Страница 1 из 13
A
Роман «Рябиновый мед. Августина» – это попытка взглянуть на век минувший глазами женщины.
Маленькой девочкой привозит отец Августину в уездный город с теплым названием Любим. Она ничего не знает о своей матери и мечтает обрести семью.
Станет ли дом исправника Сычева для нее родным? А может быть, она найдет то, что ищет, в большой семье Вознесенских?
В северном лесном краю, на берегу говорливой Обноры, сочиняет юная Августина эпизоды будущего счастья. Мечтают о грядущем и ее друзья.
Через все испытания герои проносят любовь. Каждый – свою.
Любовь к дому. К Родине. К Богу.
Свет любви ведет Августину сквозь первую волну испытаний неласкового двадцатого века.
Алина Знаменская
Человек на коне
Алина Знаменская
Рябиновый мед. Августина. Ч.3: Человек на коне. Ч.4: Страшные сны
Человек на коне
…А я один стою меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других…
Максимилиан Волошин
Доктор Потехин поставил чайник на керосинку, вернулся к столу и продолжил прерванное занятие. Он писал своему давнишнему приятелю, с которым подружился еще в студентах, вел переписку всегда, живо описывая интересные медицинские случаи из практики, и просто делился животрепещущим. Сегодня доктор был особенно взволнован, и от этого строчки выходили неровными, а буквы острыми и стремительными.
Чем ближе конец, а он, уверяю тебя, близок, тем сильнее напряжение. Порою так и бросился бы в водоворот борьбы Колчака с большевиками! Так все надоело. Особенно с утра и до вечера думать о жратве. Люди начинают с ума сходить от этой вакханалии. Это же надо: за фунт творога – 100 рублей! Мясо – 40 рублей. Мануфактура —500! Туфли дамские – 1000–1500. Разве хватит денег даже малосемейным? Мне же с моими женщинами – и говорить не приходится. Так дальше продолжаться не может. Я уверен, скоро на помощь Колчаку придет само население. Доктор встал из-за стола, потер руки. Подошел к окну, назидательно взглянул, словно кому-то невидимому собирался внушить весьма важную мысль, взял с блюдца кусочек жмыха, положил за щеку и вернулся к письму:
Меня интересует теперь, дорогой мой Пано, кто из нас – вы или мы – скорее уйдет из-под власти большевиков? Ведь у вас там скоро должны разыграться события. Польские легионы, подкрепленные немцами, вот-вот начнут наступление и прогонят красных. Около Питера тоже зашевелятся. А Колчак идет не останавливаясь. К тому моменту, когда получите письмо, Вятка, Казань, Самара, наверное, уже будут взяты. А там – на Москву! Говорят, что к Петрову дню Колчака ждут в Москве.
Поставив подпись, доктор задумался, потом окунул перо в чернила и сделал приписку:
P.S. Сейчас узнал интересную и в то же время кошмарную вещь: бутылка спирта стоит 1600 рублей! А сколько мы их с тобой когда-то выпили?
Запечатав письмо, доктор решил немедленно лично отнести его на почту, а заодно и прогуляться. Он сделал приличный крюк, дойдя до Троицкой церкви, ансамбль которой обычно услаждал его эстетическое чувство, сверил собственные часы с часами на колокольне и собирался уже отправиться дальше, когда увидел, что у дома отца Федора стоит груженная скарбом телега и ребятишки дьякона выносят на улицу клетки с птицами. Потехин подошел, поздоровался. Супруга дьякона, матушка Галина – маленькая улыбчивая женщина, держала на руках младшего, трехгодовалого ребенка.
– Неужто покидаете нас? – удивился доктор. Старший сын отца Федора, Дмитрий, выносил и укладывал на телегу вещи.
– Уезжаем, – кивнула женщина. – Батюшке предложили храм принять в Закобякине, дом просторный выделили, вот и уезжаем. А Митя остается, не хочет с нами ехать. Большой…
Отец Федор что-то наставительно внушал «большому», а младшие тащили клетки с птицами куда-то в сторону берега.
