Страница 10 из 54
— Вы ушиблись, мистер Изи? — спросил он вежливо.
— Немножко, — ответил Джек, переводя дух.
— Вы встретили не слишком любезный прием, — продолжал старший лейтенант. — Но на корабле случаются такие минуты, когда всяк за себя, а Бог за всех. Гарпер, — прибавил он, обращаясь к доктору, — отведите мистера Изи вниз, в констапельскую, я скоро приду туда. Где мистер Джолиф?
— Здесь, сэр, — отозвался мистер Джолиф, подштурман, выступая вперед.
— На корабле есть новичок, он приехал вместе с капитаном. Прикажите подвесить койку.
Тем временем Джек спустился в констапельскую, где стакан вина несколько оживил его. Он не оставался здесь долго и не пускался в разговоры. Как только койка была готова, Джек с радостью улегся в нее, — и так как чувствовал себя совсем разбитым, то встал только на другое утро в десятом часу. Он оделся, выбрался на палубу, убедился, что корвет уже вышел в открытое море, почувствовал себя довольно скверно, потом совсем больным, и был отведен матросом обратно вниз, в койку, где и провел три дня, при довольно сильном шквале, то и дело стукаясь головой о перекладины при качке и толчках, смущенный, растерянный и приунывший.
— Так вот что значит отправиться в море, — думал он, — немудрено, что никто не стремится им завладеть, не ставит меж и не толкует о нарушении границ; только бы мне попасть опять на сушу, а там пусть хоть черт завладеет моим участком океана.
Капитан Уильсон и мистер Саубридж предоставили Джеку больше покоя, чем вообще полагается больным мичманам. В течение бурных дней корвет вышел за мыс Финистерре. На следующее утро море почти успокоилось дул только легкий бриз. Сравнительно спокойная ночь восстановила силы нашего героя, и когда утром мистер Джолиф спросил его: »Намерен ли он вставать или думает до самого Гибралтара плыть под одеялом? » — Джек, чувствовавший себя совсем другим человеком, встал и оделся. Матрос, прислуживавший ему во время болезни по приказанию капитана, явился к нему на помощь, открыл чемодан и принес все, что требовалось, без чего Джек чувствовал бы себя в затруднительном положении.
Затем Джек спросил, куда ему идти, так как он еще не был в мичманской каюте, хотя уже пятый день был на судне. Матрос указал ему, куда идти, и Джек пробрался между ящиками в какую-то конуру похуже тех, которые в имении его отца служили жилищем для пойнтеров.
— Я готов отдать всякому, кто возьмет, не только мою долю океана, но и мою долю »Гарпии», — думал Джек. — В самом деле здесь, кажется, достаточно равенства: всем одинаково скверно.
Размышляя таким образом, Джек заметил, что в каюте находится другое лицо, мистер Джолиф, пристально смотревший на него. Джек ответил ему тем же и убедился, что лицо его страшно изрыто оспой, и что у него только один глаз, пронзительный и горевший, как огненный шарик, отражая больше света от единственной свечи, чем давала сама свеча.
»Мне не по нутру ваш взгляд, — подумал Джек, — вряд ли мы будем друзьями».
Но в этом случае Джек впал в обычную ошибку людей, судивших по наружности, как мы увидим ниже.
— Рад вас видеть еще раз, новичок, — сказал Джолиф, — вы-таки долгонько лежали на бимсе, но кто сильнее, тот и болеет сильнее — вы поздненько собрались выйти в море. Ну, да говорят, «лучше поздно, чем никогда».
— Я бы очень не прочь обсудить этот пункт, — возразил Джек, — но теперь, мне кажется, это уже бесполезно. Я страшно голоден, когда мне можно будет позавтракать?
— Завтра утром, в половине девятого, — отвечал мистер Джолиф. — Сегодняшний завтрак был уже два часа тому назад.
— Неужели же я должен оставаться не евши?
— Нет, я этого не говорю; мы должны принять в соображение ваше нездоровье; но это уже не будет завтрак.
— Называйте, как вам угодно, — возразил Джек, — только прикажите, пожалуйста, дать мне поесть. Гренков или сдобную булку — что угодно, но я предпочел бы кофе.
— Вы забываете, что вы в мичманской каюте, за Финистерре. Кофе у нас нет, о сдобных булках мы и понятия не имеем, гренков нельзя сделать, потому что у нас нет мягкого хлеба, но можно дать вам чаю и корабельный сухарь с маслом — я прикажу баталеру подать.
— Вы меня очень обяжете, — отвечал Джек.
