Страница 13 из 23
_— Или_руку…_ — _засомневался_Игнат._ — _Но,_скорее,_ногу._Левую.
Или_я_мог_увидеть_тебя_со_спины._Просто_я_думаю,_что_люди_пересекаются,
понимаешь?_Просто_ты_не_собираешься_замечать_их,
а_с_кем-то_совсем_незнакомым_видишься_почти_каждый_день._И_не_знаешь_об_этом…_
_— Нет,_мы_не_пересекались,_ — _тихо_сказала_я_и_посмотрела_Игнату_в_лицо.
— _Но_я_видела_тебя_каждый_день._
_— И_я,_ — _шепнул_Игнат._Или_это_так_зашумели_набежавшие_волны…_
— Але, Тин, ты слышишь?! — кричала Сашка.
Не глядя, я выключила телефон. Игнат прав — зачем он нужен? Внутри меня была
пустота. Я зашвырнула телефон подальше. Он полетел через забор, куда-то в лес.
Теперь все равно.
Я медленно повернулась к Рамбалю. Он стоял бледный и испуганный.
— Сегодня суббота? — бесцветным голосом спросила я, все еще на что-то
надеясь.
Рамбаль кивнул. Я отвернулась. Внутри меня все сжималось. Я даже заплакать
не могла — ведь слезы были тоже там, внутри клубка, такого тугого, что сложно
было пошевелиться.
Сегодня суббота. У Игната нет мобильника. А у меня больше нет Игната. Мы
никогда не встретимся.
— Время? — спросила я, глядя на далекий лес.
— Три пятьдесят, — тихо сказал Рамбаль.
Может, еще не поздно? Может, он будет ждать? Я собралась с силами и
попросила:
— Артем… Отвези меня, пожалуйста, в город.
Мы ехали на байке, и, хоть и ревел двигатель, висела терпкая тишина. Только
бы успеть, думала я. Только бы он оказался на месте. Пусть все наладится,
пожалуйста!
Мы добрались за полтора часа. Я попросила высадить меня чуть дальше площади.
— Спасибо, — сказала я, махнула рукой и пошла прочь.
— Тебя подождать? — с готовностью спросил Рамбаль.
Я остановилась и посмотрела на него:
— Нет. Уезжай.
— Тогда счастливо, — сказал Рамбаль. Я дождалась, пока он уедет. Мне не
нужно, чтобы он вдруг пошел следом.
А потом побежала к памятнику. Мне казалось, что сейчас я встречу его, и все
наладится. Все в мире встанет на свои места, будто в сложном ребусе.
Но Игната не было. Я ходила среди людей, заглядывала им в лица. Прошлась по
близлежащим кафе — вдруг он окажется там? Потом подумала, что, если он ищет
меня, то бегать глупо — лучше стоять на месте и ждать. Я сцепила руки за спиной,
гордо посмотрела вперед и замерла. У меня не было с собой часов — я не могла
знать, который сейчас час и сколько времени прошло. Может, я жду уже несколько
часов, может, всего пару минут…
Мы с памятником Гоголя стали похожи друг на друга. Впереди нас была вечность
и мы никуда не собирались уходить. Но Гоголь до этого сделал кучу важных дел, а
я только потеряла Игната.
Нет, нельзя стоять! Я решила съездить в магазин, где мы встретились. Ведь мы
с Игнатом должны думать одинаково! Он должен понять, что я опоздала не
специально, и искать меня!
Он обязан быть там!
Но магазин встретил меня чужими людьми и безразличием. Я немного побродила,
а когда вышла, уже темнело.
И только сейчас я подумала, что меня, наверное, уже ищут. Но какая разница?
Ключей от дома у меня не было, и я решила идти к Сашке. Но вовремя заметила
свет в наших окнах. Меня встретил папа. Сначала он, как мне показалось,
обрадовался, но сразу же разъярился.
— Алевтина! — закричал он и затряс меня за плечи. — Ты где была?! Как ты
смела?! Что на тебе за одежда?! Ты вообще думаешь о нас, или только о себе?!
Я безвольно стояла.
— Давай, давай, — бесцветным голосом сказала я ему. — Пинай труп. Это так
весело.
