Страница 2 из 60
— Если сумели бы поймать, — уточняет вор.
Матчек разворачивается. Вор смотрит на него снизу вверх, щурясь от солнца, склонив голову набок и усмехаясь.
— Расскажи мне о том, что произошло в прошлый раз, — говорит Матчек.
— Ты должен меня попросить.
Матчек готов высказать вору все, что думает: что тот всего лишь плод его воображения, и Матчек не должен ни о чем просить. Но вор смотрит так весело, совсем как маленький Будда, всегда стоявший в саду его матери, что слова замирают у него на губах, и он только резко втягивает воздух. Матчек медленно возвращается к расстеленному полотенцу, садится и обхватывает руками колени.
— Ладно, — соглашается он. — Расскажи, как тебя поймали в прошлый раз. Пожалуйста.
— Так-то лучше, — отвечает вор.
От солнца на горизонте остался только золотой отблеск, но вор все равно надевает очки. Закатные лучи разливаются по морю жидкой акварелью.
— Хорошо. Это история, отрицающая смерть, как я, как ты, как все мы. Этому-то тебя учили в школе?
Матчек бросает на него нетерпеливый взгляд. Вор откидывается назад и усмехается. А затем начинает рассказ.
— Было так, — говорит он. — В тот день, когда за мной пришел Охотник, я убивал воображаемых котов в камере Шредингера.
Окружающий их виртуальный пейзаж меняется, иллюстрируя историю вора закатным сиянием, песком и морем.
Глава первая
ВОР И ЛАРЕЦ
В тот день, когда за мной приходит Охотник, я убиваю воображаемых котов в камере Шредингера. Ку-щупальца, словно искры от трансформатора Теслы, тянутся от моих пальцев к небольшому Ларцу из лакированного дерева, парящему в воздухе посреди каюты. Позади слегка изогнутая стена с проекцией Магистрали — безостановочно движущейся реки космических кораблей и мыслевихрей, светящегося штриха в темноте, участка гравитационной артерии Солнечной системы, по которой наш корабль «Перхонен»[3] движется от Марса к Земле. Но сегодня меня не трогает ее великолепие. Мой мир сузился до границ черной шкатулки, в которой, судя по ее размерам, может храниться обручальное кольцо, разум бога… или ключ к моей свободе.
Я слизываю капельки пота с губ. Все поле моего зрения занимает паутина диаграмм квантового протокола. В голове звучит нескончаемый шепот и бормотание гоголов-математиков «Перхонен». Чтобы помочь моим слишком уж человеческим органам чувств и мозгу, они сводят задачу к необходимости открыть японскую шкатулку-головоломку, выполненную в технике йосеги.[4] Квантовые протоколы фиксируют искривления и желобки в мозаике, болевые точки древесины, напоминающие напряженные мускулы, движущиеся секции, похожие на слабые улыбки. И я должен отыскать единственно верную последовательность, открывающую шкатулку.
Кроме того, нельзя открывать шкатулку слишком быстро: деревянные детали связаны с бесчисленным множеством кубитов, каждый из которых одновременно является нулем и единицей, а движения представляют собой операции квантовой логики, выполняемые комплектом лазеров и интерферометров, вмонтированных гоголами в крылья корабля. Все это равносильно процессу, который в древности называли квантовой томографией: попытка выяснить, как Ларец реагирует на зонды, внедренные нами со всей осторожностью, словно отмычки в замок. Я чувствую себя так, будто жонглирую восьмигранными кубиками Рубика и одновременно пытаюсь их собрать.
И каждый раз, когда один из них падает, Бог убивает миллиард котят.
Гоголы выделяют часть диаграммы, и в паутине появляются красные нити. Я сразу же замечаю связь между двумя участками. Если повернуть это сюда, применить вентиль Адамара и преобразовать…
Воображаемое дерево скрипит и потрескивает под моими пальцами.
— Сезам, — шепчу я.
Дратдор, один из старейшин зоку,[5] всегда любил поговорить, так что мне не составило труда получить от него описание Ларца (не упоминая, конечно, о том, что я украл его у зоку двадцать лет назад).
