Фройляйн Штирлиц

Они ошиблись. Убийца промахнулся. Да, Гитлера убили. Но не наповал. После ранения он прожил ещё полтора часа. И всё это время был в сознании. Так что Гитлер успел надиктовать десятиминутное обращение к нации, в котором он подвергал обструкции своих убийц и передавал мне всю полноту гражданской и партийной власти. Я же в то время была рейхсляйтером и рейхсминистром космонавтики. И вдруг, внезапно, стала рейхсканцлером и новым фюрером.

То, что фюрер – это теперь я, до меня дошло, когда я впервые в таком качестве вошла в малый зал совещаний в Рейхсканцелярии. Первым был Геббельс. Точно помню это. Но затем и остальные, кто раньше, кто позже, вскинули свои правые руки, и я услышала нестройное и пока непривычное приветствие: "Хайль Эльза!".

ХАЙЛЬ ЭЛЬЗА!!

Ох, задумалась. Всё чаще и чаще отвлекаюсь. Старая стала. Это штурмовая пехота проходит мимо Мавзолея. С трудом я поднимаю вверх свою правую руку в ответном приветствии. Да, теперь даже и руку вверх поднять для меня проблема. Но надо. Я – Железная Эльза. Я – символ.

То, что в Берлине меня почти сразу признали, во многом было заслугой моего будущего свёкра, Мюллера. Он и так лопухнулся, прозевав покушение на Гитлера, и изо всех сил старался реабилитироваться. Кроме того, он ведь не мог не понимать того, что при моих отношениях с его сыном мой крах неминуемо будет означать и его крах тоже. Так что берлинское гестапо сразу и полностью встало на мою сторону.

Да и Гиммлер, опять же. Решил сыграть вабанк. Его "временно" отстранили, но он послал этот указ "Комитета" нафиг и заявил, что подчиняться ему не намерен и "Комитет" не признаёт. Сильно помог Геббельс и то, что мы сохранили контроль над берлинской радиостанцией. Постоянно, каждые полчаса, в эфир на весь мир транслировалась запись последней речи Гитлера.

Ну, а coup de grace нанёс, как это ни удивительно, товарищ Сталин. Насколько я помню, в моём мире он умер гдето весной 53го. Но тут вполне себе дожил до июля и даже был в то время довольнотаки бодрым старичком.

Московское радио объявило, что полностью поддерживает волю почившего Гитлера и что СССР признаёт меня новым Рейхсканцлером. Также товарищ Сталин в небольшом личном обращении по радио сказал, что любой иной вариант, кроме фройляйн Штирлиц, в Москве воспримут с крайним неудовольствием. Со всеми вытекающими последствиями.

Формулировка, конечно, весьма расплывчатая. Но кому надо, те товарища Сталина поняли. Ведь в шахты и нефтепромыслы СССР было вбухано дофига немецких денег. И наши немецкие денежные мешки после такой речи товарища Сталина вдруг резко меня полюбили, открыв мне неограниченную кредитную линию. Впрочем, кредит мне и не понадобился. Ибо ещё раньше, сразу после выступления товарища Сталина, прибежал Борман и толсто мне намекнул, что деньги, вообщето, есть. Если надо. Хотя я про это и так знала, просто гадала, придёт ли Борман сам или придётся у него золото выцарапывать с помощью Гиммлера. Пришёл. Опытный. И умный.

Ну, а дальше уже всё посыпалось. Муссолини, Хирохито, Георг VI, Эйзенхауэр. Обращения с соболезнованиями и поздравлениями пошли одно за другим. Геринг застрелился сам. Роммелю я послала пистолет с одним патроном, всётаки заслуженный генерал. Тот намёк понял правильно, и потому хоронили его с воинскими почестями. А Розенберга взяли в Дюнкерке. Его опознали и сдали гестапо.

В общем, благодаря тому, что Гитлера убили не сразу, а также тому, что я быстро смогла вернуться из Туниса, обошлось почти без крови. Только в Мюнхене и в Нюрнберге дело дошло до открытых столкновений "рабочих отрядов" с гитлерюгендом. Но подошедшие войска СС довольно быстро "рабочих" разогнали.

Хм, гитлерюгенд. Мальчишки. Как раз сейчас мимо меня идут. Техника прошла, солдаты прошли. Теперь вот они. Гитлерюгенд. Наша надежда. Наше будущее. А с каким обожанием и болью они смотрят на меня. Эх, ребята! Да, они тоже понимают, что это последний, прощальный парад. Я прощаюсь с Рейхом, а они прощаются со мной. Наверняка, они теперь всю жизнь будут рассказывать всем, что принимали участие в Последнем Параде Победы.

