Страница 63 из 64
Постепенно толпа редела, так как многие сворачивали в переулки или возвращались назад почему-то. Все чаще и чаще встречались группы до безобразия пьяных людей. Куда-то и зачем-то шли они. Некоторые пытались бежать. И только за два квартала до горсада увидели они весь ужас случившегося.
У винного магазина и склада купца Поклевского бродили брошенные казаками кони, толклись лохматые, в изорванных рубахах, обезображенные мужики, звенели разбитые стекла. Люди пили из четвертей, из бутылок. Иные, как лошади, совали головы в разбитые днища бочек и напивались наповал сразу. Тут же валились на разбитое стекло, в лужи вина и водки.
Подошли организованные колонны с митинга, с флагами. У ворот, у окон и стен склада быстро поставили охрану из безоружных людей. Рабочие на руках подняли Сыромолотова, и его гневный могучий голос на миг остановил мародеров:
— Граждане! — взывал он. — Опомнитесь! Прекратите этот грабеж! Вы творите беззаконие! Вас подбили на это страшное дело черносотенные бандиты! Опомнитесь! Остановитесь и разойдитесь по домам! Никакая власть не должна допускать такого разгула. Я призываю вас разойтись!
Но и могучий Федич скоро сорвал голос. После его речи на какое-то время все притихло. Может, минут на десять. Первыми опомнились казаки. Схватив наполненные четверти, они вскочили на коней и бросились в ворота. Добровольные охранники успели камнями разбить у некоторых бутыли. А озверевшая пьяная толпа снова кинулась к воротам, смяла безоружную охрану.
Некоторые из охранников-добровольцев, что стояли у окон и вдоль стен, бросили флаги и устремились туда же, в двери. Сюда бежали, как на пожар, городские жители — мужчины и женщины — с жбанами, крынками, горшками, банками, чайниками и даже с большими бутылями в корзиночной оплетке. В дверях стоял неумолчный стон, давили там друг друга.
— Дак вот как бесплатно-то угощают, Гриша, — сказал Василий, указывая на дикую свалку в дверях. Они стояли внутри двора у забора, никому не мешая.
По двору и за оградой носились молодые и не очень молодые мужчины и подбивали нерешительных, стоящих вокруг зевак.
— Это николаевское наследство! Берите, граждане!
— Берите, граждане, даром! Это наше достояние!
— Все равно склад надо уничтожать, берите, граждане, своими руками!
Крикуны сами в склад не лезли, а шныряли между наблюдателями, возбуждая в них алчность.
— Гляди, гляди, Вася! — закричал Григорий, указывая к дверям. — Вон наш Демид Бондарь посудину волокет!
— Вот тебе и Тютя! Он ведь и не пьяный, кажись, — удивился Василий.
Нет, Демид Бондарь был трезвехонек. Вместе с каким-то незнакомым мужиком они выбрались из дверей с громадной бутылью, ведра на три, в корзинной оплетке и с ручками.
В ворота вошел кум Гаврюха — грязный, в разорванной на плече рубахе — и направился к дверям.
— Дядь Гаврил, погоди! — крикнул Григорий.
— Чего годить, лети-мать! — качаясь, притормозил Гаврюха. — Его там хоть и море цельное, а все равно ведь выпьют! А вы-то чего же стоите, слюни распустили? Ждете, когда поднесут вам?
— Да мы уж выпили, — засмеялся Василий, — и тебе бы хватит.
— Ничего не хватит, лети-мать! Отца-то свого видал, Гришка?
— А где он?
— Да вместе мы внутрях тама были, небось и теперь, у бочки сидит.
Ребята значительно переглянулись, а кум Гаврюха двинул своим путем. Из дверей свалки навстречу ему выскочила растрепанная молодая баба с крынкой в руках. Гаврюха кинулся к ней, пытаясь вырвать у нее посудину, из которой плескалась вожделенная жидкость. Баба удержала крынку, но, поскольку Гаврюха охватил бабу своими трехаршинными граблями и приподнял, задрав сзади юбку, она выплеснула из крынки содержимое в его длинную, лошадиную морду, разбила крынкой висок и, почувствовав ослабление, вырвалась, да еще успела обругать, потом убежала.
— Слышь, Вася, а ведь придется туда заглянуть. Погибнет отец, ежели там он.
