Страница 72 из 76
— Постарайтесь вспомнить хоть какую-нибудь деталь в поведении отца?
Подполковник задумался.
— Нет, что-то не припомню, — признался он, но вдруг хлопнул себя ладонью по голове. — Ах, да! И как я мог об этом забыть!
В глазах Виктора появился странный блеск.
— О чем?
Преподаватель окинул присутствующих взглядом и негромко проговорил:
— Неделю назад его вызвали в генералитет.
— Зачем? — Виктор почувствовал, как его ладони сжались в кулаки.
— Этого я не знаю, но по возвращении оттуда Николай признался мне, что хочет подать в отставку.
— В отставку? — поразился молодой человек. — Но ведь он высококлассный специалист, каких еще поискать надо!
— Это же и я ему сказал.
— А он? — поторопил ученый.
— Он был похож на грозовую тучу. Мы с ним спорили несколько часов, и мне все-таки удалось уговорить его подождать с окончательным решением хотя бы пару лет.
— Он согласился?
— Да. И, судя по следующим дням, не сожалел об этом. Николай был, как всегда, подтянут и дружелюбен. Он шутил и даже смеялся.
Александр Степанович вдруг замолчал.
— Это все? — задумчиво спросил Виктор.
— Все, что известно мне, — уточнил подполковник. — Если появится что-то новое, я сообщу. Кстати, ты когда в следующий раз собираешься в столицу?
— Боюсь, что мы вряд ли сможем встретиться, — высказал свои опасения ученый.
Преподаватель кивнул на шныряющего невдалеке шефа.
— Полковник? — догадался он.
— Не только, — махнул рукой Виктор. — Я даже не уверен, буду ли я тут в ближайшие полгода.
— Как же нам быть? — протянул Александр Степанович и, тут же придя к какому-то решению, предложил: — Вот что, ты ни о чем не думай, занимайся своей работой, а я попытаюсь сам узнать обо всем и, если это будет необходимо, приму соответствующие меры.
Виктор испуганно посмотрел на друга отца.
— Мне кажется, вам не стоит за это браться.
Александр Степанович лишь усмехнулся.
— Поверь, твой отец очень много для меня значил, и если в его смерти кто-то виновен, то он обязательно должен быть наказан.
— Но ведь это генералитет, а они вам не простят.
— Это дело чести, — твердо проговорил подполковник и добавил: — Офицерской чести.
Сам того не желая, своими последними словами Александр Степанович лишь подлил масла в пылающий огонь эмоций Франка.
Виктор сжал кулаки и, срываясь на крик, проговорил:
— Да будь он хоть самим чертом, я все равно его найду и отомщу!
Все присутствующие в комнате встревоженно оглянулись на ученого. Александр Степанович по-отцовски обнял молодого человека за плечи и, как бы извиняясь за него, произнес:
— Витя очень устал… Такие известия… тяжелая работа, долгий перелет… Поверьте, это все-таки очень больно и тяжело лишиться сразу отца и матери…
Слова преподавателя подействовали на публику успокаивающе, и, спустя еще минут пять, все позабыли об этом инциденте и предались скорби по безвременно ушедшим.
XI
Такой кошмарной ночи, которую он провел у гробов родителей, Виктор не пожелал бы даже врагу. Вместе с ним остались самые близкие, а так же полковник и телохранители, которых ученый не решился выгнать.
Александр Степанович ухаживал за Виктором, как за своим сыном, занимая молодого человека разговорами о каких-то своих проблемах в академии. Временами голос друга отца куда-то проваливался, и перед глазами младшего Франка вставали страшные картины автокатастрофы.
Наконец самое ужасное вместе с ночью начало медленно растворяться, и молодой человек с облегчением заметил, что за окном уже проступает рассвет.
К девяти часам в квартиру вновь начал стекаться народ. Люди приходили с венками и плакали, прощаясь с родителями Виктора. В одной из женщин ученый узнал лучшую подругу матери по училищу. Хрупкая и миниатюрная бывшая балерина, сложив руки на груди, что-то шептала, глотая слезы. Почему-то именно она пробудила в молодом человеке неведомые доселе чувства. Он как-то по-детски всхлипнул и убежал в ванную, чтобы дать выход скопившемуся горю.
Виктор оплакивал все: смерть Павла, Оли, Конева и многих других, павших от рук монстра. Неожиданно молодой человек услышал, как кто-то робко постучал в дверь.
— Да-да, — разрешил он, судорожно вытирая лицо полотенцем.
