащил»? – с трудом, села я.

Фрук округлил свои глаза:

– Так тебя жешь. И муш-шика твоего, Эрика… Он мне помог. Ну, малость.

– Мужика?

– Его.

– А где он? Куда делся?

Вот вопрос интересный. Как и само это место, «свет»: узкий неглубокий перешеек двух гор. Как сухое русло ручья. Да похоже, так и есть, но ручья лишь по весне, когда снег сходит с вершин. Теперь же здесь в сухую шумел лишь местный ветер, ныряя с разбега в редкий предгорный бор… И сколько ж я в отключке пробыла? Такое чувство, будто заодно и выспалась, наконец… Выспалась. Так, сколько?

– Фрук, что там было внизу? В горе? – от этой мысли-вспышки меня даже подбросило.

Тот живо сморщился:

– Ба-бах там был. Ш-шума много потом. Бегали из горы, мертвяков выташ-шкивали своих.

– Мертвяков? – а теперь и сверху приложило. – Мертвяков?!

– Тиш-ше, госпош-ша, – дернувшись в сторону, зашипел Фрук. – Тиш-ш-ше.

– О-о. А как же Ник? Он ведь…

– Ш-шивой, – махнул он пятерней. – Ш-шивой. Эрик, муш-шик твой, сказал, ш-што «Ник ш-шивой». Я ему подробно все описал, ш-што там видел из-за камуш-шка: его ловили. Ника.

– Фру-ук, – встала я на колени. – Толком объясняй. Я ничего-ничего не поняла.

– Я сам, – обернулись мы с Фруком на голос.

Его обладатель, хмуро из-подо лба, обозрев окрестности, направился к нам.

– Где ты был? – вмиг вскинулась я на рыцаря.

– Где и положено, – огрызнулись мне, глядя в небо. – С самого начала надо было там и быть… Ты сама как?

– Нормально. Рассказывай, давай.

Эрик медленно сполз спиной по камню рядом и, вытянув длинные ноги, уставился теперь исключительно на них:

– Рассказываю. С чего мне… начинать?

Вот только этого мне не хватало. Ко всем проблемам – бесов его «кодекс чести»:

– Со взрыва, Эрик, – уточнила как можно весомее. – Потому как, остальное меня мало волнует: упала – очнулась. Все дела.