Страница 50 из 79
Еще не все мужики успели отсеяться, когда заполз в хутор этот страшный слух. Будто бы чехи заполонили Челябинск, захватили всю Самаро-Златоустовскую железную дорогу, теперь идут на Троицк. А с ними возвращаются буржуи, какие раньше разбежались, и вместе с казаками подушат они мужиков. Но не бросили землю хуторяне, а еще жарче взялись за работу, стремясь довершить все срочные посевные дела. Спокон веку известно: умирать собирайся, а рожь-то сей.
В погожий первоиюньский денек подъезжал Алексей Малов к хутору Лебедевскому. Как только с бугра открылось селение, сразу понял, что у съезда на плотину, справа возле дороги, стоит изба Рословых, а слева, на бугорке у пруда, — сельсовет. Так и говорил Виктор Иванович, провожая Алексея в путь. Еще успел набросать на бумажке план, указав на нем избы Тимофея Рушникова, Шлыковых и свое жилье.
Бумажка та лежала у Алексея в кармане гимнастерки, да не понадобилась она ему: чертежик тот наизусть запомнил, а тут все как на ладони видно. Да в хуторе том и полсотни дворов никак не насчитается.
«Невеликое, видать, войско тут навербуешь, — подумал вслух Алексей, смахнув тыльной стороной ладони пот со лба. В седле он держался легко и ловко. — Ну, да ведь я и вербовщик-то неузаконенный».
В городе он даже не успел выправить нужного удостоверения. Да и не обязательна такая бумага, коли в хуторе знакомые есть. Невольно сравнил хутор со станицей Бродовской, где довелось под арестом побывать. В каждой такой станице легко полк навербуется, а то и поболее.
— Хороша Маша, да не наша, — проговорил он вслух, направляя своего рыжего коня к сельсовету.
Вокруг — ни души, но сельсовет, кажется, не заперт. Привязал коня за грубую балясину у крыльца и — в дверь. В гулкой пустоте большого помещения за столом одиноко сидел крепкотелый и краснощекий парнишка лет десяти-одиннадцати.
— Здравия желаю, товарищ председатель или господин атаман! — шутливо поприветствовал его Малов, снимая фуражку с потной головы. — Какую должность исполняешь ты здесь?
— Дежурить мне велено, — вроде бы с тревогой ответил парнишка, приглядываясь к вошедшему и вставая из-за стола.
— Ну, вот и славно! А как тебя звать?
— Федькой.
— Чей ты?
— Рослов.
— О! А Василий Григорич кто тебе?
— Брат мой двоюродный.
— Вот как! А Макар Михайлович?
— Тятя.
— И живете вы вон в той избе? — показал в окно Алексей.
— В той самой.
— Ну, стало быть, пойдут у нас дела! — обрадовался Алексей, склонясь над парнишкой и обняв его. — Вон ты какой крепыш! А председателя сможешь найти, знаешь, где он?
— Знаю. На кизяках, наказал он мне.
— Лети живо! Скажи, что поручик Малов приехал по важным делам.
Федька вопросительно оглядел красивого дядю с темными усами под прямым носом. На фуражку, лежащую на столе, зыркнул и приметил на ней звездочку. Выходя, спросил несмело:
— А звать-то как тебя?
— Алексей. Дядя Алексей Малов. Он знает меня.
Выскочив из сельсовета, Федька вихрем понесся выполнять приказание, а сам все соображал: как это, говорит, будто поручик он, а на фуражке — звезда? Может, белый офицер сюда закатился? Ну, да коли знает его дядя Тимофей, сами тут разберутся. Добрый он, по всему видать, дядька.
Ждать Малову пришлось недолго. Покурить успел всласть, да воду еще на подоконнике в глиняном кувшине обнаружил прохладную — напился. Тут и увидел в окно, как поднимаются с плотины Тимофей с Василием. Торопятся, почти бегут. И Федька за ними трусцой поспешает.
Знали от Антона мужики, что поручик Малов с первых дней Октябрьской революции красногвардейцем воюет. Но, войдя, вытянулись у порога по старой привычке и чуть не хором выпалили:
— Здравия желаем, ваше благородие!
Малов смутился на мгновение, даже краска в лицо бросилась.
— Э, нет, братцы, про благородие забыл я давно. И вам советую…
— Да так это мы, Алексей Григорич, — смутился и Василий, тряся руку Малова.
— О положении в Троицке знаете? — спросил Алексей.
