Фрактальный принц

Орудийные системы все еще в ее распоряжении. Усилием мысли она объединяет ку-торпеду с единственным оставшимся странглетовым снарядом. Одним движением века она способна сделать выстрел, который повлечет за собой термоядерный хаос.

Миели открывает глаза.

— Плевать, даже если ты сам Человек Тьмы, — бросает она. — Если ты не оставишь «Перхонен», я уничтожу и маршрутизатор, и нас обоих.

Образованное бабочками лицо Сумангуру выглядит теперь более человеческим: Миели различает тяжелую челюсть, лоб и нос и нечто вроде шрамов, обозначенных трепещущими крыльями. Но в его глазах пустота.

— Как тебе будет угодно, девчонка, — отвечает он. — Вперед. У меня не много причин цепляться за жизнь. А у тебя?

Пусковой механизм горит в ее сознании подобно свече. Это так легко. Одно движение мысли, и странглет всему положит конец, развеет ее потоками гамма-лучей и дождем барионов.

— Я предлагаю сделку, — говорит Сумангуру. — Ты обезвреживаешь ловушку, установленную ле Фламбером у Врат Царства. Я выхожу. Ты получаешь обратно свой корабль. Все довольны. Что ты на это скажешь?

Что произойдет, если она здесь погибнет? Пеллегрини сотворит другую Миели. Перебирать варианты все равно что драгоценные камни. Все это останется для кого-то другого, не для нее. Спасение Сюдян. Разборки с вором. Другая она сможет это сделать, и никто не заметит разницы.

Кроме «Перхонен».

Миели ощущает боль корабля, присутствие чужих сил в ее системах, фальшивые ноты в ее песне. Я не могу ее бросить.

— Ну?

— Ты выиграл, — произносит Миели.

Глава десятая

ТАВАДДУД И АЛАЙЛЬ

Тело Советницы Алайль — это настоящий лабиринт. Таваддуд видит ее движения за пеленой Печатей. И на ум приходит детская песенка, которую частенько напевал ей джинн Херимон:

Алайль почти целиком заполняет светлый тетраэдр своей рабочей зоны во дворце на Осколке Соареца.

Она представляет собой паутину светящихся сапфировых нитей, толстых прозрачных кабелей и пучков миниатюрных извивающихся щупалец. Словно таинственное морское существо, грациозное в глубинах океана и беспомощное на берегу, она простирается над полом и вдоль стен, вокруг столов и статуй. Часть ее тела проросла сквозь стены, смешалась со светлой ромбовидной черепицей дворца и сучковатыми ветками тянется наружу. В центре паутины лежит бесформенный мешок, напоминающий брюшко москита, наполненное кровью; внутри плавают пульсирующие органы.

Пелена Печатей в холле — серебряные и золотые надписи в воздухе, начертанные мухтасибами вокруг зараженной части дворца Алайль, — частично загораживают это зрелище, но от этого не становится легче. В воздухе стоит резкий запах горелой пыли и металла.

Таваддуд пытается смотреть на все это глазами врача, ведь она повидала немало ужасных травм, нанесенных диким кодом, но это…

Уже через несколько секунд она вынуждена отвернуться и зажать рот рукой.

— Я вас предупреждал, — говорит Кающийся по имени Рамзан.

Как-то раз Алайль приходила с визитом к ее отцу. Таваддуд запомнила ее строгой, скромной худощавой женщиной с обветренным лицом, в простом костюме муталибуна, с атар-очками на шее. У нее были длинные черные волосы, но на макушке имелась проплешина в форме континента, где блестел сапфировый череп, что делало ее похожей на куклу Дуни, у которой был вырван клок волос.

В отличие от большинства других мухтасибов, которые носили своих джиннов в кувшинах, карин Алайль обитал в механической птичке с золотыми и алыми перьями и эбеновыми глазами. Птица была сделана из такого тонкого металла, что могла летать. Таваддуд всегда представляла себе, как она летит в стае рухов, уносящих корабль Алайль в пустыню, и служит своей госпоже глазами, замечающими вспышки дикого кода и безумных джиннов. «Ее зовут Арселия. Она моя благоразумная половина», — сказала тогда Алайль.

