Страница 33 из 33
Признаки того, что это не просто здание — стали проявляться только на пятом этаже. Вооруженные люди, в гражданском — но вооруженные, бородатые, с морщинистыми, обветренными лицами — к гадалке не ходи, стражи. Протянутые прямо по полу толстые силовые кабели, звук работающего дизель-генератора…
Они пришли в угловую комнату. Один из стражей остался с ним, другие — покинули помещение.
От нечего делать — генерал подошел к окну и увидел…
Они были в одном из зданий рядом со скоростным шоссе Хеммат, отсюда раньше был отлично виден международный торговый центр, частью которого была высотная телебашня Миллад. Сейчас — все это рухнуло, башню подрубила под корень американская ракета или бомба, и она упала, причем упала не в сторону парка — а как раз в сторону шоссе Хеммат. Это выглядело как шрам от удара саблей, как рубец на теле древнего города. Завалы не разобрали и непонятно, будет ли кто-то это делать…
Американцы расплатились за Всемирный торговый центр. Bien [44]Вот только они забыли, что дикий Восток — это не дикий Запад. Здесь месть может длиться столетиями…
— Саламат бауш [45]…
— Аль хамидулла Ллаху — ответил генерал на том же языке — благодарение Аллаху…
Человека, который вошел в комнату — он знал. Невысокого роста, худощавый, загорелый и морщинистый. Его коллега, занимает серьезный пост в Этелат-е-Сепат, разведке Корпуса Стражей исламской революции. На одной из его рук не было двух пальцев, указательного и среднего, это было заметно при рукопожатии. Сартип довом Амлаши, звание на одну ступень младше — соответствует пакистанскому «бригадир», бригадный генерал, которое и сам Шариф носил довольно длительное время. В колоде карт [46], которую уже отпечатали для Ирана — валет червей, это очень высокое место…
— Наблюдаете?
— Да.
— Аллах свидетель, они расплатятся за это.
— Иншалла — произнес пакистанский генерал слово, которое могло таить в себе десятки разных смыслов и значений…
— Мы… рады приветствовать вас на… иранской земле… генерал. Кстати… поздравляю с назначением…
Очевидно, что информация шла в обе стороны…
По традиции — в Иране разговор никогда не начинался прямо, никто никогда никого ничего не спрашивал прямо — спросить прямо было все равно, что кефасат… сквернословие, ругательство. Но здесь, в построенном еще при Пехлеви здании, вознесенном над столицей не сдающейся на милость победителю страны — говорить о здоровье кого-то там… о семье не хотелось…
— У меня есть послание.
— Где оно?
Генерал Шариф показал пальцем на свою голову.
— Здесь. Я должен передать это послание только высшему руководству страны…
— Для вас я — высшее руководство страны.
— Это не так.
Ни пакистанец, ни иранец не хотели уступать — это было бы потерей лица.
— Это послание — ключ к будущему вашей страны — сказал Шариф — не позволяйте гневу господствовать над разумом…
— Наше будущее в руках Аллаха… моментально ощетинился сартип — какое будущее можете дать вы, исходящие страхом перед большим сатаной…
— Нашу страну — Большой сатана бомбить не осмелился…
Ни один, ни другой — не заметили вовремя, как открылась дверь…
— Эфенди…
На пороге — в мятой, потрепанной военной форме и с отросшей бородой стоял полковник разведки Генерального штаба НОАК Джозеф Ли…
Дарьябан [47]Али Мортеза Сафари командующий частями КСИР встретил их в стеклянном небоскребе банка Меллат в центре города. Здание тоже выглядело почти не пострадавшим, около него было подозрительно тихо.
Когда они ехали — в одной — единственной скромной машине — генерал продумывал, что и как он должен сказать. Продумывал заново — потому что присутствие Ли означало интерес Китая, основного экспортного и импортного партнера Ирана, не присоединившегося к санкциям. И в чем бы не был его интерес — Китай найдет, как его обеспечить…
— Саламат бауш.
