Страница 1 из 37
Михаил Васильевич Авдеев
У самого Черного моря
Книга III
Об авторе и его книге
Краткое свидетельство фронтовой газеты «Черноморский летчик» за август 1944 года: Михаил Авдеев и Константин Алексеев первыми среди летчиков-истребителей-черноморцев удостоены звания Героев Советского Союза. А позади был нелегкий, полный тяжелейшего ратного труда путь.
Пожалуй, не было на Черноморье ни одной сколько-нибудь серьезной операции, в которой не принимал бы участия Авдеев со своими отважными летчиками.
Авиаполк, где служил, а впоследствии и командовал которым Михаил Васильевич, уже в феврале 1942 года стал Гвардейским, позднее — Краснознаменным. Сотни сбитых немецких самолетов, тысячи уничтоженных солдат и офицеров противника, — таков доблестный путь полка к Победе.
В сотнях сбитых этим полком гитлеровских машин — семнадцать на личном счету автора этой книги, ныне генерал-майора авиации в отставке. Его ратный подвиг Родина отметила Звездой Героя, орденом Ленина, шестью орденами боевого Красного Знамени, многими другими наградами.
Читатель уже знаком с первыми двумя книгами трилогии, вышедшими в нашем Издательстве в 1968 и 1970 гг. В них рассказывалось о подвиге защитников Севастополя, Кавказа, о мужестве советских летчиков, противостоявших наступающим фашистским воздушным армадам.
Теперь курс Авдеева и его асов лежит на Запад. Пришло время возмездия, время Победы. Об этом — третья, заключительная, книга автора, которую мы адресуем не только бывшим фронтовикам, но и широкому кругу читателей.
ВОЗМЕЗДИЕ
Утро в таманской степи
Степь просыпалась. Вначале и небо и земля были неразличимы — только по ярким южным созвездиям угадывалась бездонная глубина, опрокинутая над землей.
Потом появилась тусклая стального цвета полоска. Она начала розоветь, поджигая ранее невидимые в темноте облака. И вдруг на всем исполинском просторе, который только мог охватить взгляд, начался торжествующий праздник света, в котором участвовали, казалось, все цвета радуги.
— До чего же хорошо!.. — Капитан Гриб сказал это так тихо, словно боялся вспугнуть тишину. — Сколько лет прожил на свете, а такого еще не видел.
— В мирное время ты просто не дежурил ночью на аэродроме, — поддразнил его я.
— В мирное время… В мирное время… — Гриб машинально повторил мои слова. — А я смотрю вот сейчас на это волшебство, среди такой тишины, и, кажется, никакой войны нет, и что вчерашние бои — тяжелый сон, что это, — он оглядел степь и небо, — никогда не кончится…
Мы долго сидели молча.
— К сожалению, друже, кончится, — вздохнул я, поглядев на часы. — Ребятам осталось спать еще час. Потом — тревога. И все будет, как вчера, месяц, год назад.
— Не скажи, — Гриб улыбнулся. — Как год назад уже никогда не будет. Знаешь, что мне вчера сказал мой техник? Сейчас, говорит, война для нас — тот же праздник близкой победы. А было время — мы отступали. И на душе было погано, и людям, которых оставляли под немцем, стыдно было в глаза глядеть…
— Наша совесть чиста. Мы делали все, что могли.
— А он и не говорил о совести. Он не хуже нас с тобой это понимает. Но, согласись, сейчас каждая сводка Совинформбюро — радостная весть. Мы наступаем. Гоним гитлеровцев. Да и сейчас вот стоим накануне прыжка в Крым. А там, — Гриб даже зажмурился, — там Севастополь. Как вспомню Приморский бульвар, — сердце переворачивается.
— A y меня, думаешь, не переворачивается! Только трудно нам сейчас будет. Ты же знаешь программу на ближайшее будущее — Керчь, Феодосия, Судак… Я радуюсь тому, что мы уже не обороняемся, а наступаем. Что эта весна — наступление…
Грибу снился Приморский бульвар в Севастополе. Я бредил мысом Херсонесом, с его ослепительной голубизной, бескрайним морским горизонтом и белопенным прибоем, разбивающимся об известковые скалы, над которыми с гортанным криком кружат чайки.
