Страница 57 из 72
Вернорожденные были оснащены фонарями, не говоря о том, что имели прекрасное ночное зрение, и все же с каждым шагом тьма как будто подползала все ближе. Даже тени, которые они отбрасывали, с каждым мигом становились чернее и резче, и в очертаниях их силуэтов на стенах чувствовался некий чуждый оттенок, как будто это были не их собственные тени.
Иллитиан приказал колонне остановиться и привести к нему избранного мастера. Теперь, когда он тоже перестал идти, ему стало очевидно, что температура снизилась, и от дыхания в прохладном воздухе появился легкий пар. Когда появился избранный мастер, Иллитиан яростно набросился на него.
— Ты, кажется, забыл, что в моих руках ключи к уничтожению всего вашего ковена! — прорычал он. — Если я погибну, то заложенные мной пустотные мины растерзают все это место в клочья, но ты, как я вижу, все равно решил завести нас в ловушку. Убеди меня, что это не так, иначе прощайся с жизнью.
Остролицый гемункул не продемонстрировал признаков страха. Плоские кристаллы, заменяющие глаза, мрачно встретились с сердитым взглядом Иллитиана.
— Сдержите свой гнев. Обстановка в городе изменилась, как вы и предполагали, — сказал он. — Ваши воины — не единственные, кто вторгся и сейчас находится в лабиринте. Дети Аэлиндраха тоже выступили против нашего ковена…
Слова едва успели сойти с губ избранного мастера, когда его шею рассек серп из пожелтелой кости, выпустив фонтан артериальной крови. В коридоре воцарилась суматоха: из теней на стенах, полу и потолке вырвались бесчисленные мандрагоры и набросились на вернорожденных Белого Пламени.
Иллитиан почувствовал ледяные когти, смыкающиеся на его ногах, выхватил меч и разрубил череп мандрагоры, что возникла из теней под его стопами. Рядом с ним мгновенно оказалась Кселиан, отбивающаяся от остальных своим подобранным клинком. Свирепыми взмахами она отогнала черных как смоль тварей обратно во тьму. Двое архонтов стояли спина к спине, обороняясь от толп мандрагор, что потопом хлынули в коридор.
Быстрый взгляд вокруг сказал Иллитиану, что его наибольший страх стал реальностью. При всей своей огневой мощи вернорожденные уступали врагу в ближнем бою. Их устрашающие шредеры и бластеры были бесполезны против врага, который мог просто появиться из воздуха на расстоянии руки и ударить. Вернорожденные были закаленными бойцами и яростно отбивались от кошмарной орды ножами и пистолетами. И все же одного за другим их повергали.
В голове Иллитиана мелькнули быстрые, как молния, расчеты, и результаты вызвали у него отвращение. Эту ситуацию можно было разрешить только одним способом: сдаться, прежде чем их полностью вырежут. Бой продолжался в ужасной, неестественной тишине, нарушаемой лишь лязгом оружия и проклятьями вернорожденных. Иллитиан опустил свой меч и закричал во всю мощь своего голоса:
— Подождите! Мы все — враги Векта и Черного Схождения. Нам надо объединить силы! Дайте мне поговорить с вашим предводителем!
Он полагался на удачу. С другими комморритами можно было гарантировать, что они хотя бы призадумаются над таким предложением. Чаще это работало, и именно так кабалы становились сильнее — признавая чужое превосходство на поле боя. Но мандрагоры были дикими созданиями, и догадаться, как они отреагируют, было невозможно.
Вернорожденные Иллитиана вышли из боя, насколько это было возможно в тесных рамках коридора, и, пятясь, сбились в настороженные группы. Мандрагоры неуверенно кружили в тенях, тоже прекратив атаки, и стены как будто шли рябью от их размытых силуэтов. Один из них, клубясь, возник прямо перед Иллитианом, его лишенное черт лицо оказалось в считанных сантиметрах от его собственного. Невидимые губы разошлись в стороны, демонстрируя красные от крови клыки, и существо зашипело на него.
— Отведите меня к вашему предводителю, — спокойно повторил Иллитиан, — и помните, что если вы меня убьете, то вы все погибнете вместе с лабиринтом. Я уверен, что вы это подслушали задолго до того, как убили избранного мастера. Это не пустая похвальба.
— Ты с ума сошел, Иллитиан? — резко возразила Кселиан. — Я не стану пачкать руки об отребье царства теней. Им ни на секунду нельзя довериться.
