Персиваль Кин

— Я думал, — сказал один из мичманов, — что делать, если мамми Христобелла уморит себя? Я женюсь на Лейле и буду содержать отель. Мамми, вы оставите мне посуду и серебро?

Лейла, прекрасная молодая мулатка, была старшею из невольниц и общею любимицею, потому что всегда была весела и внимательна. При этих словах Лейла усмехнулась, а мамми Христобелла, заметя, что она показывает свои белые зубы, закричала:

— Ты смеешься, тебе весело? Чему ты смеешься, Лейла? Пошла прочь — вон из комнаты, я накажу тебя. Ты смеешь смеяться — ты идешь против меня, негодная!

Здесь я замечу, что мамми Христобелла наперед условилась со мною в этой сцене, и Лейла и два фермера заранее участвовали в секрете; однако, кроме нас, этого никто не знал, и всем казалось, что гнев хозяйки распространялся также на меня и на двух фермеров, на которых она прежде никогда не сердилась.

Мамми Христобелла встала и вышла из комнаты, а я старался убедить шалунов, что они доведут бедную женщину до крайностей. Фермеры соглашались со мною, но большинство голосов было против нас, и молодые негоцианты старались даже завести со мною ссору. Наконец, я отвечал:

— Господа, как вам угодно; но зная лично адмирала и губернатора, я донесу им, если это будет еще продолжаться. Жалею, что должен буду прибегнуть к таким средствам, но здесь невозможно жить. Вы должны выехать, когда этого требует хозяйка.

При этих словах морские офицеры замолчали, но другие сделались еще более дерзкими. Я не хотел начинать открытой войны и потому, не говоря ни слова, вышел из-за стола. После моего ухода шум еще более усилился. На другой день перед обедом мамми Христобелла прислала сказать молодым людям, что она не будет принимать их к обеду. Все они смеялись и по-прежнему пошли к столу. Обед был лучше обыкновенного, и они поздравили с этим Христобеллу. Мамми, задумчиво сидевшая на своем месте, во все время не сказавшая ни слова, при этом замечании опустила голову.

Обед кончился, и тогда мамми приказала Лейле принести бокал, стоявший в буфете. Она казалась смущенною и долго медлила, прикладывая бокал к губам и ставя его на стол. Это заставило обратить на нее общее внимание. Наконец, она взяла бокал, тяжело вздохнула и выпила все до капли. Несколько секунд она держала руку на лбу, положив локти на стол. Наконец, она взглянула на всех и сказала:

— Господа, я скажу вам несколько слов. Жалко, что не могу пить ваше здоровье; но это бесполезно; я несколько раз говорила вам, что вы доведете меня до безумия, до самоубийства. Теперь все кончено, я приняла яд. Через два часа меня не будет.

При этом известии все невольно вскочили со своих мест.

— Господа, вы жалеете обо мне, но будете жалеть еще более. Капитан, простите меня, и вы, господа фермеры; я не хотела делать вам зла, но не могла отвратить его. Объявляю вам, что все вы пили отравленную воду, я также приняла яд, чтобы избегнуть казни. Обед отравлен, и все вы отравлены, — громко вскричала Христобелла и выбежала из комнаты.

При этом известии я вскочил со стула и будто в отчаянии ломал руки. Я взглянул кругом и никогда не забуду того ужаса, который написан был на лицах всех присутствовавших. Старый фермер, сидевший возле меня и также участвовавший в заговоре, с воплем опустил голову на стол.

— Боже, отпусти мне грехи мои, — вскричал другой фермер.

Лейтенант Максвел взглянул на меня и залился слезами; Дотт положил пальцы в рот и сидел как помешанный.

Наконец, я стал звонить, но никто не явился. Я стал звонить громче. Показался невольник.

— Где мой слуга?

— Его нет здесь, сударь.

— Где все люди?

— Все разбежались, сударь; мамми Христобелла умирает.

— Беги же скорее на бриг и приведи сюда доктора.

— Сейчас, — отвечал негр, выходя из комнаты.

— О, я начинаю чувствовать, — вскричал я, схватывая себя за грудь. — Я задыхаюсь.

— И я также, — сказал один из мичманов плача. Лейла в слезах вбежала в комнату.

— Мамми умерла, — сказала она. — О, капитан Кин, мне жаль вас, подите, я дам вам противоядие.

— Дай, скорее, скорее!

— Да, да, давай нам скорее!

