Симбиогенез

Наведение на цель осуществлялось на глубинном, интуитивном уровне, поскольку стрелок имел только эмпирическое представление о том, как стрела может повести себя в полете. Владимир всем своим существом желал произвести снайперский выстрел. Легкий, еле слышный звук, — бум, и тонкая стрела прошила птицу, пригвоздив ее к земле. Охотник, пославший стрелу, вздохнул с облегчением. Прикрыв глаза, Володя приставил лук к стене и через минуту раздумий, пока не затихла птица, неспешно направился к своей добыче.

Разместив жестяную емкость на двух кирпичах в центре кострища, Владимир схватил первую попавшуюся книгу и вырывая из нее пожелтевшие листы, комкал их и засовывал под «кастрюлю». Черз минуту, по краям бумаги появлялись оранжевые огоньки, затем она вспыхивала ярким огнем. Аномальный огонь оказался живуч, и затихнув, даже полностью потухнув, мог ждать появление новой «пищи» довольно долгое время. Подбросив свежего хвороста, Володя сел по татарски скрестив ноги и наблюдал как танцующие языки пламени водят хоровод вокруг жестяной емкости. Его взгляд опустился на лежащую у ног книгу. Он взял ее в руки и раскрыл на первой попавшейся странице. Как-то само-собой глаза зацепились за ровные строчки на пожелтевшей бумаге, и как будто тихая река, в его сознание потекли слова и предложения, порождая смысловые образы….

«… — Это ты? Ты? — Но, не получая ответа, быстро прибавляет: Не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать, и сам это знаешь. Но знаешь ли, что будет завтра?…». Далее, бумага потускнела настолько, что текст не просматривался. Владимир перевернул страницу и зацепиувшись взглядом за хорошо сохранившиеся строки, начал читать дальше. …..«….Реши же сам, кто был прав: ты или тот, который тогда вопрошал тебя? Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот: 'Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, — ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество, как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что ты отымешь руку свою, и прекратятся им хлебы твои«. Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не хлебом единым, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли и сразится с тобою и победит тебя и все пойдут за ним, восклицая: 'Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!« Знаешь ли ты, что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. 'Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» …. «… Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: 'Лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут, наконец, сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы….».

Обрывки пожелтевших страниц закончились, а часть основного текста была потеряна. Остановившись, чтец задумался над этими строками. Что-то с чем-то состыковалось и влекло за собой. Что-то неописуемо объемное, вроде бы понятное и в тоже время потеряное, будто какая-то тень, скрывала общий смысл. Его лицо было сосредоточено, на лбу, чуть повыше бровей, появилась складка. Размышления длились минуты три — четыре, затем он закусил нижнюю губу и перешел на седующую страницу.

«….Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы. Это так, но что же вышло: вместо того, чтоб овладеть свободой людей, ты увеличил им ее еще больше!..».

….«….О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастие слаще всякого. Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе как птенцы к наседке. Они будут дивиться, и ужасаться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйное тысячемиллионное стадо. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех….».

…..«….Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благословил людей, и я готовился стать в число избранников твоих, в число могучих и сильных с жаждой «восполнить число». Но я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг твой. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я говорю тебе, сбудется и царство наше созиждется. Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать….»

Листы закончились, ими недавно разожгли костер.

Вода в жестяной банке закипела и Владимир, отколов ножом небольшой кусок соли, бросил ее в емкость.

Поудобнее усевшись, Владимир закрыл книгу и, всматриваясь в выцвевшие буквы, пытался угадать слова из ее названия.

М. Достоевский «Братья Карамазовы».

Кордон Зоны отчуждения. Один из блокпостов. 22 апреля 2006 года. Около 12:00

— О! Смотри-ка, как торопится.

— Шо там Сеня?

— Мерс лупатый. Очередные охотнички? Как думаешь?

— Те, на джипе, которых мы пропустили поохотиться в прошлый раз. Так до сих пор и не выехали. Я вот переживаю, чтобы их где, на другом посту не задержали. Сдадут ведь нас эти уроды со всеми потрохами.

— Думаешь, это может быть проверка на вшивость?

— Не будем рисковать. Работаем с лупатым, согласно приказа.

Офицер вошел в кабинет и, подойдя к столу, положил перед задержанным, пакет с его документами.

— Хочу предупредить. По хорошему, просто предупредить. Если Вас, еще раз задержат в пределах заградительного кордона Зоны отчуждения. Никакие знакомства, вам больше не помогут. Государственное дело, понимаешь ли, да.

— Я, просто, хочу найти своего сына. И везде, везде наталкиваюсь на глухую стену. Бред какой-то!

— Понятненько. Прекрасно Вас понимаю и сочувствую. Но, то, что там происходит, — офицер кивнул, указывая головой направление, — является государственной тайной и охраняется, как государственная тайна. Это я говорю тебе, по большому секрету и советую по этому поводу, не распространятся. Ждите. Просто, ждите. Время от времени, люди выходят оттуда. Среди них, может оказаться и Ваш сын.

— А….

— Вас известят!..

Где-то на территории Зоны отчуждения. Поздний вечер 22 апреля 2006 года.

Намучавшись с кормлением больной, Володя наконец-то приступил к ужину. Поглощая голубиный бульон при помощи деревянной ложки, он мысленно окинул прошедшие сутки.

Ту, первую стрелу, Володя оставил на удачу, как счастливую, пометив ее особым образом. За день он сделал еще шесть стрел, из которых осталось две, но зато, он смог подстрелить двух голубей. Искать стрелы не представлялась возможным из-за непроходимых зарослей, а вот те, которые достигли и поразили цель, обычно, далеко не улетали.