Третья версия

— Когда это было? Какого числа? — спросила сле­дователь.

Ирина зашевелила губами, вспоминая.

— Какого числа?.. Алик пришел ко мне в воскре­сенье, пятого. А в субботу я была у Поли.

— Значит, вы видели Дорошину за день до ее смерти, — не то спросила, не то подтвердила следова­тель.

Соколова подошла к длинной скамье, сдернула по­крывало. Здесь стояли выстроившись в ряд несколько спортивных сумок.

— Ирина Владимировна, посмотрите внимательно, быть может вы узнаете здесь сумку, принадлежавшую Дорошиной?

Пухова подошла и тут же указала на желтую спор­тивную сумку.

— Вот эта. Поля ее купила лет шесть назад. В тот вечер сумка стояла возле шкафа.

Подписав свои показания, свидетель Ирина Пухова ушла. Через некоторое время, постучавшись, вошел майор Лихарев.

— Товарищ советник юстиции, ваше поручение вы­полнено, — шутливо отрапортовал он Соколовой и вы­тащил из-за спины пунцовую розу на длинном стебле.

— Можно подумать, что я тебя посылала за цве­тами, — усмехнулась Майя Борисовна, ставя розу в вазу.

— Никак нет, товарищ следователь! Вы поручали мне проверить показания подследственного Крутова. Что и было сделано быстро и без потерь.

Майя Борисовна отложила в сторону протокол до­проса Пуховой, взяла чистый лист бумаги.

— Честно говоря, Юра, мне сегодня не до шуток. Го­лова раскалывается от всех этих... — Она кивнула на стопку исписанных протоколов. — Давай рассказывай, что узнал.

— Крутов действительно был в ресторане «Всполье» с десяти до полдвенадцатого. Я показал фотографию официантам, и один его опознал. Так что алиби Крутова подтверждено. Что нового поведала певичка? Я ее встре­тил у выхода.

— Она засвидетельствовала, что Крутов пришел к ней в двенадцать. Был слегка в подпитии, взвинчен и взнервлен. Но есть более интересные новости. В субботу, за день до убийства, Пухова была у Дорошиной. В разгар пированья хозяйке позвонил мужчина, они договорились о встрече на следующий день, то есть в воскресенье. Сумка, вот эта самая, стояла у шкафа. «Да, пригото­вила», — сказала Дорошина в трубку. Значит, тот, кто звонил, имел право на эти деньги.

— Твоя логика, как всегда, безупречна, — согласился Лихарев. — Что ты предполагаешь?

— Пока не знаю. Надо подумать.

— Мы сейчас едем к Дорошиной, начнем осмотр. Стажеру я приказал доставить дочь потерпевшей в про­куратуру. Он уже звонил из Юрьевца, будет здесь с минуты на минуту. Приезжайте все вместе.

Когда Лихарев вышел, Соколова набрала номер внутреннего телефона.

— Прошу Крутова ко мне!

Конвоир ввел Крутова — небритого, осунувшегося.

— Ну вот, Олег Аркадьевич. — Следователь подня­лась из-за стола. — Сейчас многое прояснилось, вы свободны. Если бы вы были искренни и откровенны с самого начала, это могло произойти значительно раньше.

— Как?!. Вы меня отпускаете?.. — Крутов не верил своим ушам.

— Здесь распишитесь, — показала в журнале Соко­лова. — Вот ваш паспорт. Вещи получите у дежурного.

— Я же признался, — растерянно бормотал Кругов. — Я не хотел, но все же... Убийство по неосторожности. Мне в камере говорили...

— Мы все проверили, Олег Аркадьевич. Дорошина была убита в тот же вечер, но гораздо позже. И совсем в другом месте.

Крутов вскочил.

— Значит, я ни в чем не виновен? Она погибла не от моей руки?

— Но втайне вы желали ей смерти, Крутов. Доро­шина была серьезным препятствием для ваших брачных планов.

Музыкант надменно откинул голову — он снова обрел утраченную было самоуверенность.

— Что у меня в мыслях, товарищ следователь, никого не касается. Мысль неподсудна!

Майя Борисовна протянула подписанный пропуск.

— Идите, Крутов. И желаю вам никогда больше с нами не встречаться.

Крутов почти выбежал из кабинета. Из окна Майя Борисовна видела: на противоположной стороне улицы с перекинутым через руку мужским плащом прохажива­лась Ирина Пухова.

