Апология

5 июля 94

УЛИСС

Ключ в скважинеи рябь дождя,в разглаженномколлаже дняисклеванные впечатленья.За ними плыл?По щучьему веленьюты есть и был.Талата! Грудь волны бела.Их было много, чтоб запомнил —земля полоскою леглаза хлопающим пологом огромным,набухла гласных долготаколоколов за монотонным морем,где нас уж нет и улиц тех, кудастихами впуска безнадежно молим.

авг. 93

x x x

Как павильоны осени печальны,как мало листьев в небе уцелело,дома проходят как кортеж прощальный,лежат мосты в воде оцепенелой —и мерзнущими узкими плечамив пустом трамвае пожимает некто,плывущий с уходящими вещамина запад по сужению проспекта.Ему перебирают светофорысозвездия свои, несут витринырубашки, парфюмерные наборы,и вывески читают магазины,ему еще стихи читают стыкижелезных рельс, трамвайные колесавращают опрокинутые ликифасадов, в лужи погруженных косо.Ему приносят черные оградыпрозрачных парков воробьев на пиках,как примеряющие в ателье нарядыдеревья руки поднимают пылко,ему афиши машут на прощаньезалатанным платком в широких буквахи лицах синих — в каждом обещаньепрекрасных снов и слов и сладких звуков.Ему несет дневное освещеньесвой легкий мир подробный и знобящий,сиротским холодком освобожденьяего запоминающий и длящий…

27 авг.93

* НАБЛЮДЕНИЕ ВОДЫ *

I… и улица у розовых холмов,впитавших травами цвета закатаи ржавой жестью маленьких домов,всё слушающих пение наядыв колодах обомшелых, там водапрозрачней, чем вода, и ломозуба,а если тронуть пальцами — звездавсплывает синей бабочкой из срубаи вспархивает в небо без труда.Шуршание песка и пахнет грубозастывший сгустками на шпалах жир,на насыпи цветы с цыганских юбок,и — вязкая, как под ножом инжир —стоит Ока вполгоризонта, скупо,вспотевшим зеркалом скорей скрывая мир,чем отражая. Свет идёт на убыльв голубизну глубоких звёздных дыр.IIПостроенный столетие томуи брошенный теперь на разрушеньевокзал, уже не знаю почему,похож скорее на изображеньесвоё, чем на ненужный нашим днямприют толпы, сновавшей беспрестанно,и паровозов тупиковый храм,удобно совместивший ресторанаколонны с помещением «для дамъ»несущим пиктограммы хулигана.Весь этот некогда живой цветникгустой цивилизации транзитной,что к услажденью публики возник,поник, увы, главой своей в обиднойоставленности, так страницы книгжелтеют и ломаются от пальцевлистающих их хрупкие поля,неважны напечатанные в нихслова, упрёки, выводы страдальцев,их еженощно пожирает тлязабвения, и бедные предметыне могут избежать ужасной меты.Так и вокзал, он в несколько слоёвобит доской рассохшейся, фанерой,лишь кирпичами выложенных слов,как постулатами забытой веры,он утверждал углы своих основ.IIIЯ видел город справа от себя:все эти чёрточки, коробочки, ворсинки,все знаки препинания егореестра, неподвижные росинкисверкали окон, дыбились рябя,и зыбились один на одногорайоны: тут — Канавино, там — Шпальный,Гордеевка, а там — другой вокзал,чуть высунутый изо всей картинки,счастливее, чем этот мой печальный,и плыли облака, из зала в залидут так экскурсанты — в некий дальнийи лучший изо всех. Я не скучал,разглядывая мелкие детали,мазки, перемежающий их шрифт,указки труб торчали и считалидома на улицах. Теснящийся наплывлишённой куполов архитектуры —промоины, овраги, перебивмелодий каменных синкопами, стокатто,густописанием разросшейся листвызелёных опухолей «имени Марата»и гуще — «Первомая», где ни львы,ни нимфы мраморные прыгают в аллеях,а монстров гипсовых толпища прёт,и дальше — город крышами мелея,дырея, распадается, ползётпо Волге вверх к полям,что зеленея и бронзовеядержат небосвод.IVМеж мной и дивной этой панорамой,чуть воду выгнув тянется Ока,не проливаясь из песчаной рамы,а Волга, что сутулится слегка,исходит справа — под мостом пролазит,и кротко отражает облака,стремясь к слиянью — поясняю: к счастью.В тени моста, лиловая слегка,она похожа на провал опасныйи странно от небес отрешена,она уводит вглубь воды неясной,и, кажется, сама отраженатаящейся в ней непроглядной мутью,в которой булькнув, стенькина княжнапрохладных рыб кормила белой грудьюи ракам верная была жена,в то время как Степан своей дружинекакой он друг-товарищ доказал,по каковой возвышенной причинеего народ любил и воспевалкак молодца, но всё же и кручинепоказывает в песне путь слезапо шемаханской пленнице-дивчине.