Двойная ложь

От всего в кухне веяло уютом. Боже мой, он так истосковался по семейному очагу! К тому же здесь так тепло, так непривычно тепло. Вот бы остаться здесь немного пожить… На какой-то миг он ушел в этот уют, поддался его чарам, но вдруг услышал, как в ванной включили воду. Интересно, подумал Альварес, она ждет, пока нагреется вода, или уже залезла под душ? От ответа на этот вопрос зависят его дальнейшие действия. Он прошел через кухню и направился в прачечную. Там схватил джинсы в охапку и потянулся к вороху сухого белья, пытаясь достать фланелевую рубашку.

Пуговицы звякнули о металлическую поверхность сушилки, и Альварес застыл как вкопанный. Но тут же успокоил себя тем, что шум стиральной машины намного сильнее, чем звяканье каких-то там пуговиц. Резко повернувшись, он задел гладильную доску, на дальнем конце которой стоял утюг. Утюг стал угрожающе раскачиваться из стороны в сторону — влево, потом вправо. В этот момент из ванной вышла женщина в накинутой на голое тело пижаме и направилась на кухню. Обернись она вправо, то непременно увидела бы испуганного незнакомца, который отчаянно пытался дотянуться до утюга.

Он успел выбросить вперед руку — еще немного, и утюг грохнулся бы вниз. Альварес стоял, боясь пошевелиться. Утюг при случае можно использовать как оружие, думал он, но лучше бы такого случая не представилось…

Из кухни доносился шум. Альварес мысленно представил себе, как женщина отмеряет необходимое количество хлопьев, затем отправляет их в кипящую воду, тщательно перемешивая. Только сейчас он понял, что на конфорку она поставила не холодную воду, а уже горячую, поэтому вода так быстро закипела. Он отошел немного в сторону и затаился, стараясь следить за происходящим на кухне.

Женщина вышла из кухни, покачивая голыми бедрами.

Альварес поставил утюг на место и бросился на кухню, прихватив с собой еще футболку и несколько разных носков. Из ванной до сих пор доносился шум воды — похоже, у хозяйки этого дома утро расписано по минутам.

Он было шагнул к выходу, но резко остановился и решил вернуться в кладовую. Пока есть возможность, нужно раздобыть еды. Времени у него оставалось в обрез, в голове бешено отстукивал секунды невидимый будильник.

— Мама? — раздался сзади чей-то тоненький голосок. Альварес моментально прижался к стене, будто пытаясь с ней слиться.

— Мама? — снова послышался тот же голос.

Альварес осторожно повернулся и вздохнул с облегчением: его прикрывала открытая дверь в кладовую. Сквозь дверную щель он увидел шестилетнего рыжеволосого мальчика с игрушечной собачкой под мышкой. Мальчик открыл холодильник и достал пакет апельсинового сока, затем прошел к кухонному столу, по-хозяйски достал стакан и налил в него сок.

Рядом с Альваресом заурчали и стихли водопроводные трубы — значит, женщина скоро выйдет из ванной. Он стоял за дверью в полной растерянности. Сейчас она, наверное, вытирается полотенцем или сушит волосы феном. Вещи, которые она сегодня наденет, как минимум, ею уже продуманы, как максимум — уже разложены.

Мальчик большими глотками пил апельсиновый сок. Альварес, позабыв обо всем, с умилением глядел на веснушчатого малыша. Чистое дитя, живое, дышащее существо, радостно тянущее апельсиновый сок в ожидании любимой мамочки. Взгляд Альвареса затуманился. Он вспомнил своих двойняшек, которых уже не вернуть. Невосполнимость потери взбудоражила его, он постарался загнать это чувство внутрь, но безуспешно. Озлобленность взяла верх, скрутила его в бараний рог. Когда ты ослеплен злобой, когда гнев застилает тебе глаза, ты бессилен и не способен даже пошевелиться. Жизнь научила Альвареса, как на время пересиливать гнев, но как избавиться от него навсегда — рецептов не дала.

Альварес стоял в нерешительности. Почему малыш не идет к маме? Через минуту-другую начнут подгорать хлопья. Мама, наверное, уже давно одета. В голове Альвареса все поплыло. Нужно убираться отсюда как можно быстрее.