— У меня теперь нет более, но я приготовлю еще. Останьтесь здесь и не шевелитесь, иначе яд станет действовать; я возвращусь как можно скорее.

Лейла взяла меня за руку и вывела из комнаты; придя к Христобелле, я хохотал до слез; но тем наказание еще не кончилось. Около десяти минут, не говоря ни слова, не смотря друг на друга и не двигаясь, с отчаянием на лицах, они обрадованы были возвращением Лейлы с огромным кувшином, из которого каждому досталось по стакану. Я стоял за дверьми, между тем как они толкали друг друга, спеша за противоядием, и потом пили его с жадностью, не воображая, что оно, вместо того, чтобы исцелить их, еще сделает больными. Через несколько минут начались вопли, крики, и сцена сделалась ужасною. Невольники отнесли гостей на постели, оставя их на жертву тягостным мыслям и сильным действиям противоядия, которое всю ночь не давало им покоя.

ГЛАВА XXXVI

С рассветом я пришел в комнату Дотта вместе с доктором, которому прежде открыл секрет. Том был в жалком положении.

— Слава Богу! Хоть один остался в живых! — сказал мне доктор.

— О, капитан Кин, — сказал Том, — как я рад, что вы здоровы; но вы приняли лекарство гораздо прежде нас.

— Да, — отвечал я, — мне дали его вовремя; но мы не теряем за тебя надежды.

— Я чувствую себя очень худо, — отвечал Том. — Доктор, скажите, останусь ли я жив?

Доктор взял его пульс и нахмурился. Наконец, он сказал:

— Ежели через двенадцать часов вам не будет хуже, то я ручаюсь за вашу жизнь.

— Сколько умерло? — спросил Дотт.

— Не знаю; мы прежде всех посетили вас.

— Я сознаюсь, что мы были не правы, — сказал Том, — зачем было доводить бедную женщину до отчаяния? Если я останусь жив, смерть ее будет лежать на моей совести.

— Правда, Дотт, — отвечал я, — но доктор велит оставить тебя в покое, и потому я уйду. Вечером опять навещу тебя.

Шутка мамми Христобеллы положила конец проказам мистера Дотта. Все другие, бывшие жертвами нашего заговора, оправясь от болезни, расплатились с Лейлою и скорее выехали из дому.

На третий день Том Дотт и лейтенант Максвел перебрались на бриг, воображая, что они чудом спаслись от смерти, и мы с двумя фермерами остались единственными жильцами Христобеллы, которая сделалась по-прежнему внимательною. Она сказала мне:

— Масса Кин, я очень много вам обязана; если вам нужно двести, триста, пятьсот фунтов стерлингов, возьмите у меня и хоть никогда не возвращайте.

Я отвечал, что не имею нужды в деньгах и что также много ей обязан. Но этот случай уже наделал много шума. Сначала в самом деле поверили, что Христобелла отравила себя и своих постояльцев, и я должен был защищать ее. Когда адмирал прислал расспросить о случившемся, я поехал к нему и рассказал всю историю и после принужден был повторить ее губернатору. Все смеялись над страдальцами и поздравляли мамми Христобеллу, что она так хитро и искусно очистила свой дом от несносных постояльцев.

Однажды адмирал прислал за мною и сказал:

— Кин, мне нельзя долее ждать прихода другого судна. Я должен послать вас с депешами в Англию: завтра вы сниметесь с якоря.

Я отвечал, что готов, и простился с адмиралом, который обещал прислать депеши на другой день с рассветом. Я поехал на бриг, отдал нужные приказания и потом возвратился в отель, чтобы взять свои вещи и расплатиться; но мамми Христобелла не хотела и слышать о плате и даже рассердилась не на шутку. Итак, вместо расписки, поцеловав старушку и потом Лейлу и подарив последней пару дублонов, я уехал на бриг. На следующее утро адмирал прислал депеши, и бриг под всеми парусами понесся в Англию.

Мы сделали самый быстрый переход. Команда была прекрасная, и с офицерами я не имел никаких неудовольствий.

Мы уже приближались к Англии, когда Боб Кросс донес мне, что на юго-востоке от нас слышна пальба. Я вышел наверх, но хотя выстрелы были явственно слышны, однако судов не было видно. Я переменил курс и к рассвету увидел французскую шкуну, сражавшуюся с большим английским кораблем, по-видимому ост-индской компании. Корабль имел уже множество повреждений в парусах и рангоуте.