Страница 8 из 46
Ахилл попробовал куропатку, запеченную по другому заказу. Верно, преснятина. Подлива смешана со знанием дела — именно такую в эту самую минуту готовят в сотне других ресторанов. Он уныло прошествовал в зал.
Подав мистеру Хаббарду рыбу, он вернулся на кухню. Час пробил: срочно требовалось что-то придумать. Его взгляд остановился на апельсине. Апельсин подавался к утке. Тем лучше. Он быстро порезал апельсин и вручил шефу:
— Положи к куропатке для третьего столика и подержи в духовке минут пять.
Вскоре он торжественно внес блюдо, на котором золотистая куропатка покоилась среди ярко-золотых ломтиков апельсина. На кухне, перекладывая куропатку на блюдо, он отведал подливы. Получилось удачно — приятная острая кислинка оживила пресную дичь.
— Это, лапочка, должно быть что-нибудь особенное, — произнес мистер Хаббард.
— Ух ты, — отозвалась блондинка, — а я думала, апельсины идут только с уткой.
То ли сыграло свою роль внушение, то ли мистер Хаббард и впрямь оценил отменный вкус дичи, но он был в восторге. Когда Ахилл осведомился, довольны ли гости, англичанин расплылся в улыбке.
— Что подсказало вам добавить сюда апельсин? Вообще-то, апельсин идет только с уткой.
— В этом вся хитрость готовки, месье. В этом новизна блюда.
— Новизна блюда? Быть не может, милейший. Вы что, хотите сказать, что сами это придумали? Нет, не верю.
— И тем не менее это правда, месье. Я целый день это обдумывал. До сих пор куропатку еще не готовили таким способом. Я сам его открыл и лично наблюдал за приготовлением. Если месье угодно, он может спросить у шефа.
Мистер Хаббард уставился на него взглядом, каковой считал проницательным.
— Хм, — произнес он. — Что ж, приготовлено было недурно. Как вас зовут?
— Антон Поликрат, месье.
Наутро Антон Поликрат, немного поломавшись для виду, подписал с «Отечественными и всемирными отелями» контракт на три года. Ему предложили 750 фунтов стерлингов в год и выдали 2500 франков — компенсацию хозяину ресторана за расторжение контракта. Контракта у Ахилла не было, но, поскольку хозяин остался в неведении относительно этих 2500 франков, все сошло хорошо. Выправить визу и лицензию на право работы — это мистер Хаббард взял на себя.
С этого дня началась его жизнь — настоящая жизнь. Оказавшись в Лондоне, он понял, что находится в новом мире, где ему предстоит строить новую жизнь. Он пересмотрел, чем был и жил до того, все взвесил — и большей частью отбросил или забыл. Однако за одним большим исключением. Надежному подданному, независимо от того, грек ли он по рождению или англичанин, требуется, по крайней мере, одно, чтобы доказать собственную надежность. Прожив в Лондоне несколько месяцев, Ахилл отправился к своему банкиру, который относился к нему с той долей уважения, на какое имеет право клиент, открывший пусть небольшой, но надежный счет и представивший теплые рекомендации от «Societé Générele».[11] «Есть ли у банка отделение в Афинах?» — «Разумеется». — «Нельзя ли перевести — понятно, за положенное вознаграждение — небольшую сумму одной даме, которая, вероятно, сменила за это время место жительства?» — «Банк постарается навести справки и способствовать по мере возможности».
Ахилл несколько дней думал, затем, внезапно решившись, поручил банку перевести на имя Елены Мелаглосс, работавшей в 1916 году в пирейском кафе «Демосфен», сумму, достаточную для оплаты билета до Лондона и приобретения заграничного паспорта, — при условии, что указанная Елена Мелаглосс лично обратится к директору афинской канторы и поклянется, что не замужем и не имеет детей. Главному художнику журнала «Элефтерон Бема» — с ним Ахилл когда-то был шапочно знаком — он перевел 25 фунтов с просьбой установить теперешнее местопребывание мисс Мелаглосс, оставив себе в качестве вознаграждения за поиски 5 фунтов, а остальное передать указанной девице. Письмо было составлено в патетических выражениях дружеского послания (когда Ахилл его писал, он дал себе слово впредь никогда не прибегать к подобному стилю), но главные требования были изложены с предельной ясностью. Художнику надлежало лично удостовериться, что Елена незамужняя, не имеет детей, не пошла по рукам и находится в добром здравии. Удостоверившись же по всем четырем указанным пунктам, спросить, каким словом та обозвала полицейских, работавших на полковника Теотоки, вручить ей письмо и 20 фунтов. Письмо содержало предложение о вступлении в брак и указания, как связаться с афинским отделением банка.
