Мари

   Ханна всхлипнула, отняла руки от лица и воскликнула:

   - Какой праздник может быть у бедной Ханны, когда её милый Людвиг объявил при всех о предстоящей помолвке с Гретхен?.. А о любящей его Ханне он и слышать не желает! Матушка, я во всем ему призналась... а он сказал, что не чета ему дочь пряхи, бесприданница! И теперь никто, никто не может меня утешить! Я никому не нужна, совсем никому!

   - Мне! Мне нужна! - закричал Ганс. И вдруг отчётливо понял, что она его не слышит.

   Ганс застыл, словно истукан. Все слова утешения, что он искал для неё, вдруг смёрзлись в груди тяжёлым комом. Ханна, без которой он не помнил ни дня в своей жизни, вмиг сделалась ему чужой. Та, с кем спали в обнимку под одним одеялом морозными зимними ночами, с кем бегали по лужам и мастерили кукол для театра, с кем делили пополам все беды и радости, вдруг исчезла. Перед Гансом плакала совершенно незнакомая девушка, и он не мог заставить себя заговорить с этой незнакомкой. Молча подошёл, протянул кружку с водой. Поглядел на покрасневшее от слёз красивое, прежде такое родное лицо, провёл рукой по тёмным, аккуратным косам и быстро вышел из дома.

   Улица встретила шумом, смехом, празднично одетыми горожанами. Ганса тут же обступили девушки, кто-то надел на него венок из полевых цветов. Затормошили, потянули с за собой:

   - Ганс, Ганс, идём с нами! Идём кататься на лодках!

   Он позволил весёлым красавицам увести себя, с головой нырнул в атмосферу радости и праздника. Плясал до вечера в компании сверстников, пил, ел, веселился, шутил... Но внутри было пусто. Перед глазами стояла Ханна - маленькая, тонкая, как церковная свечка, плачущая так безутешно. Сердце Ганса ныло от боли, душа наполнялась ненавистью к белобрысому красавчику Людвигу. А тот, похоже, ничуть не переживал: весь день развлекался в компании друзей и прехорошеньких девиц.

   Ганс вернулся к вечеру домой мрачнее тучи. Ханна спала в уголке, и её личико даже во сне оставалось горестным. Ганс присел на край кровати, погладил девушку по плечу и прошептал:

   - Что же я могу сделать для того, чтобы ты была счастлива?.. Хочешь, пойду и утоплю этого подлеца в поилке для свиней? А хочешь, подамся в разбойники, награблю для тебя денег и куплю тебе королевство?..

   Якоб, куривший за столом трубку, грустно усмехнулся.

   - Все считают спятившим меня... А в самом деле безумцы - это влюблённые. Они глухи и слепы к любому лечению, к любым речам. Здесь разве что чудо поможет, да и то - не всякое. Не трать слова попусту, Ганс.

   - Чудо, говоришь? - парень поднялся с места, расправил плечи. - Будет вам чудо!

   Он снял с гвоздя самый красивый свой праздничный кафтан, почистил башмаки, водрузил на голову шляпу и ушёл. Якоб посмотрел ему вслед бессмысленным взглядом.

   На площадях горели костры, горожане продолжали праздновать. В ночное небо летели колкие оранжевые искры, повсюду слышались нестройные хмельные песни. Ганс вышел к городской ратуше и остановился. Плясало перед глазами весёлое рыжее пламя, мелькали пышные женские юбки, кто-то смеялся густым, щедрым басом. Как найти её сейчас? Куда идти?..

   - Здравствуй, жених, - прозвенело за спиной колокольчиком. - Радостного дня Святого Духа. Не меня ли ищешь?

   Ганс резко обернулся. Вот и она сама - простоволосая, в венке из берёзовых веточек, с букетом колокольчиков в руках. Всё та же, но платье на ней сегодня попроще: тёмная суконная юбка, простой белый лиф с узким рукавом, зелёная косынка, наброшенная на плечи.

   - И тебе радоваться, Мари, - поклонился Ганс. - Тебя искал. Верно.

   Девочка смотрела на него и улыбалась одними губами. В больших глазах её отражались, вспыхивая, сполохи пламени. Ганс протянул ей руку:

   - Тебя проводить? Я по пути всё расскажу.

   - Не надо рассказывать, я всё знаю. Счастья хочешь, чуда? Всё у меня есть. Только ответь, Ганс, готов ли ты за это отдать то, что у тебя есть? Не торопись. Подумай здесь и сейчас. Готов ли ты платить за своё желание?

