Страница 52 из 79
Не поехал Степка по хутору — свернул возле Даниных в степь, на городскую дорогу. Въезжая в хутор оттуда, с облегчением обнаружил, что все уже разошлись по домам и возле сельсовета ни единой души нет. Подрулил к воротам старой своей избы, спрыгнул с коня и нырнул с ним в калитку. А во дворе, как на грех, — Дарья. Вытаращилась на кровавый Степкин рукав и зашумела на весь двор:
— Эт чего ж ты с рукой-то наделал? — бросилась она к племяннику, пытаясь понять, что там у него в рукаве-то.
— Да погоди ты! — взъерошился Степка. — К Васе мне надоть.
В избе опять же Катерина заохала. Василий, Алексей Малов и Макар за столом сидели — обедали.
— Ох, никак подшибли! — тревожно воскликнул Василий, выскакивая из-за стола.
— Подшибли на обратной дороге, — сдержанно отвечал Степка, стаскивая рубаху. — В угон разков с десяток стрельнули…
Василий вгляделся в рану, потрогал вокруг нее кожу, как доктор, и заключил:
— Легко ты, парень, отделался: неглубоко прохватило. Крови только много.
— Да надо бы как-то, чтоб дедушка не узнал и мама, — посетовал Степка. — Шуметь они примутся. И тебе на орехи достанется, как узнают, что ты послал.
— Его-то не достать им, — заметил Макар, — потому как сегодня уйдет. А тебе, и правда, кажись, перепадет знатно.
Рану перевязал Василий потуже, и обрядили Степку в старую Васильеву рубаху — еще довоенную. Пришлась она почти что впору. Окровавленную, потную и простреленную Степкину рубаху взялась обихаживать Катя.
— Ну, это все заживет, а Лавруху-то видал ты? — спросил наконец Василий о главном.
— Видал. Все ему обсказал. Наверно, приедет он, только ночи дождется. Ишь, как станицу-то стерегут, — доложил Степка, присаживаясь к столу, потому как домой попадет нескоро, а пообедать давно пора:
— Это ему дедушка записываться в полк не разрешил, что ли? — спросил Алексей.
— Ему.
— Ну вот, а он первый в бою побывал, — улыбнулся Малов, собираясь выйти из-за стола.
— Да какой же это бой, — разошелся Степка, — трое с винтовками на одного безоружного!
— А в бою, брат, всякое бывает. Ты вот сегодня без оружия цели своей достиг и живой вернулся. Значит, победил. — Малов поблагодарил за обед хозяйку, прошел к Василию и, собираясь закурить, продолжал: — А мог и не вернуться, но, коли задание выполнил, все равно победил. Такие вот на войне порядки… Пойдемте курить во двор, здесь и без того душно.
Только к полуночи двинулся с хутора обоз. Малов ехал впереди на своем коне и был несказанно доволен успехом дела. Более тридцати добровольцев набралось в этом маленьком хуторе, да с Зеленой восемь человек подъехали вечером. Десять хуторян в конный полк записались. Более половины — на своих лошадях. А Тимофею Рушникову, поскольку нельзя оставлять его хозяйство безлошадным, взяли серого хорошего коня у Демида Бондаря, у Тюти, стало быть.
Рассудили мужики просто: коли сам Демид не годен в строй — ущербный он — и детей у них с Матреной нету, так пусть конь его послужит доброму делу. Но Тютя, понятно, не обрадовался такому решению, будто душу из него вынули вместе с любимым конем. Перед мужиками не шибко противился он, поворчал только. А злобу на Тимофея затаил кровную.
Колька Кестер в тот день пас лошадей своих на Цыганском болоте и не знал, что в хуторе делается. А Иван Федорович, заслышав о митинге, сразу сообразил что к чему. Велел Берте собрать еду для сына, и с узелком подался к нему, чтобы оставить Кольку с лошадьми там и на ночь. Не сказал ему о хуторских новостях, потому как понимал, что, узнав о них, Колька вполне может уйти с отрядом.
Пожалуй, впервые с хутора уходила такая большая партия на войну. С четырнадцатого года группами и поодиночке отправляли, да только тогда война-то грохотала в немыслимой дали отсюда, а теперь — вот она, прямо ко двору пожаловала. Носился слух, что и в хутор могут прикочевать бои. Но сказать об этом твердо никто, конечно, не мог. А потому каждый рассудил по-своему.