– Как же это вы так решились? – обратился Потехин к дьякону. – Нам будет вас недоставать…
– Тяжело, Семен Николаевич, стало при таком семействе большом кормиться-то. Все ж в селе-то, думаю, полегче будет. Село-то зажиточное, авось не пропадем.
– А я так думаю, причина-то в другом, батюшка… – проговорил доктор тем тоном, каким обычно говорил с пациентами. – Притесняют, наверное, нынешние? Церковь-то теперь вне закона оказалась?
– Не без этого, – уклончиво ответил отец Федор, наблюдая, как дети пытаются выпустить птиц. Птахи, взлетая и паря над Учей, тут же возвращались и кружили над головами детей, ища свои клетки. – Я так себе думаю, Семен Николаич. Чтобы выжить в этой круговерти, священнику безопасней перебираться периодически с места на место. Пока присмотрятся к тебе, пока привыкнут… Подкопаться не успеют, как ты уже собрался и поменялся местом с соседом.
– Вот какая у вас, батюшка, теория интересная… – удивился доктор и задумался.
– Унеси клетки, Ариша, – крикнул дьякон дочери, – они покружат да и улетят!
– И все же, я думаю, зря вы торопитесь, батенька мой. Сдается мне, все это скоро кончится, вернется на круги своя. Что ж торопиться-то, с насиженного местечка срываться? Все будет по-старому, помяните мое слово!
Дьякон не ответил, снова обратился к детям, а потом стал делать знаки птицам, будто те могли его понять.
– Летите, глупые, чего вы? – говорил он, взмахивал руками и показывал в сторону леса, где, вероятно, он их ловил.
Доктор догадался вдруг, что момент прощания со своими птахами для дьякона важнее, чем беседа о политике. Доктор попрощался и отправился восвояси. К дому дьякона тем временем подъехала вторая подвода, и в молодых парнях-возчиках Потехин узнал братьев Кругловых. Увидев доктора, братья сняли картузы, поздоровались.
– Что же, вы теперь извозом кормитесь? – поинтересовался доктор, вспомнив, что у Круглова отобрали чайную с постоялым двором.
– Точно так-с, – лаконично ответил старший сын Круглова.
– Ну-ну, – задумчиво проговорил доктор и направился к площади, чтобы опустить письмо в ящик.
Примерно с неделю после отправки письма доктор находился в некотором боевом, приподнятом состоянии, которое замечали все его немногочисленные подчиненные.
Доктор объявил собрание и в ожидании персонала мурлыкал себе под нос мотивчик из оперы «Жизнь за царя».
Когда все собрались, он, потирая руки, будто намереваясь объявить что-то необыкновенно приятное, многозначительно проговорил:
– Ну-с, дорогие мои… придется поработать. Объявлена мобилизация на борьбу с Колчаком. Имеются желающие выехать в село?
– Вы об этом так объявляете, Семен Николаевич, – обиженно забурчал фельдшер Оносов, – будто на пикник приглашаете.
– Я покамест действительно приглашаю, а там вынужден буду назначать! Вот, полюбуйтесь, официальная бумага пришла, в которой черным по белому сказано, что наша больница должна обеспечить медицинский осмотр мобилизуемых в селе Закобякино. Возражения имеются?
– Кому же захочется в деревню-то из дома срываться? Ясно, к чему вы клоните, Семен Николаевич. У Вознесенской ребенок малый, Лобко по преклонности лет не может ехать… Кому остается?
– Нам с вами, милейший! – почти весело закончил доктор. – Да вы не переживайте, это ненадолго. За неделю, думаю, управимся. Ну максимум две. Сметанки закобякинской поедим…
– Как же! Так и разбежались тамошние куркули нам с вами сметанки… Да и неспокойно нынче в деревнях-то. Банды по лесам прячутся, по ночам набеги делают. Вот недавно…
– Какой вы, однако, бука, господин Оносов! Веселее надо глядеть, батенька мой, веселее!
Доктор остался доволен собранием и вечером домой шел, все так же многозначительно вглядываясь в окружающий пейзаж, словно бы и в нем желая отыскать подтверждения своим мыслям.