   - Если Ханна будет по-настоящему счастлива, я отдам всё.

   Мари погрустнела. Улыбка, играющая на пухлых губках, исчезла.

   - Твой отец тоже готов был отдать всё за твоё рождение, - промолвила она. - Ты хорошо подумал, жених? Не будет ли твоё решение поспешным?

   - Послушай, Мари, - Ганс присел на корточки, смахнул травинку, приставшую к оборке юбки девочки. - Сколько я живу - меня только пугают тобой. Я не слышал о тебе ничего хорошего. Я не знаю, что ты такое на самом деле и в какой ад попадёт после смерти моя душа за то, что я попросил у тебя помощи. Но не будет мне ни радости, ни покоя, если Ханна не будет счастлива. И нет для меня ничего страшнее и больнее, чем видеть её несчастной. Я прошу тебя о помощи. И своё желание назад не заберу. Какую бы цену ты не назначила за него.

   Мари протянула руку, коснулась блестящей пуговицы на камзоле парня. Бросила ему на колени букет.

   - Хорошо. Я приду в полдень следующего воскресенья. Жди меня, Ганс.

   Порыв ветра заставил Ганса зажмуриться, а когда он открыл глаза, девочки на площади уже не было.

   Неделя прошла. Ханна ходила всё такая же печальная и безжизненная. Ганс ждал, молчал, а в воскресенье всё честно рассказал домашним.

   - Я не хочу быть нечестным перед вами, - сказал он. - Я попросил желания у Мари. Она придёт к полудню.

   Заохала, запричитала Гертруда, испуганно прикрыла ладошками лицо Ханна. Якоб медленно подошёл к сыну, посмотрел в глаза. Сейчас он казался Гансу дряхлым стариком.

   - Что ты наделал, Ганс? - прошелестел он. - Ты хоть немного понимаешь, к КОМУ ты обратился за помощью? Ты забыл, что она только ждёт момента, чтобы забрать твою душу в адово пекло?

   Ганса накрыл ледяной страх. Не перед Мари. Он подумал, чего может лишиться за своё желание. Потерять жизнь - не самое ужасное. Вот оно, самое дорогое: Ханна, отец, Гертруда. Какова она будет, цена счастья? Парень на подкашивающихся ногах добрёл до стола, осел на табурет.

   Снова заговорил Якоб:

   - Гертруда, Ханна, уходите к соседям и не смейте появляться здесь, пока я за вами не приду. Ганс, поднимайся. Если эта дьявольская кукла явится в дом, живой она отсюда не выйдет.

   Скрипнула дверь, закрываясь за Гертрудой. Ханна с места даже не двинулась.

   - Я кому сказал - пошла к соседям! - загремел Якоб и замахнулся на девушку.

   Она с плачем бросилась к Гансу, обняла его.

   - Никуда не пойду! И Ганса не отдам, не оставлю! - закричала она.

   - Успокойся, всё будет хорошо, - беспомощно пробормотал он.

   Время шло. Молча курил трубку Якоб. Ганс монотонно гладил по спине прижавшуюся к нему девушку.

   "Так странно, - думал он. - Счастье - оно ведь совсем простое. Вот это тепло от её дыхания, звук её голоса, запах булочек, что она печёт в праздники. Вот для меня счастье - то, что наполняет смыслом и светом каждый день. Всё это ничего не стоит, но... никаких денег не хватит, чтобы купить эти ощущения. Выходит, счастье дороже денег? Сколько же оно стоит? И какое оно - счастье для Ханны?.."

   - Я боюсь, Ганс... Я так боюсь, что что-то случится с тобой! Она не помнит ни добра, ни зла... она равнодушно забирает то, что ей нужно. А ей нужен ты...

   - Не плачь, Ханна. Не плачь.

   С улицы донёсся бой часов, возвещающий полдень. И тут же раздался негромкий стук медного дверного молоточка. Якоб вытащил из-под лавки топор, подошёл к двери, распахнул её рывком.

   На пороге стояла Мари в тёмно-синем платьице - в том самом, в котором Ганс видел её изображение на мозаике. Пшеничными локонами поигрывал лёгкий ветерок. Девочка улыбалась уголками рта.

   - Здравствуй, Якоб, - прозвенело нежным колокольчиком. - Я пришла к твоему сыну. Договор.

   Зеркальщик загородил собой дверной проём, склонился к лицу гостьи.

   - Видишь этот топор, Мари? Если ты переступишь порог, я одним махом снесу тебе голову.