Больше всего на свете Таваддуд хотела стать такой, как Алайль.

Но именно поэтому тебе нельзя становиться муталибуном.

Таваддуд замечает подошедшего Сумангуру.

— Что вы можете сообщить о том, что здесь произошло? — спрашивает он у Рамзана.

Гогол Соборности хранил молчание на протяжении всего полета на ковре и проявлял полное равнодушие к видам проносящегося внизу города. «Материя, какой бы она ни была, не важна», — ответил он на ее вопрос о том, нравится ли ему Сирр. Но сейчас его глаза ожили, и в них зажглось нечто вроде любопытства.

Рамзан вытягивает свои тонкие пальцы. Это тощее высокое существо, худые ноги которого едва касаются пола. Его тело покрыто соединенными друг с другом белыми, красными и черными пластинами, что придает ему сходство с мозаичной картиной: по законам Сирра мыслеформы джиннов не могут принимать человеческий облик. На лбу у Рамзана блестит золотая эмблема, указывающая на его ранг — третий круг. Джинны-полицейские редко прибегают к визуальным формам: их основная задача — оставаться невидимками, чтобы бороться с преступниками и похитителями тел. От Рамзана слегка пахнет озоном, время от времени его силуэт становится зернистым и слабо потрескивает. Таваддуд он кажется смутно знакомым: вероятно, они встречались на каком-то из приемов отца.

— Следы в атаре дали нам возможность частично восстановить последние передвижения госпожи, — отвечает Рамзан. — Она вернулась с утреннего заседания Совета около девяти часов. Мы можем предоставить вам полную запись заседания и ее личное расписание, но вам придется направить запрос в Совет. — Рамзан издает пронзительное гудение. — Я понимаю, что дело может оказаться весьма… деликатным. Так или иначе, Советница завтракала в одиночестве в саду на крыше дворца, посетила личную обсерваторию, а затем прошла в свой кабинет. — Рамзан указывает на поглощенное диким кодом помещение. — После чего начала распространяться инфекция. Это оказалось настолько внезапным и интенсивным, что мы вправе предположить, что у госпожи Алайль имелся закрытый Печатью контейнер с пораженным диким кодом объектом, который и был откупорен. Из разговора с джинном-домоправителем я понял, что госпожа была муталибуном и имела обыкновение приносить с собой находки из пустыни. При ее опыте она не могла не знать о последствиях подобного поступка. Инфекция распространилась в считанные секунды. Другими словами, это, по сути, самоубийство.

— Как удалось остановить распространение инфекции? — спрашивает Таваддуд.

Она не забыла, как тренировал ее в детстве Херимон, заставляя заучивать Тайные Имена на случай, если дворец отца подвергнется воздействию дикого кода.

— Домоправитель, джинн Хузайма, — вы можете с ней поговорить — известила нас и мухтасибов, — отвечает Рамзан. — Насколько мы смогли определить, заражение ограничилось небольшой зоной вокруг тела Советницы. Но это и не удивительно: в конце концов, это же резиденция мухтасиба, и повсюду наложены Печати.

— Нельзя ли получить более полную информацию? — спрашивает Сумангуру, хмуро поглядывая на стены. — Не мог ли кто-то принести дикий код снаружи?

Рамзан разводит руками, и его пальцы трепещут, словно пламя свечей.

— Мои коллеги отлично знают свою работу, но в отношении атара действуют некоторые ограничения. Особенно здесь, где уровень дикого кода намного превышает нормальный. Следы в атаре быстро исчезают. Но что касается доступа снаружи, дворец, как и все резиденции членов Совета, находится под постоянной охраной Кающихся. Ни люди, ни джинны не могут войти или выйти, оставшись незамеченными. Но что происходит внутри, нам неизвестно.