Корабль-призрак

Все меры для защиты судна и охраны его груза и ценностей были приняты.

С попутным ветром «Утрехт» вышел в море и скоро оставил за собой Англию и ее воды. Плавание обещало быть счастливым, так как благоприятный ветер сопутствовал им почти до самого мыса Доброй Надежды, и только здесь впервые они были застигнуты штилем.

Амина была в восторге. Уже стемнело; она ходила взад и вперед по палубе с Филиппом любуясь яркими южными созвездиями.

— Чьи-то судьбы написаны в этих южных звездах, которых жители севера не видят никогда! — промолвила она. — Хотела бы я знать, что говорят тебе и мне эти звезды!

— Неужели ты веришь в звезды, Амина?

— В Аравии им верят все, но не все умеют в них читать. Моя мать принадлежала к числу тех счастливцев, которые читают судьбу человека по звездам без ошибки, но для меня, увы! Это закрытая книга!

— А разве это не лучше, Амина?

— Лучше?! Как может быть лучше пресмыкаться по земле в сомнении и неведении, мучиться страхом неизвестности и трепетать перед всем, чем обладать высшими познаниями и высшей премудростью и знать, что тебя ожидает, сознавать в себе связь с высшими силами?! Разве не гордится разум человеческий при мысли, что ему доступно то, что не доступно другим смертным? Разве это не благородная гордость?

— Это опасная гордость, Амина! — возразил Филипп. Она смолкла и долго пристально глядела в тихо плещущие о борт волны, облокотившись на перила.

— Ты себе представляешь в своем воображении существа населяющие эти морские глубины, резвящимися среди кораллов и украшающими жемчугом свои длинные косы? — смеясь, осведомился Филипп.

— Да, конечно, и мне думается, что отрадно и приятно жить их жизнью! Помнишь, Филипп, тебе когда-то снилось, что я была русалкой! Но я не знаю, почему мне кажется, что меня вода не примет, что как бы я ни окончила свое земное существование, во всяком случае не холодные, насмешливые волны будут играть со мной… Однако, пора спать! Пойдем, Филипп, в каюту: уж становится поздно!

На другой день марсовый матрос доложил, что вдалеке на воде что-то плавает на траверсе судна. Кранц взял свою подзорную трубу и увидел небольшую шлюпку, вероятно снесенную с большого судна, хотя судна нигде не было видно. Так как было тихо, что Филипп приказал спустить шлюпку и предоставил желающим съездить посмотреть, что это за лодка. Спустя часа полтора или больше, люди, ездившие на рекогносцировку, вернулись, таща за собой на буксире маленькую лодку.

— В лодке мы нашли человека, — сказал младший помощник Кранцу, входя на палубу. — Но никто из нас не мог определить с уверенностью, жив он или мертв!

Кранц донес об этом Филиппу, который в это время завтракал с Аминой в своей каюте.

— Пусть доктор осмотрит его, — сказал Филипп.

Доктор после тщательного осмотра заявил, что жизнь еще не совсем отлетела из этого тела, и приказал отнести его вниз, чтобы дать ему вернуться к жизни. Но в тот момент, когда люди хотели поднять спасенного, чтобы отвести его на койку, тот разом поднялся, сел, затем вскочил на ноги, зашатался и, прислонясь к мачте, постоял с минуту и как будто совершенно оправился. На предложенные ему вопросы он отвечал, что принадлежит к судну, потерпевшему крушение или, вернее, перевернутому налетевшим шквалом, что он успел оторвать кормовую шлюпку, тогда как весь остальной экипаж погиб вместе с судном.

Не успел он докончить своего рассказа, как Филипп в сопровождении Амины вышел на палубу и направился к тому месту, где столпились матросы. Когда они расступились, чтобы дать дорогу капитану и его супруге, то последние, к неописанному своему удивлению и ужасу, узнали в спасенном человеке одноглазого лоцмана Шрифтена.

— Хи! Хи! Капитан Вандердеккен, если не ошибаюсь! Весьма рад, что вижу вас начальствующим, — и вас также, прекрасная леди!

Филипп невольно отвернулся и почувствовал, как дрожь пробежала по всему его телу, а Амина сверкнула глазами, при виде страшного исхудалого тела этого странного человека, и, повернувшись, пошла вслед за мужем в каюту. Она застала его сидящим у стола с опущенной на руки головой, видимо, совершенно расстроенного.

