Фрейд: История болезни

Наконец, в 1902 году произошло еще одно малоизвестное событие. Раввин Йосеф Шнеерсон, шестой Любавичский ребе (Рашаб), тогдашний лидер мощного хасидского течения Хабад, привез к Фрейду своего сына. Занимаясь лечением молодого человека, Фрейд много общался с самим ребе, и мощь интеллекта этого человека, его эрудиция и умение с железной логикой вести спор с атеистом поразили Фрейда. Не исключено, что в тот момент он почувствовал притяжение к религии предков, и это испугало его[182]. Чтобы отделаться от «религиозного морока» и объяснить самому себе, что́ именно с ним происходит, он и написал очерк «Навязчивые действия и религиозные обряды».

Как увидим, Фрейд поступит так еще раз в конце жизни — в ответ на пробуждение в себе религиозного чувства он ответит написанием атеистической и почти откровенно антисемитской книги.

Летом 1907 года Фрейд снова провел четыре дня с Минной во Флоренции.

«Когда я окончательно преодолею свое либидо (в обычном смысле слова), я сяду писать книгу „Интимная жизнь человечества“», — написал он Юнгу позже, из Рима, куда поехал один. Думается, эти слова можно принять за признание, что в 51 год Фрейд был еще вполне сексуально активен и его время от времени мучил характер отношений с Минной. Марта, похоже, смирилась с происходящим и, не желая знать правду о муже и сестре, вытеснив ее в бессознательное, уверилась в придуманный ею самообман.

Тогда же в Риме Фрейд впервые в жизни посмотрел кинофильм, демонстрировавшийся на экране, установленном на крыше дома на площади у его гостиницы, и признался, что почувствовал себя «великовозрастным ребенком», и оставался до конца фильма на месте, «как заколдованный».

Осенью 1907 года в Амстердаме состоялась Международная конференция психологов, одной из задач которой было дать бой Фрейду, книги которого постепенно приобретали популярность в Европе, и игнорировать их становилось всё труднее. Однако Фрейд счел себя не готовым к бою и предложил Юнгу представлять его на конференции. Все выступавшие на конференции, включая такого авторитетного психолога, как Пьер Жане, обрушились с резкой критикой на психоанализ. Ряд ораторов позволили себе откровенно антисемитские выпады. Так, некий доктор Альт назвал всех фрейдистов «грязными и нечистоплотными» — характерные для немцев эпитеты по отношению к евреям.

Юнг попытался отстаивать психоанализ, заявил, что его личный опыт врача подтверждает теорию Фрейда, но в итоге вынужден быт демонстративно покинуть зал конференции. Тем не менее на конференции Юнг познакомился с еще одним сторонником психоанализа — Эрнестом Джонсом, которому предстояло стать главным биографом Фрейда.

К тому времени у Джонса уже была довольно скандальная репутация: в 1906 году он был арестован по подозрению в педофилии, и лишь благодаря ловкости его адвоката дело не дошло до суда. Именно Джонс, будучи поклонником Фрейда, и предложил Юнгу собрать в ответ на Амстердамскую конференцию съезд психоаналитиков, причем проводить его ежегодно. Юнг тут же согласился, написал об этой идее Фрейду и в качестве предварительной даты проведения первого такого съезда назвал весну 1908 года. «Так никому не известный Джонс, еще не познакомившись с Фрейдом, заложил основу всемирного распространения психоанализа», — замечает Пол Феррис.

Фрейд продолжал сближаться с Юнгом, и если поначалу он обращался к нему в письмах как «дорогому коллеге», то в ноябре 1907 года звучит уже «дорогой друг и коллега!», а в начале 1908-го — просто «дорогой друг!». Юнг, в свою очередь, поблагодарил Фрейда за «незаслуженный дар … дружбы», но, узнав из писем самого же Фрейда историю его дружбы с Флиссом, продолжил обращаться «дорогой профессор Фрейд!» и написал, что хотел бы видеть их отношения «не отношениями между равными, а отношениями между отцом и сыном». Если сделать поправку на эдипов комплекс, то это замечание уже тогда можно было счесть весьма двусмысленным.