У Рословых Катерина, Степка и Вера отправились провожать Василия, а заодно и отсидеться в городе трудное время. Ехала в обозе и Манька Проказина, оставив дома одного деда. Почти вся семья Шлыковых и кум Гаврюха тоже сыновей провожать отправились. Таких доброхотов набралось около десятка подвод. Обоз запылил по ночной дороге навстречу неведомой судьбе.
Прильнув к Василию и почти не дыша, Катерина сидела на сене в фургонном ящике. Она не плакала и не заговаривала ни о чем, вроде бы наблюдая, как в передке по-голубиному воркуют Степка с Верой. А в трепетной душе спеклось все, скипелось горячим слитком и давило неотступно, не давая вольно дышать. Она слушала чуткое свое сердце и за тревожными ударами пыталась разгадать, что ждет их за новым, столь крутым поворотом судьбы.
Постукивали в ночи колесные втулки. На привязи за фургоном пофыркивал оседланный Карашка. Теперь не расстанется он с хозяином до конца. Конь крепкий, надежный, и ход у него неплохой, потому Василий доверился ему как другу.
Лавруха Палкин догнал обоз лебедевский версты за три до свертка в поселок Новотроицкий. Рассвет подступаться уже начинал. По восточной стороне неба алая полоса проглянула. Из станицы выскользнул он в самое темное время. И опять ехал объездной, дальней дорогой, потому как знал он, заставы там не было. Лишь разъезд охранял станицу с той стороны, да опытному солдату он не помеха.
Возле свертка на поселок Новотроицкий Малов остановил обоз и, назначив Василия старшим, отделил добровольцев конного полка, поскольку здесь этот полк формировался. Остальных Алексей повел в город. Разделились и провожающие.
Братьев Даниных никто не провожал. Простились они, пожав друг другу руки, да и разошлись. Уже отойдя, Иван крикнул вдогонку:
— Рома, ежели увидишь в городу папашку, скажи ему, что я в конном!
— Ладно, скажу, коль увижу, — ответил Роман. Недавние ребятишки, они и простились по-ребячьи — легко и просто, надеясь на скорую встречу. Как самоуверенна, беспечна и легковерна молодость! Только через годы узнает Роман, что видел в то утро брата в последний раз. С Ксюшею простился Иван за углом сельсовета, когда обоз в хуторе собирался. Целовала она его беспрестанно, слезы лила и ждать сулилась. А в город не отпустили ее из дому.
Восток уже зарумянился зарею нового летнего дня. Тишина стояла благодатная. Степь, отдохнувшая за ночь от дневного зноя, дышала легко и вольно. Справа от дороги, где остановился обоз, начинался редкий березовый лес и уходил туда, в сторону поселка Новотроицкого. Степь и лес уже огласились ранним птичьим гомоном. Но некому было прислушаться к этой мирной благодати.
— Ну, прощайтесь все да поехали! — распорядился Василий, рывком подтянув к себе Катерину. Обнял ее и оттолкнул легонько. — На постой вставайте к бабушке Ефимье, — сказал жене. — Туда я заскочу, коли выпадет случай.
Не торопясь, поднялся он в седло. К ним Лавруха подъехал.
— Прощай, Катя, — сказал он со скорбью в голосе. — Не серчай на наших.
— Чего уж теперь серчать, — ответила она, всхлипывая и утирая концом платка неутешные слезы, — коли все минуло. Прощай!
Девять конников и пять пеших добровольцев двинулись по лесной дороге. До поселка тут недалеко. Трое с Зеленой да Лавруха примкнули к лебедевским. Никто из них не предполагал, что к вечеру того же дня придется выступить с пункта формирования, а в следующее утро — принять первый бой. Поглядели им вслед провожающие, помахали кто платком, кто картузом и запылили по городской дороге.
Со стороны Челябинска по железной дороге к городу двигались чехословацкие части, а с юга и запада наседали казачьи отряды.
17-й Уральский полк был уже на позициях. Наспех сформированные подразделения отправлялись туда же. Лебедевское пополнение к вечеру того же дня попало в окопы левее железнодорожной станции. Так и не свиделся Роман Данин с отцом.
Кавалерийский полк имени Степана Разина формировался в четырехсотенном составе. Командиром первой сотни стал Томин, второй — Тарасенко, третьей — Ершов, четвертой — Чудов. Лебедевские, зеленские и Лавруха Палкин попали в третью сотню. Но до вечера полный состав сотен укомплектовать не удалось. Пополнится он через три дня, после жарких боев. А пока пришлось выступать с тем, что есть.