Художник оставил себе 20 фунтов, а Елене вручил 5 фунтов вместе с письмом. Ничего выяснять он не стал (за исключением слова, каким та обозвала полицейских). Елена тоже ни о чем не стала спрашивать. Она с трудом припомнила Ахилла и отказалась повторить вслух, как именно обозвала полицейских; но у Ахилла, похоже, завелись деньги, а она была готова на все, только бы покончить с работой в греческой портовой кафешке. Она пошла на немыслимые расходы, отбив телеграмму, что принимает его предложение, села на пароход и высадилась в Лондоне — с твердым намерением стать доброй и верной женой этому молодому человеку, кто бы он ни был.
Узнав про его дальнейшие планы, она решительно приступила к их воплощению. Именно она предложила изменить в одностороннем порядке их имена и фамилии. Именно она настояла на бесконечных посещениях вечерней школы, где они научились произносить английские шипящие и даже сравнительно грамотно писать. Она заставила Ахилла, теперь уже Артура, начать хлопоты о переходе в британское подданство. Когда их старшему сыну исполнилось два года, она перешла Рубикон, запретив разговаривать в доме по-гречески даже в минуты супружеской близости. Как-то вечером Артур, предавшись ностальгии и вспомнив о начатках своего классического образования, опрометчиво произнес строчку из греческого стихотворения. И что же? Елена заперлась в супружеской спальне и впустила его лишь тогда, когда он воззвал через замочную скважину:
— Да ладно, Мод, будь человеком!
И вот она смотрела, как он читает повестку, и по ее лицу разливалось довольство. Если у нее и возникли какие-то вопросы или сомнения, она и виду не подала.
— Как ты думаешь, Артур, тебя выберут старшиной присяжных? — с восхищением вопросила она, выдержав паузу.
— Едва ли, едва ли…
— А почему бы и нет?
Она оказалась права: уверенные манеры и процветающий вид обеспечили ему избрание. Свою роль, возможно, сыграли и гордые, чуть ли не царственные интонации, с какими он повторил слова присяги:
«Всемогущим Господом я клянусь судить по чести и совести и справедливо рассудить тяжбу между королем, нашим верховным повелителем, и обвиняемым на скамье подсудимых, чья судьба мне вручается, и вынести справедливый вердикт в согласии с представленными уликами».
Величавые слова, на каждой фразе — патина веков. Он весь как бы проникся пониманием их красоты и высокого смысла. Поглядев на него, никто бы не усомнился, что он-то и вправду постарается «справедливо рассудить», насколько то будет в его силах.
III
Секретарь суда отпустил мистера Поупсгрова с миром легким взмахом руки, словно контролер на турникете в зоопарке — очередного посетителя. Небрежно заглянув в бумажку, что держал в руке (ибо внимание его было приковано к лицам тех, кого еще предстояло привести к присяге), он начал: «Джеймс Альфред Стэннард…» Поднялся низенький седовласый мужчина. «Прошу прощения, — с досадой поправился секретарь, — я хотел сказать: Персиваль Холмс, повторяйте за мной…» Мужчина, сидевший с краю, встал и взял в руки Библию.
За год до описываемого суда некий юный стипендиат Родса[12] упросил знакомого представить его знаменитому специалисту по Древней Греции, профессору того же колледжа, где учился стипендиат, доктору Персивалю Холмсу. Доктор Холмс, как заявил знакомый, в Оксфорде бывает редко, искать его следует в Лондоне. Равным образом невозможно и заблаговременно договориться о встрече, однако из этого вовсе не следует, что надо полагаться на случай. Доктор Холмс всегда ходит на ленч в одно и то же место, где его и можно будет застать.
11
«Банковское объединение» (фр.).
12
Стипендия Родса (учреждена в 1902 г.) назначается студентам из США и стран Содружества и дает право обучаться в Оксфордском университете.