«И что она нашла в этом самодовольном хлыще?.. Впрочем, лучше поэта не скажешь: „Когда мы любим, мы теряем зренье"».

Соколова отошла от окна, села за машинку, включила магнитофон. Когда какие-то детали допроса не задержи­вались в памяти, Майя Борисовна останавливала ленту, перематывала обратно, прослушивала запись снова.

Вошел Белухин, встал на пороге.

— Товарищ следователь, привез. Она — в коридоре.

Соколова выключила магнитофон.

— Вы... сказали ей?

Николай опустил голову, переступил с ноги на ногу.

— Не смог... Думал — лучше вы. Как женщина — помягче, посердечней. Она такая хрупкая... беззащит­ная... В общем, не смог... Извините!

— Эх, курсант, курсант! Какую тяжкую ношу вы на меня взвалили.

Следователь подошла к шкафу, вынула оттуда платье, туфли, плащ, разложила все это на столе. Встала лицом к двери, загораживая вещи.

— Пригласите!

Белухин вышел и тут же вернулся, пропуская вперед Таню.

— Здравствуйте, — робко поздоровалась девушка. — Вы мне хотите что-то сообщить?

— Наберитесь мужества, Таня. Вам предстоит пере­жить большое горе...

— Скажите же наконец! Я больше не могу! Я не вы­держу! Что-нибудь с мамой? Она умерла?

Майя Борисовна подошла, положила ей ладонь на плечо.

— Ничем не могу вас утешить. Ваша мать погибла от руки преступника.

Остановившимися от ужаса глазами смотрела Таня на вещи матери. Подбежала, рухнула на колени, прижи­маясь лицом к платью погибшей.

— Мама! Мамочка! Как же это? За что? Как мне жить теперь?

28

Курсант Белухин вел машину, изредка поглядывая в зеркальце, где отражались сидящие сзади следователь Соколова и Татьяна Дорошина.

Майя Борисовна гладила ее руку.

— Знаю по себе, Таня, — в таком горе утешать бес­полезно. У меня тоже... муж погиб. Два года прошло, а рана все не заживает, все саднит.

— У вас, наверно, дети, вам легче. А я одна. Совсем одна. У меня никого больше нет, ни одной родной души. Есть только двоюродная тетка... где-то на Кубани.

— А отец?

— Он умер... погиб, когда мне не было и года... Мама!.. Мамочка!.. — Таня закрыла лицо руками, горькие, бес­помощные слезы текли по ее щекам.

Когда Соколова, Таня Дорошина и Николай Белухин вошли в дом, там уже работала оперативная группа, возглавляемая майором Лихаревым. Эксперты-кримина­листы тщательно осматривали полированные поверх­ности, стекла, перенося обнаруженные следы на следо-копировальную пленку.

Гостиная представляла собой картину полного раз­грома: все вещи из шкафов, секционных полок были вы­брошены на пол, тут же валялись в хаотическом беспо­рядке книги, посуда, мелкие предметы домашнего оби­хода. В углу белели черепки драгоценной японской вазы.

— Что здесь происходит? — испуганно спросила де­вушка.

Майя Борисовна бережно взяла ее под руку.

— Простите, Таня, что мы начали без вас, но в доме кто-то уже побывал — возможно, убийца вашей матери. Мы надеемся обнаружить его следы.

— Весь дом перерыт, — сказал подошедший Лиха­рев. — Преступник явно что-то искал. Но входная дверь следов взлома не имеет, замок открыт без отмычки. У кого еще были ключи от дома? — обратился он к де­вушке.

— Только у мамы и у меня.

— Таня, у Полины Гавриловны были какие-то драго­ценности? — спросила Соколова.

— Были.

— Где они хранились?

— У мамы в спальне. Наверху.

— Пойдемте, Танечка, покажете.

Идя к лестнице, ведущей на второй этаж, следователь критически оглядывала аляповатую обстановку: мебель дорогая, но разностильная, хорошие картины рядом с весьма посредственными копиями. Не квартира — анти­кварный магазин.

Таня стала подниматься наверх, за ней последовали Соколова и Лихарев. Белухин присоединился к работни­кам милиции, производившим осмотр гостиной.

В спальне Таня подошла к старинному бюро из крас­ного дерева, хотела выдвинуть средний ящик.

— Не надо, я сам! — опередил ее Лихарев и, надез перчатки, осторожно выдвинул ящик. Он был пуст.