— Бумаги никакой не было, — отвечал Тимофей, разгладив под ремнем гимнастерку, — а сказывают, будто чехи на город идут от Челябинска.
— Да. Наши отряды отступают к Троицку вдоль железной дороги. А с тыла и флангов жмут дутовцы. Вокруг города постоянно рыщут казачьи разъезды… Вы понимаете, в каком положении оказался город?
— Чего уж тут не понять-то, — скручивая цигарку, молвил Василий. — Котомку сбирать поскорейши надоть да всех скликать.
— Яснее ясного, — подтвердил Тимофей. — Федя, милок! Дуй по хутору, зови всех мужиков на митинг сюда вот, к сельсовету. Из дружков кого для помощи покличь, чтобы сразу во все концы. — И вдогонку еще добавил: — До назьмов добежи! Видал, сколь там народу-то?
Пока собирались люди, Василий успел сходить домой и велел готовить дорожную суму. Катерина приняла это известие, как удар топора. И слез даже не оказалось вначале. Сжалось все внутри, удушье какое-то навалилось. Василий поуговаривал ее недолго, да некогда задерживаться-то — ушел. А Макар глядел-глядел на нее, не выдержал:
— Ты бы хоть поревела, что ль, Катя, — посоветовал он участливо. — Негоже в твоем положении так-то. Ребеночка ведь попортить можешь…
Она и сама о том думала и не раз схватывалась за свой шестимесячный живот. Но в горле, будто колючая плотина застряла поперек — ни вдохнуть по-настоящему, ни выдохнуть не дает. А дело свое делала — котомку мужу собирала, хоть и валилось все из рук. Только потом, через полчаса, может быть, прорвалась эта горькая и колючая плотина, и Катерина отвела душу затяжливым, жутким воем.
К тому времени во многих избах заливались бабы во всю головушку. А возле сельсовета собралась большая толпа. Напуганные слухами, люди поняли напряженность момента и шли на этот сход, зная уже, что потребуется от них. Потому длинных речей не было. В немногих словах обрисовал обстановку Малов, сообщил, что решено сформировать кавалерийский полк, в который вербуются революционно настроенные казаки, и что желающие здесь тоже могут записаться в тот полк.
Стол вынесли из сельсовета на крыльцо, тут и начал записывать Алексей добровольцев. Молодые вперед подались, на крыльцо надвинулись. Василий оказался рядом с Маловым.
— Нас пиши с Гришею в тот конный полк, Алексей Григорич.
— Да вас-то я уже записал. И Тимофея — тоже. Кто следующий?
— Пиши мине! — крикнул с другой стороны крыльца Ганька Дьяков.
Как только записался Ганька, Тимофей, стоя на крыльце сзади стола, поманил его к себе, сказав:
— Ты доскочил бы до Зеленой, Ганя. Найдутся ведь и там добровольцы. Хоть человек пять-семь, а найдутся. Вот и пущай к нам пристраиваются.
— Сколь же там наберется, — засомневался Гавриил, — из семнадцати-то дворов?
— А сколь наберется, столь и веди. Уведомить-то надо их все равно.
Пошел Ганька выполнять приказ председателя. А Василий, попятившись от толпы на просторное место и собираясь закурить, увидел тут и Тихона, и Мирона, и Макара. И даже дед, оказывается, притащился. Держала его за руку Санька и волокла куда-то вперед, к крыльцу. Стрельнул Василий взглядом к столу и приметил там Степку. Достигнув его, дед перехватил костыль в левую руку, а правой, словно крюком, зацепил внука за шиворот и лихо рванул к себе.
— Ты чего, дедушка?! — взмолился Степка. Неловко ему принародно деду поддаваться.
— Записываться лезешь? — ехидно спросил дед, выпустив из рук Степкину рубаху.
— Записываться.
— Не пущу!
— Ты чего это, Михайла Ионович, внуку поперек путя встаешь? — попробовал заступиться кум Гаврюха за Степку.
— Ишь ты, поперек путя! — обидевшись, передразнил дед Гаврюху. — Вася вон пошел весь штыками пропоротый, Макар израненный весь, никуда не годится. А Митя и вовсе загинул на проклятой войне. Он ведь один, Степка-то, на три двора цел осталси. Не пущу!
Василий подозвал Степку к себе. Предложил закурить и сказал:
— Ты дедушку-то послушайся-ка, Степа. Не последний этот набор, успеешь и ты солдатской каши нахлебаться вот так. — Провел поперек горла ладонью.