— Мужайся, дорогой мой, — сказала она, — без сомнения, его появление неожиданный для тебя удар, и я боюсь, что оно не предвещает нам ничего хорошего; но что же из этого? Такова наша судьба, а от судьбы все равно не уйдешь!

— Пусть так, пусть это моя судьба! Но почему же и ты обречена на гибель?

— Я твоя тень и должна и хочу разделять с тобой и хорошее, и дурное, радость и горе, Филипп! Я не хотела бы умереть раньше тебя, так как это причинило бы тебе горе, но твоя смерть укажет и мне путь, и я скоро, скоро последую за тобой!

— Но, конечно, не самовольно, Амина?!

— Почему же нет? Нескольких секунд достаточно чтобы это стальное лезвие исполнило свое назначение!

— Нет, нет, Амина! Это грешно! Наша религия воспрещает это!

— Пусть она воспрещает, но мой разум говорит иначе: я призвана была к жизни без моего согласия, я не давала при этом никаких обязательств, и мне не давали гарантий; о сроках не было вопроса, и потому я убеждена, что, когда мне вздумается уйти из этой жизни, я в праве это сделать, не испросив предварительно разрешения у попов… Но довольно об этом! Теперь скажи мне лучше, как ты думаешь поступить с Шрифтеном?

— Я высажу его на Капе; я не в состоянии выносить его ненавистного присутствия! Разве ты и теперь не ощущала дрожи и чувства холода, когда ты подошла к нему?

— Я ощущала, как и тогда, но знала, что увижу его прежде, чем мы увидели его! Тем не менее, думается, я бы не высадила его!

— А почему?

— Потому что я скорее склонна бросить вызов судьбе, а не увертываться от нее. Ведь, в сущности, этот несчастный ничего не может сделать нам.

— Нет, ты ошибаешься! Он может взбунтовать команду, как уже раз пытался это сделать, поселить в ней недоверие ко мне; кроме того, он уже раз пытался похитить у меня мою реликвию!

— Я готова почти сожалеть, что это не удалось ему: это положило бы конец твоим скитаниям, твоей погоне за призраком!

— Нет, Амина, не говори так! Это мой долг: я дал торжественную клятву!

— Но знаешь ли, что ты не можешь, собственно говоря, высадить Шрифтена на берег на Капе? Он такой же служащий компании, как и ты; ты можешь только отправить его на родину в том случае, если найдешь судно, возвращающееся в Голландию! Но, будь я на твоем месте, я предалась бы на волю судьбы. Очевидно, его судьба сплетена с нашей, и против этого ничего не поделать; так пусть же он лучше останется здесь!

— Быть может, ты права, Амина! Я, быть может, могу отсрочить свою судьбу, но уйти от нее не могу, что бы ни ждало меня впереди, все равно!

— Так пусть он останется здесь и пусть делает все, что может сделать худшего; ты же обращайся с ним ласково, и, как знать, быть может, это послужит нам на пользу!

— Да, ты права! Он стал моим врагом без всякого повода с моей стороны! Как знать, быть может, он точно также станет и моим другом и доброжелателем!

— А если нет, то ты будешь иметь утешение, что поступил, как должно!

На следующий день поутру доктор донес, что Грифтен, по-видимому, совершенно оправился, и Филипп приказал позвать его к себе в каюту.

— Я послал за вами, Шрифтен, — сказал он, — чтобы узнать, не нужно ли вам что-нибудь?

— Что мне нужно! Пополнеть немного! Хи! Хи!.. Вот что мне всего более нужно!

— Ну, это придет само собой; я уже распорядился, чтобы вас кормили вволю и как можно лучше!

— Бедняга! — проговорила Амина, сочувственно глядя на него. — Как он, должно быть, много выстрадал! Это, кажется, тот самый человек, Филипп, который принес тебе тогда письмо от директоров Ост-Индской компании?!

— Хи, хи, хи, сударыня! Он самый; не особенно-то желанный… не правда ли?

— Конечно, мой милый, весть о разлуке с любимым мужем никогда не бывает желательной для любящей жены, но ведь вы тут были решительно не при чем?!

— Особенно, если муж желает уйти в море, оставляя дома хорошенькую жену, да еще имея при этом такой достаток, что мог бы свободно прожить дома всю жизнь. Хи! Хи!