«Представь себе камеру, — сказал он. — И посади туда кота. А вместе с ним установи механизм убийства: к примеру, пузырек с цианидом, соединенный с молоточком, и одиночный атом радиоактивного элемента. В течение следующего часа атом либо распадется — либо нет, либо вызовет удар молотка — либо нет. В таком случае кот в камере будет либо жив, либо мертв. Квантовая механика утверждает, что в камере нет никакого кота, только образ, объединяющий живого и мертвого котов. Но мы не узнаем этого, пока не откроем камеру. А это приведет к тому, что система останется в одном из двух возможных состояний. В этом и заключается мысленный эксперимент Шредингера».
На самом деле все совсем не так. Кот представляет собой макроскопическую систему, и чтобы его убить или оставить в живых, нет никакой необходимости во вмешательстве таинственного наблюдателя: переход в какое-либо макросостояние происходит вследствие взаимодействия с остальной частью Вселенной, этот феномен получил название декогеренции. Однако в микроскопическом мире — для кубитов, квантово-механических эквивалентов нулей и единиц — кот Шредингера вполне реален.
В Ларце заключены триллионы воображаемых котов. Живой кот содержит закодированную информацию. Возможно, даже настоящий мыслящий разум. Кубиты Ларца остаются в состоянии неопределенности между небытием и существованием. Заключенный внутри разум ничего не замечает последовательность квантовых вентилей позволяет ему продолжать мыслить, чувствовать или дремать. Пока он остается внутри, все хорошо. Но как только он попытается выбраться наружу, при любом взаимодействии с окружающим миром на него тоннами кирпичей обрушится вся Вселенная, и разум будет уничтожен. Плохой котенок мертвый котенок.
— И что же вы спрятали в таком Ларце? — спросил я у Дратдора.
— Нечто очень и очень опасное, — ответил он.
Сектор Ларца на кубитовой схеме, созданной нами за прошедшую неделю, освещается, словно вечерний город. Это ощущение мне знакомо: так всегда бывает, когда обнаруживаешь изъян в запирающем механизме или системе безопасности, или возможного соучастника. Я в нетерпении закрываю глаза и воспроизвожу последовательность движений. Деревянные панели скользят под моими пальцами. Гоголы радостно поют, получив импульсы оргазмического наслаждения от вычисления спектральной последовательности операторов гильбертова пространства. Освещенное пятно на схеме увеличивается. Крышка едва заметно сдвигается…
И захлопывается. Еще одна ячейка памяти утеряна безвозвратно. Паутина протоколов сворачивается в узел. Последующие измерения свидетельствуют о смерти. Я разрушил еще один сегмент содержимого Ларца.
Я бормочу ругательство и швыряю проклятую шкатулку через всю каюту. Ку-щупальца обрываются и рассеиваются. Ларец ударяется о звездный поток на стене и начинает вращаться.
Слова, уже несколько дней звенящие в моей голове, раздаются снова.
Я не Жан ле Фламбер.[6]
Маленькая белая бабочка ловко опускается на Ларец и, трепеща крылышками, останавливает вращение.
— Прежде чем ты что-нибудь сломаешь, я хотела бы напомнить, что это была целиком твоя идея, — слышится рассудительный женский голос корабля.
Она права, это была моя идея. Или, вернее, идея моего прежнего я. Настоящего Жана ле Фламбера, легендарного вора и взломщика разумов, отличного во всех отношениях парня. Который не оставил мне ничего, кроме нескольких обрывочных воспоминаний, старых врагов, тюремного заключения… и того, что находится в Ларце.
— Туше, — признаю я.
— Жан, прошло уже три дня. Может, стоит оставить его ненадолго в покое.
— У меня нет времени. Ты сама сказала, что содержимое декогерирует.
Усталость жжет глаза, словно горячий песок. Лишнее напоминание о том, что, несмотря на обстоятельства, я еще не свободен. Капитан «Перхонен» Миели упрямо отказывается предоставить мне доступ к корневой системе моего изготовленного Соборностью тела и ограничивает меня базовыми человеческими параметрами. Она не верит, что все мои предыдущие попытки прервать навязанное мне сотрудничество были обусловлены обычным недопониманием и что я твердо намерен уплатить долг чести ей и ее труднодостижимому нанимателю из Соборности.
3
Бабочка (фин.).
4
Йосеги — традиционное японское искусство создания мозаики из разных сортов древесины.
5
Клан (яп.).
6
Заядлый игрок (фр.).