Ответный удар. Дилогия

Машина такси — резко развернулась, перекрывая дорогу и отрезая место проведения акции от возможной помощи. Все четверо находившихся в ней людей заняли позиции, двое за машиной, двое за дверьми, которые были заранее укреплены пластинами брони.

Выстрелить успели только два боевика, и один даже умудрился попасть в одного из стрелков… в бронежилет, правда. А в следующее мгновение — они попали под шквальный огонь Печенега и двух автоматов АК. Солировал Печенег с коротким стволом и складным прикладом он был по размерам похож на древний пистолет — пулемет Томпсона, но его пули с трехсот метров пробивали чугунный люк колодца. Пулемет находился в руках стрелка, начинавшего во второй Чечне и с рук — сшибающего короткой очередью спичечный коробок. Бронебойные пули насквозь прошивали машину и тела укрывавшихся за ней людей, не давая никаких шансов уцелеть, ни малейшего. Трассеры — прошивали насквозь сталь, трассером был каждый третий, и казалось — что бьет не пулемет, а настоящий лазер. Когда короб закончился — не уцелел никто. Дымящаяся, похожая на дуршлаг машина с остатками стекол и трупом, выпавшим на дорогу, да гора стреляных гильз под ногами.

Не уцелел никто. Даже Сулейман — он и не понял, что надо прятаться. И стал шахидом на пути Аллаха прежде, чем успел понять что произошло…

В кузове — распахнулись створки дверей, на землю стали спрыгивать бойцы штурмового подразделения. В последнее врем — они все мало отличаются одно от другого — те же каски, похожее снаряжение. Лишь оружие — АК вместо М4 помогут отличить солдат бывшего Восточного блока от солдат НАТО. Эти — принадлежали к Восточному блоку, и действовали быстро и уверенно.

Остатки двери — снесли выстрелами из КС-23, специального крупнокалиберного карабина, в арсенале которого патроны самого разнообразного применения. Навстречу — шквал огня, стреляли из окон, было понятно, что в доме засели отморозки, которые сдаваться не собираются. Вперед выдвинулись пулеметчики: их было необычайно много для такой небольшой группы, четверо. Пока пулеметчики, по двое, меняя друг друга вели непрерывный огонь на подавление — отогнали назад грузовик. Водитель был легко ранен, было не до него — ему просто связали руки и оставили в кабине. Отстрелявшихся пулеметчиков сменили другие, в это время — из кузова достали толстую трубу с ручкой внизу. Под прикрытием огня двух пулеметов, боец прицелился с колена. Ракета — преодолела пару десятков метров до дома, утробно громыхнуло, потянуло дымом. Огонь из дома резко ослаб, почти прекратился — после Шмеля выживших не бывает…

Построившись в две штурмовые колонны, бойцы двинулись по направлению к дому, прикрываясь щитами. На Кавказе — они бы не рискнули, но здесь не Кавказ. Через полчаса, если не закруглиться — соберется толпа и ты уже не уйдешь…

Но того, кого они должны были взять — в доме уже не было.

В отличие от десятилетнего Салима Файзеля — Ареф Аль-Хасим, военный амир Исламской Шуры Муджахеддинов Ирака, иракского ответвления глобальной террористической сети «Салафитский Джихад» отлично знал, за что он воюет.

Он не был иракцем — он был египтянином. И родился в месте, где на полмиллиона жителей — приходится одна бесплатная колонка с водой. А в доме, где он родился — был земляной пол и бегали крысы: приходилось охранять от них детей, иначе они могли отъесть во сне пальцы.

Его отец работал в каком-то отеле, это место ему дорого досталось — а сам отель был больше, веем египетские пирамиды, и предназначался для иностранцев. Не подвергалось сомнению то, что маленький Ареф должен выучить английский и пойти работать на место отца, когда тот остареет.

Ареф выучил английский. Но работать в отеле не собирался.

Ареф плохо знал Коран — там, где крысы питаются выброшенными на помойку новорожденными младенцами, для чтения Корана нет ни времени, ни места — но он отчетливо знал, за что он воюет. Его народ — стал слабым, с тех пор как стало прислуживать белым. С тех пор, как начал строить отели и ждать, пока белые приедут. Он хотел это изменить. Но для этого — надо было уничтожить неверных. Отнять все, что у них есть. Только в войне приобретается настоящая сила. Только в войне — можно стать хозяином своей судьбы — и чужих тоже. Только в войне — создаются народы и приобретается настоящая, не покупная дружба.

