Память, согревающая сердца

Погоржельский умер в одночасье. Утром 6 марта 1995 года у него внезапно поднялась температура, начался озноб. Жена, актриса того же театра Ирина Карташева, вызвала «Скорую». Врачи госпитализировала актера, и он сразу попал в реанимацию. В международный женский день жене позвонили из больницы и сообщили, что Погоржельскому стало хуже. Бросив все дела, она примчалась к мужу и застала его в сознании. Он попросил ее принести ему киселя. Когда спустя полчаса женщина вернулась в палату, Погоржельский уже не дышал. А вечером того же дня Ирине Карташевой пришлось выйти на сцену родного театра, чтобы играть в спектакле – заменить ее оказалось некем.

ПОДГОРНЫЙ Никита

ПОДГОРНЫЙ Никита (актер театра, кино: «Идиот» (1958; главная роль – Ганя Иволгин), ф/сп «Моцарт и Сальери» (главная роль – Моцарт), «Мичман Панин» (мичман Ведерников) (оба – 1960), «Евгения Гранде» (1961; Адольф де Грассен), «Залп «Авроры» (1965; Александр Керенский), «Два билета на дневной сеанс» (1967; ученый-химик Анатолий Борисович Лебедянский), «Братья Карамазовы» (1969; Михаил Осипович Ракитин), т/ф «Следствие ведут знатоки» – Дело № 2 «Ваше подлинное имя» (1971; диспетчер вокзала), «За все в ответе» (Илья Дмитриевич Тараканов), «И на Тихом океане…» (капитан-белогвардеец Александр Петрович Незеласов) (оба – 1973), т/ф «Совесть» (1974; директор трикотажной фабрики Аркадий Михайлович Лыз), т/сп «Любовь Яровая» (Малинин), т/сп «Оптимистическая трагедия» (1-й пленный офицер) (оба – 1977), т/ф «И снова Анискин» (1978; директор музея Егор Венедиктович Бережков), т/ф «Следствие ведут знатоки» – Дело № 14 «Подпасок с огурцом» (главная роль – коллекционер Альберт Иванович), «Плата за истину» (главная роль – Илья Ильич Мечников) (оба – 1979), «Осенний марафон» (1980; главный редактор издательства Георгий Николаевич Веригин), «Опасный возраст» (1982; Плахин), «Ювелирное дело» (1983; главная роль – следователь, майор милиции) и др.; скончался 25 сентября 1982 года на 52-м году жизни).

Последним спектаклем Подгорного в Малом театре должен был стать «Выбор» Ю. Бондарева. Но Подгорный успел дойти только до генерального прогона. Он играл человека, который попадал во время войны в плен, потом жил в Германии, но в конце жизни возвращался на родину, где умирал от рака. По злой иронии судьбы от этой же болезни спустя год после премьеры спектакля умер и сам Подгорный. У него был рак аорты. Первые признаки недомогания появились у него летом 1981 года, когда он вместе с театром отправился на гастроли в Тбилиси. Там у Подгорного начала болеть спина под лопаткой, о чем он пожаловался своей жене Ольге Чуваевой. Та повела его в поликлинику. Но местные врачи ничего страшного у актера не нашли, поставив диагноз – остеохондроз. Тот же диагноз поставили и врачи ЦИТО, куда Подгорный обратился сразу после гастролей. Актеру назначили лечение: прогревание, массаж. Однако ничего не помогало, боль шла по нарастающей. Жена Подгорного начала догадываться, что дело не в остеохондрозе, но старалась гнать от себя дурные мысли, надеясь на лучшее. Так тянулось всю зиму.

Вспоминает О. Чуваева: «И вот 26 марта 1982 года. Для меня этот день дважды памятный. Я в последний раз играла «Власть тьмы». Собиралась идти на спектакль. Никита был дома. Позвонил знакомый врач. Какой-то странный голос. Помню только, он сказал что-то вроде: «С нашим другом плохо». Спросил: «Никита Владимирович дома?» – «Да, дома». – «Ну, тогда позвоните мне вечером». Оставил телефон. Я говорила на кухне, а Никита читал в спальне. Спросил меня, кто это был. Я сказала, что это новый режиссер с радио.

Не помню, как играла спектакль. Позвонила перед последней картиной. Врач сказал, что у Никиты рак. Я спросила: «Это безнадежно?» – «Нет». – «Операция?» – «Тоже нет. Опухоль расположена так, что ни один хирург не сможет ее достать. Она обволакивает средний ствол легочного бронха»…»

Чтобы Подгорный ни о чем не догадался, для него была придумана версия: мол, в стране существует всего два аппарата сканирования и один из них в Москве – в Онкологическом центре на Каширке. Под этим предлогом актера уложили туда на обследование. Чтобы оправдать химиотерапию, ему поставили диагноз: цирроз печени.

