Кошки

На краю маленького пруда на камне сидела серая кошка и смотрела на воду. Не опасно ли это? Пространство воды было для нее таким же новым, как и огонь. От ветра по поверхности пруда пошла рябь, вода заколыхалась, набежала на край камня и намочила киске лапы. Та жалобно взвыла и потрусила назад, к дому. Кошка уселась возле входной двери, поводя ушами и глядя назад, на тропинку, ведущую к пруду. Медленно поднялась и снова направилась туда — но не сразу: серая кошка никогда сразу не признавала, что может в чем-то оказаться неправой. Вначале она приняла картинную позу, вылизала себя, прихорошилась, изображая равнодушие. Потом пошла к пруду окольным путем, по верхнему участку сада и вниз по каменистому валу. Камень по-прежнему лежал там же, у воды. И вода, чуть колыхаясь, заливала его край. А низко над водой нависали ветви дерева. Кошка раздраженно прошла по мокрой траве, выбирая, куда ставить лапки, как старая дама. Уселась на камень и уставилась на воду. Ветви над ней колыхались и дрожали на ветру; и снова вода плеснула ей на лапы. Кошка убрала лапки и выпрямилась, подобравшись всем телом. Она подняла голову, взглянула на дерево, которое трепетало от ветра, — но это явление было ей знакомо. Она рассматривала движущуюся воду. Потом она сделала то, что проделывают все кошки, если им предлагают незнакомую пищу: протягивают лапку и дотрагиваются до нее. Кошки, за которыми мне довелось наблюдать, обычно подталкивали еду, похлопывали ее, подносили лапку к носу и сначала нюхали и лишь потом пробовали на язык новое вещество. И теперь серая кошка протянула лапку к воде, крайне осторожно. И отдернула ее. И тут она чуть не убежала: все ее мышцы напряглись, но все же она решила остаться. Опустила мордочку и лизнула воду. Но вода ей не понравилась. Она не была похожа на ту, которую серая кошка ночью пила из моего стакана у кровати; не была похожа на капли, падающие из крана, которые она ловила, приблизив к нему мордочку. Кошка засунула лапку прямо в воду, подержала ее там, вытащила, облизала. Да, это оказалась действительно вода. Известная ей субстанция, некая ее разновидность.

Серая кошка присела на камне, вытянула мордочку над водой и рассматривала свое отражение. В этом не было ничего странного: с зеркалами она была знакома. Но из-за ряби на поверхности воды ее изображение было расплывчатым. Она протянула лапку, и, в противоположность зеркалу, лапа прошла внутрь изображения, во влажную среду. Киска выпрямилась, явно недовольная. Решив, что с нее хватит, она потрусила к дому по мокрой траве. Там, бросив на черную кошку выразительный взгляд, из которого ясно было, как она ее ненавидит, серая уселась перед огнем, спиной к сопернице, настороженно наблюдавшей за ней с кресла.

Серая кошка вернулась к пруду, к своему камню. Сидя на камне, она заметила, что это дерево — любимое место птиц, которые, как только она ушла с полянки, слетелись к воде, пили, играли в пруду, летали через него взад и вперед. Теперь серая кошка посещала пруд ради птиц. Но она никогда не поймала там ни одной птички и даже, по-моему, вообще не поймала ни одной за все время пребывания в коттедже. Может, потому что котов там было множество и птицы их остерегались?

Когда ночью едешь по проселочным дорогам, в луче света от фар всегда оказываются коты: коты на живых изгородях; коты, охотящиеся за мышами; коты, выбегающие трусцой из-под колес; коты на воротах; коты на оградах.

В первую неделю нашего проживания в коттедже, который, по сути дела, представлял собой уединенное убежище, отлично спрятанное за деревьями и оградами от дороги и других домов, несколько котов заходили посмотреть, что за люди тут поселились и нет ли у них котов.

В середине ночи я увидела, как в открытом окне исчезает чей-то рыжеватый хвост. Кот, решила я и снова уснула. На следующий день, однако, в магазине мне сообщили, что из Дартмура приходят лисы, охотятся за котами. Рассказывали самые жуткие истории о лисах и кошках. Но в сельской местности котов дома не удержишь; там столько котов, что кажется, им нечего бояться ни лис, ни кого-то другого.

