Ксеноцид (др. перевод)

– Многие не задумываются о таком вообще, во всяком случае всерьез, а ты посвящаешь этим размышлениях всего себя, – доказывала Валентина.

– То, что я думаю о чем-то, вовсе не означает, что я что-либо знаю, – возражал Миро.

Она и в самом деле привыкла к его голосу, хотя порой его медлительность ужасно раздражала. Временами требовалось проявлять незаурядные усилия, чтобы не выказать нетерпения.

– Природа Вселенной, – заметил Джакт.

– Источники жизни, – продолжала Валентина. – Ты сказал, что много размышлял над тем, что значит быть живым, и я хочу выслушать твое мнение.

– Как работает Вселенная и при чем здесь мы, – рассмеялся Миро. – Так и свихнуться недолго.

– Как-то раз мою лодку зажало дрейфующими льдами. Я две недели кружился в снежной буре, и негде было укрыться от холода, – сказал Джакт. – Сомневаюсь, что ты сможешь поведать мне что-нибудь такое, от чего я вдруг свихнусь.

Валентина улыбнулась. Джакт был не мальчик, и его философия обычно сводилась к вопросу, как сплотить команду и наловить побольше рыбы. Но он сразу понял, что Валентина хочет раскрутить Миро на разговор, и помог ей несколько разрядить обстановку, дав Миро понять, что каждое его слово будет воспринято серьезно.

И важнее всего было, что именно Джакт произнес слова ободрения, потому что Валентина видела, да и от внимания Джакта не ускользнуло, каким взглядом Миро следит за ним. Джакт, может, и стар, но его руки, ноги и спина все же принадлежали бывалому рыбаку, и каждое движение говорило о ловкости и силе его тела. Как-то раз Миро даже не выдержал и заметил, как бы между делом, хотя в голосе сквозило восхищение: «У вас сложение прямо как у двадцатилетнего» Валентина смогла уловить горькую мысль, которая крутилась у Миро в голове: «А я, который действительно молод, вынужден обходиться телом сраженного артритом девяностолетнего калеки». Выходит, Джакт что-то значил для Миро: он являл собой будущее, недоступное тому. Восхищение и горечь. Миро было бы очень трудно говорить открыто в присутствии Джакта, если бы Джакт не позаботился о том, чтобы Миро в его словах не слышал ничего, кроме уважения и искреннего интереса.

Пликт, как всегда, молча сидела в кресле, погруженная в себя, практически невидимая.

– Хорошо, – кивнул Миро. – Размышления на тему природы действительности и души.

– На какой основе – теологической или метафизической? – поинтересовалась Валентина.

– В основном метафизика, – ответил Миро. – И физика. Из каковых ни одна не является моей непосредственной профессией. И вы, насколько я помню, говорили, что я вам потребовался вовсе не для таких вот историй.

– Я сама решу, что мне нужно.

– Ладно, – сдался Миро. Он пару секунд помолчал, словно раздумывая, с чего начать. – Вы, разумеется, слышали о филотических связях…

– Мне известно лишь то, что и каждому обыкновенному человеку, – отозвалась Валентина. – И, кроме того, я знаю, что за последние двадцать пять столетий эксперименты с филотами ни к чему не привели, потому что это не та вещь, на которой можно ставить опыты.

Это было очень старое открытие, восходящее к дням, когда ученые боролись за развитие всевозможных технологий. Начинающие студенты-физики прежде всего должны были запомнить несколько мудрых высказываний: «Филоты есть основные составляющие частицы любого рода материи и энергии. Филоты не обладают ни массой, ни инерцией. Филоты обладают только местоположением, продолжительностью во времени и связью». И все знали, что именно филотические связи – переплетения лучей филотов – делают возможным существование ансиблей и позволяют поддерживать мгновенную связь между мирами и космическими судами, удаленными друг от друга на многие световые годы. Но ни один человек не понимал, как это получается, а так как потрогать филоты нельзя, то и экспериментировать с ними практически невозможно. Их можно лишь наблюдать, да и то исключительно через их связи.

– Филотика, – задумчиво пробормотал Джакт. – Ансибли?

– Побочный продукт.