Вспоминает О. Чуваева: «Я понимала, что ничего сделать нельзя. Просила врачей о двух вещах – чтобы Никита не узнал настоящий диагноз и чтобы по возможности снимали боли. У него появилась сильная одышка. Однажды, помню, он решил поменять колесо на машине. Заехали в мастерскую. И вдруг вижу: Никита подходит с этим колесом, еле дыша. Он страшно истощился, похудел…»

Между тем летом 1982 года внезапно появилась надежда: рентген показал, что опухоль рассосалась. Даже врачи, которые считались специалистами по раковым заболеваниям, поверили, что у Подгорного появился шанс. Окрыленные этим сообщением, Подгорный и Чуваева отправились на отдых в Щелыково.

Вспоминает О. Чуваева: «Было полное ощущение, что все позади. А лето было жуткое – холодное, дождливое. Жили мы в Щелыково почти месяц. Как-то идем по лесу, и вдруг Никита говорит: «Слушай, а может, все-таки у меня рак?» Никогда я так не играла и не сыграю: как-то очень убедительно и спокойно я стала его уверять, что никакого рака нет и быть не может. Он успокоился…»

Вспоминает Е. Весник: «Задыхавшийся и похудевший Никита вел себя так же, как и всегда, в мажорном ключе, собирал вокруг себя множество людей, ценивших его юмор и смотревших на него как на неотъемлемую частицу самого Щелыкова! И он не скрывал того, что и сам себя ощущал как бы одним из «хозяев» бывшего поместья, его красот и просторов, которых там великое множество даже сейчас, после 75-летней «универсальной обработки»…

Никита, совсем сникший, понял, что необходимо возвращаться в Москву, что нужно быть поближе к врачам. Он сел за руль своего автомобиля, улыбался всем его провожавшим, махал рукой и на прощание громко-громко сказал: «До следующего лета! Непременно!» – и, лихо развернув машину, укатил в Москву…

Сразу же за пределами Щелыкова он с трудом перебрался на заднее сиденье машины, уступив руль местному жителю, водителю грузовика, согласившемуся сопровождать его до Москвы. Все было Никитой продумано, срежиссировано и с блеском сыграно!

…По пути в Москву приходилось останавливаться почти в каждом населенном пункте, не говоря уже о городах Судиславле, Костроме, Ярославле, Ростове Великом, Переславле-Залесском, чтобы сделать обезболивающие уколы почти терявшему сознание Никите…

Я навестил его в палате Онкологического центра (Подгорный поступил туда 31 августа 1982 года. – Ф.Р.). Он острил по поводу поставленной ему капельницы, кокетничал с сестрами, с аппетитом ел принесенную мною дыню, передал приветы общим знакомым, делился со мною планами на будущее.

Случайно узнал от врачей, что накануне Никита лежал в реанимации… От врачей, не от него! Я особого значения не придал этой новости, ибо внешний его облик разительно отличался от того, который был в Щелыкове, настолько разительно, что, вернувшись домой, я тут же позвонил матери Никиты Анне Ивановне и сообщил, что Никита явно выздоравливает, хорошо выглядит, бодр… Она ответила: «Я разговариваю с ним несколько раз на дню по телефону и по голосу тоже чувствую – ему лучше!»…»

Увы, надежды родных и друзей не оправдались. 24 сентября Подгорному стало плохо, он потерял сознание. Его снова поместили в реанимационное отделение.

Вспоминает О. Чуваева: «Я хотела пройти к Никите. Меня отговаривали: «Это не нужно, он без сознания, температура за сорок». Я взяла его руку – очень, очень горячую. Что-то говорила, надеясь, что он услышит… Он задохнулся. Льщу себя надеждой, что Никита так и не узнал, что у него…»

Вспоминает Е. Весник: «Через четыре дня Никита умер. Я был потрясен! Не может этого быть! Не может! Умер?

Еще больше я был потрясен тем, что ни его мать, ни жена, ни друзья не знали, что он-то, оказывается, знал о неизбежности скорой своей смерти еще до последнего посещения Щелыкова и тем не менее, превозмогая и черные мысли, и боль, и удушье, старался – теперь это стало очевидным – казаться бодрым, веселым, чтобы не доставлять лишних страданий своим близким! Нашему общему знакомому в Доме творчества, как выяснилось позже, за несколько дней до отъезда в Москву он признавался: «Я приехал сюда обреченным. Приехал прощаться! Прощаться с колдовской природой, со щелыковскими друзьями детства, с духом местных красот. Поеду в Москву умирать, там наши могилы! Подгорных! Никому ни слова! Прощай!» Дал ему денег и добавил: «Когда узнаешь о моей смерти, купи водки и устрой поминки, но обязательно в лесу! Прощай!»