Малыш, как назло, торчал на кухне. Альварес понял, что нужно действовать либо сейчас, либо никогда. ОКНО!!! Но оно наверняка законопачено. Тем более, как он полезет в окно, когда в руках ворох одежды и рыбные консервы. Может, все-таки попробовать через заднюю дверь? Альварес буквально кожей ощутил манящий воздух свободы.

Малыш, прижимая к себе собаку и глядя куда-то вдаль, по-прежнему пребывал в прострации. Если бы он глядел в другую сторону, то Альварес мог бы попытаться уйти через окно.

— Нат, золотце мое, — послышался голос женщины. Голос был почти рядом с кухней!

— Да, мама, — раздалось в ответ.

— Помешай, пожалуйста, хлопья. Но только сначала выключи кастрюлю. И возьми полотенце, не хватай руками. Смотри, не ошпарься. А я пока разбужу твою сестричку.

У них есть второй ребенок!

Малыш послушно направился к печке. Альварес вернулся обратно к гладильной доске, положил свои трофеи на сушилку и осторожно убрал доску с прохода. Вряд ли хозяйка вспомнит, как в точности стояла доска. Если он уйдет, не вызвав у женщины никаких подозрений, то выиграет время, а значит, получит бесценную свободу.

Под шум работающей стиральной машины он повернул ручку окна. Одного четкого удара ладони оказалось достаточно, чтобы подалась оконная створка и отошла замазка. Затем вынул уплотнители швов. От напряжения Альварес весь взмок: пот градом катился по лицу и шее, струился из-под мышек. Он швырнул добычу на снег и потянулся к гладильной доске, чтобы поставить ее на место.

Альварес совершил ошибку: он снова поставил утюг вертикально, в его первоначальное положение, но, когда выбирался из окна, опять задел гладильную доску. На этот раз он не заметил промашки. Протискиваясь из окна, он услышал грохот рухнувшего утюга.

Альварес закрыл окно и схватил свои пожитки.

Женщина услышала какой-то шум или, скорее, даже грохот. Как будто что-то упало. С дочкой на руках она направилась в кладовую. Там было как всегда прохладно — кладовая плохо прогревалась по утрам и выходила окнами на северо-запад. Женщина увидела лежащий на полу утюг, недоумевая, как он там очутился. В это время задребезжала стиральная машина и от собственной вибрации стала съезжать вбок… Когда ее загрузишь постельным бельем, она всегда сильно дребезжит. Дребезжит так, что даже стены ходуном ходят. Просто удивительно, как это еще полки не обвалились. Машинку нужно обязательно починить. Впрочем, в этом доме многое нужно починить…

Глава 3

Бежевый «форд»-кабриолет мчался по заснеженному шоссе. Питер Тайлер взял его напрокат, чем сильно удивил агента компании «Авис». В такое время года — и кабриолет! В салоне машины стоял терпкий запах дезодоранта. Тайлер, сжимая пластиковый руль, с тревогой думал о том, что если метель не утихнет, то он вряд ли доберется до сортировочной станции вовремя. В Вашингтоне явно не обрадуются, узнав о том, что первый день работы на новом месте он начал с опоздания.

Тайлер поправил боковое зеркальце и поймал в нем собственное отражение: вместо обычного жизнерадостного выражения лица — потухший взгляд, насупленные брови, угрюмость. Ему позарез нужна работа. Пусть непостоянная, пусть внештатная — но работа! Он понимал, что новую жизнь не начнешь с наскока, нужны постепенные продуманные шаги. С этим трудно смириться, но другого выхода нет. Десять лет он проработал в отделе по расследованию убийств и уже не представлял себя вне этой службы. Работа стала его жизнью, его плотью. Теперь об этом можно только вспоминать. У него отняли любимое дело, и ему нужно за что-то ухватиться. Он согласен на все. Предложенная работа казалась Тайлеру подходящим вариантом. В его положении такими вещами не разбрасываются. Главное начать, а там — жизнь покажет. Ему было несколько неловко, он чувствовал себя первоклассником, идущим на первый урок. Но кто сказал, что начинать новую жизнь легко?

После снегопада город утопал в мокрой слякоти. Тайлер опустил стекло и высунул руку, чтобы очистить «дворники» от намерзшего льда. На грязном лобовом стекле «дворники» прочертили чистую полосу размером с ладонь. Полоса эта находилась на уровне подбородка Тайлера, и, чтобы видеть бегущую впереди дорогу, ему нужно было либо сесть пониже, либо вжать подбородок в плечи. Тайлер выбрал первый вариант.