– А при чем здесь душа? – поинтересовалась Валентина.

Миро собрался было ответить, но тут же им овладело безысходное отчаяние при мысли, как он будет выдавливать длинные предложения через свой вялый, сопротивляющийся рот. Он подвигал нижней челюстью, губы легонько зашевелились.

– Я не могу, – вдруг громко заявил он.

– Мы слушаем, – мягко настаивала Валентина.

Она поняла, что ему совсем не хочется пускаться в длинные рассуждения при явно ограниченной способности к речи. Но она также знала, что так или иначе, но ему придется высказаться.

– Нет, – снова произнес Миро.

Валентина собиралась и дальше настаивать, но тут заметила, что губы его шевелятся, хотя с них слетает лишь неразборчивый шепот. Что он там бормочет? Ругается?

Нет, дело не в этом.

Лишь спустя мгновение она поняла, что происходит. Потому что когда-то видела, как Эндер делал то же самое: двигал губами и челюстью, когда подавал беззвучные команды на терминал, оправленный в серьгу, которую носил в ухе. Ну конечно, Миро пользуется теми же компьютерными штучками, что когда-то использовал Эндер, поэтому он так сейчас разговаривает.

А еще через секунду стало ясно, какие команды передавал Миро по серьге. Терминал, должно быть, был связан с судовым компьютером, потому что скоро один из дисплеев прояснился и на экране возникло лицо Миро. Только без следов паралича, искажающего лицо юноши. Валентина сразу догадалась: таким, видимо, было его лицо изначально. И когда компьютерное изображение заговорило, из динамиков донесся настоящий голос Миро. Четкий. Напористый. Рассудительный. Быстрый.

– Вы, наверное, знаете, что, когда филоты сходятся, образуя долговременную структуру – мезон ли, нейтрон, атом, молекулу, организм или планету, – они устанавливают друг с другом связь.

– Что это такое? – недоумевающе перебил Джакт. Он никак не мог понять, почему компьютер вдруг заговорил.

Компьютерное изображение Миро замолкло и застыло на экране. Ответил сам Миро.

– Я долгое время занимался компьютером, – сказал он. – Я сообщал ему кое-что, он это запомнил и теперь говорит за меня.

Валентина попыталась представить, сколько времени Миро бился над программой, пока компьютер не начал точь-в-точь передавать его лицо и голос. Как забавно – создать себя таким, каким ты должен быть. И как мучительно больно видеть, каким ты мог быть, и знать, что этому никогда уже не случиться.

– Очень умно, – отозвалась Валентина. – Что-то вроде протезирования личности.

Миро усмехнулся – смешок получился каким-то сиротливым.

– Продолжай, – сказала Валентина. – Сам ли ты говоришь, говорит ли за тебя компьютер, мы слушаем.

Компьютерное изображение вновь ожило и заговорило сильным голосом прежнего Миро:

– Филоты – это самые маленькие составляющие частицы материи и энергии. Они не обладают ни массой, ни протяженностью в пространстве. Каждый филот соединяется с остальной Вселенной единственным одномерным лучом, который и объединяет филоты в ближайшую по размерам частицу – мезон. Все лучики от филотов, заключенных в мезоне, сплетаются в единую филотическую нить, которая соединяет мезон со следующей структурной единицей – нейтроном, например. Нити в нейтроне сплетаются уже в бечеву, контактирующую с прочими частями атома, далее возникает молекулярная веревка. Это не имеет ничего общего с ядерными силами или силами притяжения, ни при чем здесь и химические связи. Насколько мы можем судить, филотические связи ровным счетом ничего не делают. Они просто существуют.

– Но изначальные лучи никуда не деваются, они присутствуют во всех этих связях, – уточнила Валентина.

– Именно. Каждый луч длится вечно, – ответил экран.

Это произвело на нее впечатление. Да и на Джакта тоже, судя по тому, как расширились его глаза, – компьютер, немедленно отреагировавший на заданный Валентиной вопрос. Значит, это не подготовленная заранее лекция. Программа и так, наверное, достаточно сложна, чтобы настолько четко передавать лицо и голос Миро; но теперь компьютер отвечает, будто в точности повторяет личность Миро…