Папа остановился и отпустил меня. Я поплелась к себе в комнату, мимоходом
взяла тот самый календарик и упала на кровать. Повертела календарик в руках. На
следующий год. Конечно. Как я умудрилась не посмотреть? Мне захотелось скомкать
его и забросить подальше. Но вместо этого я сунула календарик под подушку. Зачем
— сама не знаю. Наверное, на память. Папа какое-то время постоял в коридоре.
Потом зашел ко мне в комнату и злобно прорычал:
— Неделя домашнего ареста! Ни шага за порог!
— В понедельник мне в школу, — безразлично сказала я.
— К черту школу! — рявкнул папа.
Ничего себе!
Папа достал мобильник и набрал номер. Наверное, мамин. Он вышел в коридор,
но мне было хорошо слышно.
— Алло, — говорил папа. — Нашлась. Отбой. Не знаю, страдает. Какая еще
любовь?!
Много они понимают.
А папа говорил:
— Приезжать обязательно? Без этого никак? Хорошо, я поеду. Ты там не нужна?
Едь сюда. Да, я позову Сашку, она посидит.
Папа зашел в комнату, стоял на пороге, вздыхал и царапал пальцем обои. Потом
сказал:
— Мне надо съездить к коттеджу. МЧС требует объяснительную. Мама едет сюда.
Я позвал Сашку.
Я села на кровати и посмотрела на него.
— Пап, в жизни всегда так? Теперь все время будет плохо? — вдруг с отчаянием
спросила я.
Папа подошел и крепко обнял меня. Я заплакала. Он непонятно шмыгнул носом и
сказал:
— Глупая, — и погладил меня по голове. — Не расстраивайся. Держись. Мне надо
ехать, — на пороге он снова остановился и грозно сказал, показывая на меня
пальцем: — Неделя домашнего ареста!
— Слышала, — всхлипнув, произнесла я.
Сашка примчалась непонятно радостная. Потом хлопнула входная дверь — ушел
папа. Сашка глянула в сторону двери, потом повернулась ко мне и весело сообщила:
— Тин! Ты теперь герой! Твою фотку показывали по новостям!
— Федеральным? — попыталась пошутить я.
Сашка махнула рукой:
— Ты что, местным! Тебя искало МЧС. Вот это было круто! Меня тоже
показывали. Ну, точнее, я по телефону им сказала, что дозванивалась до тебя
около четырех, но потом связь пропала.
У меня застучало сердце — получается, появилась маленькая, но надежда. Я
сказала Сашке:
— Интересно, может, Игнат видел новости, и поймет, что я не специально
опоздала?
Сашка грустно сказала:
— Значит, вы все-таки не встретились.
Я посмотрела на нее, кусая верхнюю губу. И сказала тихо:
— Тебе нужен календарик на следующий год?
Домашний арест для меня — это когда никто не следит, но врать невмоготу. Я
не обманывала папу — честно сидела дома. Хотя когда к нам кто-то приходил или
дозванивался, с готовностью говорила:
— Папа посадил меня на хлеб и воду.
Папа злился:
— Не надо передергивать.
Домашний арест — это когда можно посмотреть миллионы фильмов, но их смотреть
не хочется. Когда тебя ждут тонны книг, но и они становятся неподъемным грузом.
Зато ты знаешь, сколько полос обоев у тебя в комнате, кафелин в ванной, где на
оконном стекле находится пятно от краски, которой красили подоконник. Когда ты
учишься смотреть то на пятно, то сквозь него. Когда смотришь сквозь него на
улицу, а там никого нет.
Еще домашний арест — когда точно знаешь, как выглядят твои коленки. И, когда
с силой упираешься в них лбом, поодиночке — то о правое колено, то о левое,
можно какое-то время ни о чем не думать.
А если думать… То во время домашнего ареста много думается об общемировом.
Как они там, в космосе? Как они там, под водой? Как мы здесь, на земле?
Море было в метре от меня, но нас разделяла высокая непроходимая стена. Она
глушила все звуки, и время становилось ватным, податливым. Из него можно было
лепить, как из пластилина. Я лепила имя «Игнат», а потом сворачивала пластилин в
один разноцветный ком. Все смешивалось, мне становилось страшно.
_— Иногда_почему-то_становится_так_страшно,_просто_так…_Ни_из-за_чего…
А_потом_проходит._Мне_кажется,_это_потому,