— Матрос, — крикнул Джолиф, — позовите Мести.
— Мести, в мичманскую! — крикнул матрос; и приказание пошло передаваться из уст в уста на носовую часть судна.
Но мы должны познакомить читателя с личностью, носившей имя Мести. Это был негр, привезенный из Африки в Соединенные Штаты и проданный в невольничество. Он был очень высокого роста, сухощавый, но мускулистый, с наружностью, не совсем обыкновенной для его племени. Голова у него была длинная и узкая, с выдающимися скулами, нос маленький, но правильной формы, почти римский; рот необычайно маленький, а губы тонкие для африканца; зубы очень белые и заостренные. Он утверждал, будто у себя на родине был царем, что, конечно, не могло быть проверено. Его хозяин жил в Нью-Йорке, где Мести научился говорить по-английски. Услыхав, что в Англии нет рабства, он бежал, спрятавшись на английском купеческом корабле; а по прибытии в Англию поступил на военное судно. Имени у него не было, а так как в корабельных книгах надо же было как-нибудь именовать его, то старший лейтенант, любитель немецкой литературы, пораженный выражением его лица, окрестил его Мефистофелем; это длинное имя было сокращено в Мести.
Вскоре Мести явился на корму.
— Мести, — сказал Джолиф, — этот парнишка ничего не ел с тех самых пор, как взошел на корабль, — дайте ему чаю.
— Чаю, сэр? Чтоб сварить чай, мне, во-первых, надо воды, а во-вторых, место для чайника в камбузе. Теперь готовится обед, и места не найдется для вашего мизинца если б вам вздумалось обжечь его о плиту немедленно да и воды не будет раньше семи склянок. Никак невозможно дать чаю.
— Надо же ему поесть, Мести.
— Я обойдусь и без чаю, — сказал Джек, — дайте мне молока.
— За молоком, масса, далеко ходить; на ту сторону залива.
— У нас нет молока, мистер Изи, — сказал Джолиф, — вы забываете, что мы в море, — и я боюсь, что вам придется подождать обеда. Мести правду говорит.
— Я говорю, масса Джолиф, если молодой джентльмен желает получить вместо чая похлебки, то я могу принести. Оно ведь и все равно: чай — пойло и похлебка — пойло. Миску похлебки, да орехов, да щепотку перца — это ему будет полезно, я думаю.
— Лучше, чем ничего, во всяком случае; давайте же поскорее, Мести.
Спустя несколько минут Мести принес миску гороховой похлебки, тарелку мелких сухарей, которые назывались у матросов орехами, и перечницу. Мечты Джека о чае, кофе, сдобных булках, гренках и молоке рассеялись, но он был голоден, и нашел поданный ему завтрак гораздо лучшим, чем ожидал; да и себя почувствовал гораздо лучше, когда подкрепился. Пробило семь склянок, и он поднялся вместе с Джолифом на палубу.
ГЛАВА IX
в которой Джек выступает на защиту прав человека
Когда Джек Изи поднялся на палубу, солнце весело светило, легкий ветерок дул от берега, и все снасти были увешаны рубашками, штанами и куртками моряков, промокшими во время бури, а теперь сушившимися на палубе; мокрые паруса также сушились, и корабль медленно двигался по голубым водам. Капитан и старший лейтенант стояли на шкафуте, разговаривая, а большинство офицеров, запасшись квадрантами и секстантами, определяли широту. Палуба была чиста, как стеклышко, матросы приводили в порядок снасти. Эта сцена оживленной деятельности и порядка порадовала Джека после четырех дней болезни, спертого воздуха и заключения, из которого от только что выбрался.
Капитан, заметив его, кивнул ему головой и спросил, как он себя чувствует; старший лейтенант тоже улыбнулся ему, и многие из офицеров поздравили его с выздоровлением.
Джек наступил на канат; матрос, свертывавший его, дотронулся до шляпы и попросил Джека быть так любезным освободить канат. Джек, воплощенная вежливость, тоже дотронулся до шляпы и поспешил исполнить просьбу. Вахтенный офицер дотронулся до шляпы и сообщил старшему лейтенанту, что уже двенадцать часов, — старший лейтенант дотронулся до шляпы и сообщил капитану, что уже двенадцать часов, — капитан дотронулся до шляпы и попросил старшего лейтенанта распорядиться. Вахтенный офицер дотронулся до шляпы и спросил капитана, прикажет ли он свистать к обеду, — капитан дотронулся до шляпы и ответил: «пожалуйста».