Эх, гитлерюгенд. Рейнхард. Дурень. Столько лет прошло, а я всё переживаю. Ну зачем, зачем ты сам полез в этот Мюнхен? Да, ребят ты поднял. Остановил движение "рабочих" "на Берлин". Как будто без тебя бы не справились. Хотя, конечно, крови было бы больше. Когото ты и спас, Рейнхард. Только мнето дороже не "ктото", а ты. Рейнхард. А я ведь даже номинально тебе и не родственница была, так что и на похороны не смогла придти. Только цветы послала. А вечером того дня, как тебя похоронили, полчаса рыдала в объятиях твоего отца. "Железная Эльза" в голос ревёт на плече у "папаши Мюллера". Хорошо, не видел никто.

Коекто потом упрекал ещё меня. Мол, это я за Рейнхарда мстила. Потому так и расправилась с мятежниками сурово. Чушь! Мне тогда нужно было показать, кто в доме хозяин. Малой кровью предотвратить большую. Никакие мятежи и революции нам в Рейхе не нужны. Да и не так уж много заговорщиков я и повесила. Меньше двух сотен. Сущие пустяки, если сравнивать с Третьим Рейхом моего старого мира. Хотя, конечно, Розенбергу, как идейному вдохновителю, досталось сурово. Ну, так он заслужил. А Геринг хитрый. Правильно сделал, что застрелился. А то бы и ему тоже перепало.

Я только когда в свою машину села, задёрнула шторы на окнах и подняла перегородку между мной и водителем, только тогда смогла расслабиться. Меня прямо в машине вырвало, на пол. Пришлось в резервную пересаживаться, а то воняло сильно. Это после визита к Розенбергу меня так развезло. Хотя на людях я держалась. Даже не морщилась. И вообще, приказала привести доктора и вколоть подвешенным за левую ногу на мясницком крюке ещё дышащим останкам Розенберга чтонибудь, чтобы он, по возможности, пришёл в себя и полнее ощутил всю прелесть своего нынешнего состояния. Вот, после того визита я, похоже, и стала "Железной Эльзой". Из моей свитыто добрая треть проблевалась прямо там, в подвале. А я выдержала.

Хотя Розенберг, сам того не зная, оказал мне услугу. Его предательство позволило нам повесить на него всех собак. Геббельс очень знатно вывалял Розенберга в грязи, обвинив того во всех мыслимых грехах, начиная от курения на рабочем месте и заканчивая пожиранием младенцев и сожительством с черепахой. А так как Розенберг был одним из главных идеологов нацизма, то и денацификация рейха после его казни прошла довольно ровно.

Да, мы с Геббельсом мягкую денацификацию провели. Постепенно, не сразу, конечно. Но провели. Только "мягкую" денацификацию. Чтобы народ не смущать излишне резкой сменой курса, пришлось сохранить всю внешнюю символику, включая свастику и нацистское приветствие. Кроме того, партия, главой которой я являюсь, всётаки "националсоциалистическая". И слово "национал" никуда из названия деть не получится, ибо так её Гитлер обозвал. Вот и приходится извращаться и както обходить его косяки.

Мне даже книгу пришлось написать под это дело. "Продолжение Борьбы", называется. Откровенно говоря, писала её не я. Я только общие мысли выдавала и корректировала. Писали мальчики Геббельса, всего человек десять. Причём один из них – наполовину еврей. Ну, так Геббельс сказал мне, что в своём ведомстве он сам решает, кто еврей, а кто нет. Да и отношение к евреям после смерти Гитлера стало куда как более спокойным. Еврейские гетто на территории Рейха давно все были упразднены в связи с выселением евреев на Мадагаскар, но сейчас Мюллер получил от меня негласное распоряжение закрывать глаза на нелегально находящихся в Рейхе евреев, если те не нарушают наших законов и не ведут антиправительственной агитации.

Так вот, возвращаясь к "моей" книге. Это было вроде как творческое развитие учения националсоциализма. Основной постулат, величие и избранность арийской расы, остался неизменным. Никак от него не избавиться. Но теперь он обзавёлся некоторыми поправками. То есть в моей трактовке высшая раса – это не привилегия, а бремя. Арийцы – чтото вроде могучего ледокола, ведущего за собой через льды караван судов. Да, ледокол сильный, прочный. Но и остальные суда отряда тоже важны. Сам по себе ледокол нежизнеспособен. Потому что на одном судне везут для него топливо, на другом – продовольствие, на третьем – запчасти, на четвёртом плывут ремонтники, а на пятом и вовсе, плавучий бордель, вещь совершенно необходимая в дальнем походе.