Адмирал кивнул в знак ответного приветствия. Он был полной противоположностью Амлаши — высокий, дородный, с короткой бородой. Фанатики его считали предателем, ведь именно он — стоял во главе переворота, когда КСИР, корпус стражей исламской революции, предназначенный для того, чтобы контролировать армию — объединился с ней и поделил власть, причем так, что места для аятолл, привычного тепленького местечка — для них не сталось.
— Я прибыл сюда для того, чтобы передать Салама не только от себя лично, но и от всего пакистанского народа, Аллах свидетель. Шииты мы или сунниты — Аллах един.
— Слова про единого Аллаха — я услышу во время пятничного хутба — сказал адмирал — полагаю, Аллах не разгневается на нас, если мы перейдем к делу.
— Аллах — жестоко карает нас за распри. За то, что мы ставим собственные амбиции выше веры. За то, что мы поднимаем руку на правоверного брата, в то время как неверные стоят обеими ногами на земле правоверных, в то время как они совращают наших женщин и наших детей. Разве не сказано про нынешние времена: вас будет много, но вы будете слабее морской пены, потому что Аллах удалит из ваших рядов единство и бросит в ваши сердца вахн [48].
Дарьябан поднял палец.
— Что вам нужно? Конкретно?
Генерал Шариф улыбнулся.
— Нефть.
— Но у нас нет нефти. Сейчас у нас нет ничего.
— Да, но у вас есть народ, оскорбленный до глубины души и жаждущий возмездия. И тот же самый народ — живет по ту сторону западной границы, на территории, находящейся под игом поправщих ислам и объявивших войну самому Аллаху османов. И на юге — живут ваши братья. А между нами — только одна маленькая страна, которая оккупирована бандами харбиев и яхудов уже тринадцать лет. Когда то и я воевал в ней, эфенди. И в четыреста втором, уходя горами — я поклялся, что вернусь и вернусь с оружием в руках, чтобы заставить харбиев заплатить за все унижения и угнетения мусульман.
Генерал Шариф поднял палец, точно так же, как это делал дарьябан.
— Хвала Аллаху, это время настало…
— Ты интересный человек, друг мой…
Человек, известный как Джозеф Ли, китайский разведчик и бывший резидент ГРУ НОАК в Пешаваре — подлил себе чая из чайника, стоящего между ними в ресторане небольшой гостиницы, расположенном в северной части города. В ответ — генерал Шариф улыбаясь, забрал чайник и долил чая себе. Это было своего рода фальшивой демонстрацией — если пьешь из одного чайника, то не сможешь отравить своего собеседника. Если ты, конечно, не принял противоядия. Улыбки и неспешный ритм разговора никого не обманывали — оба прекрасно понимали, что кто-то из них может не выйти отсюда живым…
— Ты считаешь, что я поступаю ошибочно?
— Нет, почему же… Я считаю, что ты поступаешь втайне от нас, твоих добрых друзей…
Отношения между Китаем и Пакистаном были далеко не безоблачными: ни одна из сторон не обманывалась насчет мотивации другой стороны, и ни одна из сторон не доверяла другой. Пакистан отлично понимал, что только позиция Китая удерживает Соединенные штаты Америки от бомбардировки и вторжения. Это называлось «казус восьмисотфунтовой гориллы». Когда американский президент, советник по вопросам национальной безопасности, госсекретарь, когда им задавали прямые и явные вопросы по позиции относительно Афганистана — они начинали юлить. Когда после рейда в Абботабад начали задавать вопросы относительно того, знало ли пакистанское правительство о местонахождении Бен Ладена, и если знало, то почему эта страна получает американскую помощь — они продолжали юлить. Теряя доверие, теряя политический рейтинг — они продолжали юлить, потому что знали о восьмисотфунтовой горилле — о Китае! Знали, и ничего не могли сказать: Китай имел массу рычагов влияния на США, причем не обязательно военных. Продажи даже десятой части американских гособлигаций, которыми владел Китай — хватило бы, чтобы рухнули по цепочке все рынки: фондовый, товарно-сырьевой, недвижимости, а в мировой экономике началась Великая депрессия. Конечно же, пакистанцы знали очень многое. Но у американцев — не оставалось никакого выхода, кроме как продолжать платить. Потому что иначе — по всей стране окончательно бы разлеглась восьмисотфунтовая горилла.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.