— Любому ясно, что у них на уме нечто большее, Кселиан, — незамедлительно ответил Иллитиан. — Я вижу, что у них есть какие-то планы, и хочу поговорить с тем, кто за ними стоит. Как я уже говорил, враги у нас одни и те же, и если мы будем тратить силы на противостояние друг другу, это будет просто глупым упрямством.
Мандрагор вдруг ударил по опущенному мечу Иллитиана. Тот позволил оружию выскользнуть из своей хватки и поднял руки, чтобы показать, что они пусты.
— Нет ни одной причины продолжать сражаться, — успокаивающе сказал Иллитиан. — В городе мне подчиняются могущественные кабалы. Теперь отведите меня к вашему повелителю, чтобы мы могли решить, как править им… вместе.
Мандрагор приподнял серп и снова обнажил клыки в ответ, но Иллитиан понимал, что это пустой жест, хвастливая демонстрация. Он спокойно стоял, как будто приглашая ударить себя. Через миг теневое создание почти задумчиво опустило свое грубое оружие, повернулось и поманило Иллитиана рукой, чтобы он следовал за ним.
Глава 21
ДЕТИ АЭЛИНДРАХА
Кхерадруах скрывался в пространствах между мирами и ждал, когда ему предоставится шанс. Впервые за все время, что он помнил, Обезглавливатель чувствовал нетерпение. Желание убить нарастало в нем с такой силой, какую прежде проявляло очень редко. Темная симметрия должна быть завершена, узор должен обрести целостность. Ему казалось, будто он слышит сердце Аэлиндраха, взывающее к нему о правосудии и возмездии. Он был вынужден бороться с собственной готовностью подчиниться. Рядом с королем теней всегда было слишком много присутствующих, как будто тот знал, что его наметили мишенью.
Выживший брат нарушил древние договоры. Он использовал купель восхождения, чтобы исторгнуть громадный сгусток чернейшей ночи в корни Старого города, где теперь располагался его двор. Обезглавливатель почувствовал облегчение, когда Ксхакоруах убрался из Аэлиндраха, но также и ярость, вызванную тем, как он обращался с плетением теней. Пораженный порчей король использовал и царство, и его детей, как инструменты своих амбиций, не более того. Для Кхерадруаха квинтэссенцией Аэлиндраха был одинокий охотник, вышедший на бой против враждебной вселенной. Ксхакоруах же вел себя подобно распухшему крестьянину, пожинающему урожай.
Кхерадруах сжимал свой длинный прямой клинок и ждал. Возможность еще предоставится, как она делала всегда — бдительность нарушится, внимательные глаза устанут. Случится ли это через день, месяц или год, в этот миг Обезглавливатель будет наготове и настороже. А сейчас он чувствовал приближение неизвестных, новых чужаков, которые собирались ворваться в плетение без всякого умения или понимания. Они образовывали противоречивый клубок желаний и мотивов, который мог стать отвлекающим фактором.
Обезглавливатель подплыл ближе и стал наблюдать за их движением незрячими глазами.
Новый двор Ксхакоруаха находился в месте, которое раньше было грандиозной библиотекой ковена Черного Схождения. Она содержала в себе знание, собранное из каждого уголка известной вселенной. Тесно сомкнутые полки головокружительными ступенями уходили вверх, выстроившись вдоль стен, которые образовывали пространство в форме капли, увенчанное центральным куполом, что был покрыт орнаментом и усеян громадными светильниками. Посреди всех темных мест в лабиринте Черного Схождения великая библиотека выделялась, словно единственная сияющая точка. Чистый белый свет заливал ее, не угасая на протяжении веков — не для удобства тех, кто пользовался ею, но из надежды, что он удержит в стороне детей Аэлиндраха.
Выживший брат нарушил древние договоры. Он использовал купель восхождения, чтобы исторгнуть громадный сгусток чернейшей ночи в корни Старого города, где теперь располагался его двор. Обезглавливатель почувствовал облегчение, когда Ксхакоруах убрался из Аэлиндраха, но также и ярость, вызванную тем, как он обращался с плетением теней. Пораженный порчей король использовал и царство, и его детей, как инструменты своих амбиций, не более того. Для Кхерадруаха квинтэссенцией Аэлиндраха был одинокий охотник, вышедший на бой против враждебной вселенной. Ксхакоруах же вел себя подобно распухшему крестьянину, пожинающему урожай.