1 октября 1907 года официально датируется начало работы Фрейда с «крысиным человеком» — Эрнстом Ланцером, которому он в «Заметках о случаях навязчивого невроза» дал псевдоним Поль. Ланцер слышал «внутренние голоса», приказывавшие ему ужасные вещи: перерезать себе горло, убить бабушку своей подруги Жизелы, спрыгнуть в пропасть и т. п. Молодой человек осознавал, что болен, как мог противился этим «приказам», обращался за помощью к лучшим венским психиатрам, но всё было бесполезно. У него появилась навязчивая идея, что ночью к нему должен явиться призрак отца, в ожидании которого он доставал свой пенис и смотрел на него в зеркало. Это продолжалось до тех пор, пока Ланцер не убедил себя, что таким образом наносит ущерб душе отца на том свете.

Летом 1907 года болезнь Ланцера обострилась. Попав на резервистские сборы в Галицию, он стал страдать от навязчивой мысли о крысах, которые могут что-либо сделать с его отцом или Жизелой. Эта фобия появилась у Ланцера после того, как некий капитан рассказал о существующей на Востоке казни, при которой приговоренного привязывают к горшку с голодной крысой (или крысами), и та начинает прогрызать в его теле ход наружу.

Чтобы предотвратить «казнь крысами» Жизелы и покойного отца, Ланцер начал изобретать различные способы самонаказания, в том числе и изобрел ритуал бессмысленной траты денег, чтобы с его помощью «откупиться» от ужасной кары. В это же время он прочел книгу Фрейда «Психопатология обыденной жизни» и обратился к нему как к последней надежде.

Для Фрейда случай Ланцера стал еще одним доказательством того, насколько живучи бывают детские страхи и как развивающаяся детская сексуальность может стать причиной невроза. Он выяснил, что отец Ланцера в детстве наказывал его за мастурбацию; что у самого Ланцера были садистские наклонности, которые он в себе подавил и оттеснил в бессознательное; выявил в его детстве пугающие воспоминания — и в итоге, объяснив их пациенту, добился, как утверждал Фрейд, «восстановления его психического здоровья».

Дальнейшая судьба Ланцера известна. Он женился и, судя по всему, больше не обращался к врачам; в 1914 году был призван в армию, попал в плен и скончался где-то в России.

Рассказ о «крысином человеке», в сущности, явился продолжением создаваемого Фрейдом цикла полубеллетристических новелл с условным названием «И тут появился психоаналитик». Написанные легким, увлекательным языком, они были призваны убедить читателей — как профессионалов, так и широкую публику — в том, что его учение всесильно, а потому верно. Схема остается всё той же: страдающий неврозом пациент обращается к конвенциональным специалистам, но всё тщетно. Сама причина его невроза или фобии остается загадкой — пока на сцене не появляется профессор Зигмунд Фрейд, не докапывается до истоков этих загадок в истории жизни пациента — и дарует ему исцеление.

И снова один из страстных критиков Фрейда, профессор психиатрии О. Г. Виленский говорит: «Не верю!» — и настаивает на том, что Фрейд подтасовал факты.

«Вся психопатологическая симптоматика пациента, — пишет Виленский, — четко укладывается в хорошо известный синдром психического автоматизма Кандинского — Клерамбо, то есть в такое состояние, когда больной чувствует, что „кто-то“ диктует ему „чужие мысли“ и управляет его действиями. Больной пытается сопротивляться, но чаще всего безуспешно. То есть речь идет о бреде, определяющем поведение пациента, и всё укладывается в рамки параноидной шизофрении. Итак, этот пациент Фрейда был отнюдь не легким салонным невротиком, а тяжелым душевнобольным»[183].

Впрочем, вывод Виленского кажется автору этой книги несколько категоричным, чем, увы, по моему опыту, грешат многие психиатры. В любом случае, эта статья Фрейда несет в себе опять-таки немало интересных идей, а его попытка связать усиление фобий Ланцера с захлестывающим Вену и австрийскую армию антисемитизмом представляется вполне логичной. Обосновывая эту идею, Фрейд явно опирался и на собственные биографию и самоощущения и в итоге пришел к уже знакомому нам выводу о том, что все евреи страдают неврозом навязчивости, обусловленным ритуальным характером иудаизма.

182

Седьмой Любавичский ребе, Менахем Мендл Шнеерсон, отвечая позже на вопрос об отношении хасидизма к психоанализу, заметил, что «на практике психоанализ действительно многим помог, но поскольку Фрейд и его единомышленники рассматривают любую религию как своего рода заболевание, следует очень осторожно относиться к выбору психоаналитика».

183

Виленский О. Г. Указ. соч. С. 68.