— Придется, — согласился Василий, — во имя спасения раба божия Леонтия. Слабинка-то у его к этому добру великая, а силенок маловато.
Гаврюха тем временем пытался проникнуть в склад. Но, поскольку его здорово раскачивало, а люди возле дверей клубились, как пчелы возле летка в погожий день, то ничего у него не получалось. Отошел к окну, выломил кусок рамы и снова двинулся на прорыв. Не успел Григорий, подбежав сзади, выхватить палку, а Гаврюха лупанул ею какого-то мужика. Тот устоял. Палку-то вырвал да и хряпнул по голове налетчику — свалился Гаврюха.
Оттащили его ребята в сторону. А в проходе лежала какая-то баба с завернутым на голове подолом. Наискосок через нее — бесчувственный мужик. И тут еще двое валялись. Кто перешагивал, а кто прямо на них и ступал. Пришлось расчистить проход. Под ногами не то вино красное, не то кровь, стекло хрустит.
— Пособите кто-нибудь! — кричал Василий. — Что же вы совсем, что ль, обезумели?!
Но его никто не слышал.
Внутри было еще страшнее. Там пили по-всякому, пытались наливать в свои посудины. Рекой лилось белое и красное под ноги. Стеклянные четверти к тому времени, видать, растащили, побили и выпили. Теперь, как шмели, жужжали и кружились возле бочек. Из дальнего угла резко шибануло в нос денатуратом. Всюду в закоулках валялись люди. Живые они или погибли — никому до того дела нет.
Леонтия нашли они под пустой бочкой. На спине он лежал. А неподалеку возился, как жук в назьме, Филипп Мослов. Он скребся руками, пытаясь выбраться из винной лужи и то и дело тыкался в нее носом.
Пока вытащили их на полянку да склали рядком с Гаврюхой, и сами стали похожими на некрасивую эту публику — измазались, промокли. Василий, хватившись, отстегнул свои награды и сунул в карман, чтоб не позориться.
— Ну, брат, такого и на фронте повидать не доводилось! — сказал он, рукавом вытирая со лба пот. — Давай, Гриша, лети за подводой, покараулю я их, да хоть обсохнут чуток после купания.
— А если б на фронте напоить людей до такой точки, чего б там было? — ужаснулся Григорий. — Давай, Вася, закурим сперва. Мутит со всего этого.
Солнце давно перевалило полуденную точку и падало к закату, но было еще жарко. К тому же в воздухе висело омерзительное марево смешанных испарений пролитого вина, водки, спирта.
В этом же квартале переулка Васильевского стоял универсальный магазин купца Валеева. В нем тоже разбили окна, и черносотенные агитаторы, неутомимо продолжавшие свое дело, звали туда обезумевших людей, но, кажется, никто не пошел.
На винных складах государственной монополии, расположенных между Малоказарменским и Пироговским переулками, творилось то же самое, только с большим размахом. На винных складах купцов Зарубина и Лебедева — тоже грабили. И в городе не было силы, способной утихомирить этот вселенский разгул.
Единственно, кто мог бы спасти положение, это солдат с ружьем. А его не было. Многие солдаты 131-го полка, принимавшие участие в митинге, тоже успели причаститься этой отравой. Командиры во главе трезвых нарядов вылавливали по городу однополчан. Во многих местах между пьяными солдатами и пьяными же казаками произошли вооруженные столкновения.
Чтобы не допустить еще больших несчастий, казачьи сотни пришлось отвести к ночи в загородный летний лагерь. А собранных солдат держали в казармах.
Федич и его боевые товарищи метались в поисках выхода, но ничего предпринять не могли. Вечером пришлось по телефону просить помощи из Челябинска. Всю ночь в городе властвовала разбушевавшаяся анархия, подогреваемая черносотенцами. Монопольные склады — умышленно или случайно — были подожжены. Спирт в бочках моментально вспыхнул.
Снова гремел колокольный набат. Сюда примчались пожарные части, но укротить огонь они не смогли, а лишь успели спустить остатки спирта по водосточной канаве в речку. Пламя охватило все здание, однако и оно не остановило грабежа. Осатаневшие мародеры слетались на огонь, как ночные бабочки. Не щадя себя, они умудрялись доставать водку и тащили ее в чем попало.