Ялта, Алушта, Севастополь, Судак — для нас это были не просто названия. Это была земля, где мы похоронили столько боевых друзей. Земля, где каждый камень напоминал нам о счастливой довоенной жизни.
Земля, которая, пока она находилась под гитлеровским сапогом, была для каждого из нас укором совести, болью, мучением.
Крым — это и оперативный простор. Оттуда уже можно «дотянуться» до Одессы, а там — граница, начало возмездия проклятым фашистам в их зверином логове.
Весна бушевала в Крыму. Цвели магнолии, акации, сирень. Бирюзой отливало не по-весеннему теплое море.
Но кто из нас мог бездумно любоваться и этой весной, и бесконечно высоким, синим небом, и цветами! Мы ясно отдавали себе отчет в том, что нас ждет в Крыму: прикрытая бетоном и сталью 200-тысячная группировка противника. Она была вооружена «до зубов»: 3600 орудий и минометов, 215 танков, 300 самолетов… И это только по предварительным данным разведки.
Гитлеровцы, поднимая дух своих солдат, не скупились на хвастливые заявления. В приказе командующего 17-й немецкой армии генерал-полковник Еникке в начале апреля 1944 года утверждалось: «Крым на замке. В мире нет еще такой силы, которая была бы способна прорвать укрепления на Перекопе и Сиваше. Пусть немецкие и румынские солдаты спокойно отдыхают в окопах. Они здесь проживут до нашей победы. Путь большевикам в Крым навсегда отрезан».
Генерал был самоуверен: «Русские держали Севастополь восемь месяцев. Мы будем его держать — восемь лет!»
Они понимали, что будет означать для них потеря Крыма.
Командир 3-й румынской дивизии генерал Леонард Мечульский заклинал своих солдат «стоять насмерть»: «С потерей Крыма мы превратимся в пух и прах!»
С невольной «прозорливостью» смотрел Мичульский в будущее. А ведь совсем недавно враги собирались жить в Крыму солидно и основательно. Продумали все до мелочей, даже какими словами «в духе великой империи» заменить названия исконно русских городов.
Александр Верт в своей книге «Россия в войне 1941–1945 гг.», в частности, рассказывает: «Так, уже 16 июля 1941 г. Гитлер решил, что Крым должен стать чисто немецкой колонией, откуда всех „иностранцев“ надлежит выслать. Крыму предназначалась роль „немецкого Гибралтара“ на Черном море. По мнению же начальника немецкого Трудового фронта и руководителя организации „Сила через радость“ Роберта Лея, Крым должен был стать гигантским курортом, излюбленным местом отдыха для фашистов. Позже Гитлер тешил себя также мыслью урегулировать с Муссолини южнотирольскую проблему путем переселения в Крым тех жителей итальянского Тироля, родным языком которых был немецкий.
После падения Севастополя в июле 1942 г. „герою Крыма“ Манштейну был подарен один из бывших царских дворцов крымской Ривьеры.
Наиболее сумасбродным „открытием“ Розенберга было утверждение, что, с исторической точки зрения, Крым является-де частью германского достояния, ибо именно в Крыму еще в XVI в. жили последние готы. В декабре 1941 г, он предложил Гитлеру переименовать Крым в „Готенланд“. „Я сообщил ему, что думаю также о переименовании городов. Я считал, что Симферополь можно было назвать Готенбургом, а Севастополь — Теодорихгафеном…“ — говорил Розенберг.
Да, обосновались они здесь, как им казалось, прочно и навсегда. У убитого гитлеровца Руди Рошеля нашли его письмо к жене: „Здесь такие великолепные виллы! Я уже присмотрел себе один участок, — ох, если бы он мне достался! Впрочем, я уже подал заявление полковнику, и он мне обещал его…“».
Наш час настал. Теперь им будут виллы!..
Разведка наша в те дни работала днем и ночью. И мы знали довольно точно, как складывается соотношение противоборствующих сил.
Гитлеровское командование, придавая большое значение обороне Крыма, решило любой ценой удержать его в своих руках. Группировка войск в Крыму усиливалась, перебрасывались по морю и воздуху новые соединения и части, предпринимались энергичные меры по укреплению полуострова.