Ему не были интересны теологические споры о том, как трактовать те или иные нормы шариата, или где сильнее иснад. Он знал только это. Он видел, что к ним, к египтянам — приехавшие отдохнуть туристы обращаются как к слугам, и ненавидел их. Ислам был лишь средством. Целью было — изменить весь мир, сделать его полезным и удобным для себя и для таких как он. Весь мир — без исключения…

Именно поэтому — он в девятнадцать лет участвовал в беспорядках на площади Тахрир. Именно поэтому — он в двадцать один уехал в Сирию и встал на джихад. Именно поэтому — он сейчас воевал, по сути, против иракского народа и его будущего. Он отчетливо понимал, что воюет именно против иракского народа и его будущего. Потому что знал: только загнанным в угол, озлобленным людям — нечего терять, только загнанная в угол крыса — бросается людям в лицо. Если у крысы есть возможность бежать — она бежит.

Единый арабский народ может возникнуть только в горниле кровавой войны. Войны, от которой никто не может остаться в стороне. Каждый взрыв, каждое нападение, каждый фугас, каждая выпущенная ракета, каждый зарезанный на улице — множили счеты и приближали эту войну.

Он не сомневался в том, что иракцы, буквально плавающие по морю нефти — просто так не помогут нищему и перенаселенному Египту. Даже местные муджахеды, которые были в его движении — он знал, что они не пойдут на помощь, и не выделят ни барреля нефти просто так. Народ здесь — был слишком развращен многими годами жизни под т'ъагутом, общением с кяфирами. А ведь правильно сказано — а тот, кто водит дружбу с кяфирами — тот и сам из таких. Тот, кто родился богатым — не может понять того, кто родился нищим. Те же сауды — они говорят что делать, но только до тех пор пока джихад не набрал настоящую силу. Как наберет — они свергнут продажный и коррумпированный саудовский режим и создадут на территории всего Аравийского полуострова настоящее шариатское государство, настоящий халифат.

Ему было смешно, когда он слушал выступления «авторитетных богословов», которые разоблачали их как отступников от ислама, систематически попирающих нормы шариата и обреченных после смерти проследовать в ад всем свои воинством. Ему было смешно — что знают эти старики и какое отношение они имеют к борьбе? В его джамаатах — пили спиртное, почти поголовно употребляли наркотики, совершали грех блуда со случайными женщинами, с сестрами, приехавшими поддержать братьев на джихаде, с животными, друг с другом. Делали с женщинами никях, то есть помолвки, потом, когда надоедало — разводились, сказав три раза слово «талах», то есть развод. Тут же делали никях с новыми, менялись женщинами. Насиловали, в том числе детей, жестоко убивали. Считалось, что тот, кто встал на пути джихада — как будто каждую минуту своей жизни совершает намаз — и потому многие вставали на намаз только по пятницам, а кто-то не вставал вовсе. Все они — давно вышли из ислама, если судить по совершенному ими — но что такое ислам? Ислам — это всего лишь способ соединиться в единое целое. Метод, позволяющий добиться победы. И не более того. В его понимании, в исламе было разрешено все, что может помочь в войне. Ислам — религия молодых, а не старых бородачей, ищущих смыслы в замусоленной от времени книге. Весь ислам можно свести к одной фразе: любой правоверный может сделать все что угодно с любым неверным. И все, точка. Вот что такое ислам. Вот что им нужно было от ислама — и не более. Все эти идиотские правила не для них.

Он прекрасно знал, что будет дальше. После того, как они разберутся с рафидитами здесь — они разберутся с Турцией, там теперь есть лагеря беженцев, много братьев, много соблюдающих. Потом — они пойдут на Русню. В Русне много земли и есть нефть — это все что нужно, чтобы оправдать войну против Русни. Там живут неверные — а неверным нет места на земле, вся их земля должна принадлежать правоверным и они вправе взять ее, когда захотят.