— Извини, — Александр Степанович умоляюще посмотрел на Виктора. — Уже пора…
— Одну минуту, — Виктор сполоснул глаза холодной водой и, едва передвигая налитые свинцом ноги, вернулся в комнату.
Там царило беспокойное оживление: женщины разбирали венки, несколько молодых офицеров раскладывали на подушечки ордена отца, девчушки из хореографического училища, где преподавала мать, суетливо перекладывали цветы.
— Вначале пусть идет вот эта девочка и бросает гвоздики, — отдавал распоряжения ответственный за похороны. — Потом награды, потом…
Крепкие мужики, примериваясь, слегка приподнимали гробы, и, заметив Виктора, закивали ему на выход. Он было бросился помогать, однако те сурово пояснили:
— Близким родственникам нельзя, иди.
Не зная всех тонкостей, Виктор поплелся на улицу, чувствуя, как за его спиной, тихо переругиваясь, мужчины проклинали узкие лестничные проемы.
Во дворе военный оркестр заиграл траурный марш. Когда-то в детстве родители хотели отдать Виктора в музыкальную школу, обнаружив, что у ребенка идеальный слух. Однако он категорически отказался. Вспомнив этот эпизод, молодой человек едва сдержал рыдание.
Незнакомые люди подходили со всех сторон и, высказывая свои соболезнования, пожимали младшему Франку руку. В толпе ученый потерял своего шефа и было подумал, что тот, проявив тактичность, оставил его в покое хотя бы сейчас. Но, когда гробы заносили в автобус, молодой человек вновь столкнулся с полковником.
— Вы едете со мной? — переспросил ученый, заранее зная ответ.
— Естественно. Я не могу оставить тебя в эту трудную минуту, — буркнул руководитель, жестом подзывая телохранителей.
Дорога до кладбища показалась Франку бесконечной. Слева от него сидел Александр Степанович, старавшийся изо всех сил приободрить Виктора. Справа без приглашения примостился шеф, который время от времени бросал заинтересованные взгляды на Скворцова.
— Что-то мне ваше лицо знакомо, — наконец встрял в разговор полковник. — Где же я вас мог видеть?
Александр Степанович пожал плечами и ничего не ответил.
— Вы не воевали в Афгане? — от настырного военного было не так-то просто отделаться.
— Нет! — отрезал Скворцов.
Наконец автобус въехал за кладбищенскую ограду и остановился недалеко от того места, где собирались хоронить родителей Виктора.
Ученый, не чувствуя под собой ног, поддерживаемый под руку Александром Степановичем, медленно побрел к свежевырытым ямам.
Могильщики как раз заканчивали расчищать место, тихо переговариваясь между собой.
— Говорят, важную персону сегодня привезли… — заметил один из них.
— Да-а-а, трагическая смерть в автомобильной катастрофе, — со знанием дела поддержал второй.
— А кто с ним —, жена?.. Или любовница?
— Жена…
Этот нехитрый разговор двух простых людей, каждый день видевших с десяток покойников, взволновал Франка до глубины души. Он уткнулся в плечо Скворцова и вновь заплакал, уже не стесняясь своих слез.
По традиции у гроба принялись произносить речи. Говорили многие сослуживцы отца, но ученому запомнилось лишь одно выступление.
Александр Степанович, держа в руках кепку, негромким голосом произнес:
— С Николаем Николаевичем Франком я познакомился в Прибалтике. Тогда он был молодым, полным надежд лейтенантом, моим сослуживцем. Однажды в нашу часть пришла молодая женщина и со слезами на глазах принялась упрашивать меня помочь отыскать военного, который спас ее маленькую дочку, которая тонула. Я взялся выполнить просьбу неизвестной, представив женщине всех офицеров нашей части. В одном из них она и узнала спасителя ребенка. Как вы и догадались, это и был Николай Франк. Однажды вечером он шел по берегу моря и услышал крик о помощи. Не задумываясь, офицер бросился наперерез волнам и, вытащив обессиленную малышку, привел ее в чувство. Когда подоспела мать, Николай передал девочку ей, даже не назвав своего имени. Я знал, что Фрак плавает очень плохо, и поэтому весьма удивился, узнав, что именно он и является спасителем. «Почему ты бросился в воду? — спросил я его. — Ты же сам мог утонуть?» И знаете, что он ответил: «Не мог, не имел права…» Его большого доброго сердца хватало на всех. Пусть же и люди никогда не забудут трагически погибшего генерала, который в первую очередь думал о других.