Рыжий хвост, как оказалось, принадлежал красивому рыже-коричневому коту. Его выгнала из нашего коттеджа серая кошка, которая к тому времени решила, что коттедж — ее собственность. Вскоре она уже отгоняла посетителей от ворот, стоявших в ста ярдах от самого дома. Коттедж и поля вокруг него теперь стали территорией серой кошки; и мы могли наткнуться на нее, когда она грелась на солнышке в высокой траве на небольшом поле повыше дома или лежала, свернувшись клубком, на длинном поле пониже дома, где имелись заболоченные участки и куда птицы слетались на водопой.

А потом произошло настоящее нашествие. Упали заборы с одной стороны участка, и когда однажды утром я собралась разжигать огонь в камине, то обнаружила обеих наших кошек на подоконнике, в состоянии временного перемирия, потому что за окном с грохотом и треском неуклюже двигались и мычали большие вонючие животные, каких они до сих пор никогда не видели. Черная кошка издала печальный глухой стон: «Кто это? Они такие большие! Мне не справиться, прошу помощи!» А серая кошка вызывающе орала, сидя в безопасности на подоконнике. А все объяснялось просто: это стадо рогатого скота с ближайших полей прорвалось через заборы и растеклось от дома до пруда и дальше, на длинное поле, на котором, как они наверняка были в курсе, уже созрел для них подножный корм. Никто не мог помочь мне выгнать скот, это произошло гораздо позже, к концу дня. Куда же подевался фермер? Животных было штук пятьдесят, и они чувствовали себя как дома; а кошки наши просто обезумели. Короткими сердитыми перебежками они метались между подоконниками, выбегали из дома и горько жаловались, пока не пришла помощь. Страшных огромных животных выдворили назад, на поля. Опасность миновала. Кошки явно сообразили, что животные такого рода не представляют для них угрозы. Потому что позже, через пару дней, ворота остались открытыми и с болот к нам забрели пони, но кошки не стали жаловаться, даже не испугались. Восемь маленьких пони паслись в старом саду, а серая кошка пробралась к ним в сад, уселась на каменную стенку и с интересом наблюдала. Со стенки она бы вряд ли слезла, но ей было интересно, и она там торчала, пока пони не решили убраться.

Кошки могут часами наблюдать за другими существами, за их незнакомым им поведением. Застилаешь ли ты постель, подметаешь пол, собираешь или разбираешь чемодан, шьешь, вяжешь — за всем этим они внимательно наблюдают. Но что они видят в этом? Недели две назад черная кошка и двое ее котят сидели на полу в середине кухни и следили, как я раскраиваю ткань. Они наблюдали, как движутся ножницы, как движутся мои руки, как ткань раскладывается по разным кучам. Они все утро были поглощены наблюдением. Но я не уверена, что они увидели то, что видим мы. Что, например, видит серая кошка, когда полчаса не отрываясь наблюдает за движением пылинок в столбе солнечного света? Или когда смотрит, как шевелятся листья на дереве за окном? Или когда обращает свой взгляд на луну, поднявшуюся над колпаками дымовых труб?

Черная киска, как педантичный учитель своих котят, никогда не упустит возможности дать им урок или преподать мораль. Зачем она потратила целое утро, наблюдая в окружении котят с двух сторон, как блестит металл ножниц в темной ткани, зачем она обнюхивает ножницы, обнюхивает ткань, обходит поле действия и потом передает какие-то свои наблюдения детишкам, так, чтобы они делали то же, что и мать, — вперемежку с разного рода прыжками и играми, ведь они все же еще очень маленькие? Но они тоже принюхиваются и к ножницам, и к ткани, проделывают то же, что только что проделала их мамаша. Потом сидят и наблюдают. Несомненно, кошка что-то познает и чему-то обучает котят.

Глава восьмая

Перед вторым окотом черная кошка прихворнула. На спине у нее образовалась большая залысина, она похудела. И еще она очень уж нервничала: за неделю до родов нипочем не хотела оставаться одна. В коттедже было полно народу, и людям нетрудно было составить ей компанию. В те выходные в доме оказались три женщины. Погода испортилась, и мы собирались поехать на побережье посмотреть на холодное штормовое море. Но черная кошка нас не отпустила. Обстановка была напряженной, потому что мы решили оставить ей только двух котят: больше двух ей было бы не прокормить. Это означало, что еще нескольких нам придется уничтожить.