Страница 26 из 38
– Вит, стой спокойно, – приказал Большой Втык. – Это наш человек. Он будет тебя трогать: не бойся. Ничего дурного. А я дам тебе потом золотой флорин.
Мальчик под руками задышал вдвое чаще. Видимо, золотой флорин казался ему несметным сокровищем.
– Что я должен сделать? – Слепец выпрямился. Дерзко выпятил подбородок. Не надо было спрашивать таким тоном. Лишнее это: дерзить. Сейчас обидятся, прогонят. Не накормят.
Он знал: людям неприятно смотреть на его лицо, перечеркнутое черной повязкой.
Особенно когда лицо становилось живым.
– Тебе заказан гербовый осмотр на признаки рода, – бросила темнота из угла. Другим голосом: бархатным, пыльным. Это Малый Втык. Это его голос. – С тщанием. Умение молчать оплачивается особо. Разумная забывчивость – сверх того. Понял?
Слепец не ответил. Конечно, понял. Оплачивается особо. Что тут не понять? Гербовый осмотр на признаки рода: не в замке, не в поместье. Не в шатре перед турниром. В доме братьев Втыков.
Тайный осмотр.
Все сошли с ума. Ты – раньше, они – сейчас.
Пальцы с ловкостью, дарованной годами опыта, пробежали по щуплому телу мальчишки. Желавший получить флорин, тот стоял смирно. Только сопел. Не любит, когда его трогают. Боится. Потерпи, малыш… дай руку… Что ж ты такой костлявый? Легкий хлопок: кожа в ответ чуть-чуть затвердела. «Латный» признак? – следует проверить тщательнее…
Вдруг ребенок просто замерз?
Или братья Втыки решили на сытое брюхо подшутить над бедным слепцом?
Резко согнутая в локте, рука мальчишки отчетливо хрустнула. Нет, скорее лязгнула. Слепой Герольд вздрогнул: он хорошо помнил этот звук. Согласно диссертату «Droit de recherche»:[20] сгибать быстро, без предупреждения, дабы тело… Он согнул руку очень сильно, прижав предплечье к плечу. Умело вывернул.
Не может быть. Не может.
Хорошо, что это ребенок.
Хорошо, что, вдохновленный флорином, малыш поддается: иначе бы не удержать.
– Смотри, Ламберт. Внимательно. «Лепестково-клинчатый» локоть. Успел?
– Успел, учитель.
В голосе Ламберта, обычно спокойном, кипел восторг. Ну конечно. Поводырь все запоминал со слов наставника, но своими глазами никогда не видел. А тут увидел. Господи! – увидел … добрый барон Карл-Зверь, будь ты проклят ныне, и присно, и во веки веков!
Аминь.
Слепой Герольд повторил действия. На этот раз мальчишка перестал трястись, расслабившись, ответные проявления были крайне сглажены, но умница Ламберт знал, на что нужно обратить внимание. Наверняка заметит самый малый признак.
– Я видел, учитель.
Слепец знал, что именно видел поводырь. Ложная ссадина на «острие» локтя, именуемая в геральдике «змеиным венчиком», раздвигается, и наружу высовывается жало: локтевой «клин». Неестественно узкий, граненый, словно стилет. Усиленный плотным прилеганием лучевой кости у «рукояти». Правда, любой стилет куда менее прочен. Правда, любая кость не имеет «мечевых долов» по всей длине. Правда…
Опытный лекарь готов душу продать, лишь бы исследовать.
Даром, что ли, лекари делают вид, будто презирают герольдов?
– «Латная» кожа, учитель.
Молодец. Ученик заметил и это. У Ламберта талант. Жаль, пропадет, сгниет в безвестности.
Жаль…
– Наблюдай дальше. – Слепец вдруг ощутил возбуждение. Давно забытое чувство. Он еще не стар. Он умеет. Он знает. – Выворотность суставов. Малыш, стой смирно. Мне тебя не удержать. Ламберт, вот… и вот. Успел? Он не обучен, но все равно должно быть заметно.
– Да, учитель. Особенно колени. И шея.
– Малыш, подпрыгни. Ну?!
– Учитель! Он прыгает «мантикорой»!
– Продолжаем. Скорость движений… малыш, ты хорошо бегаешь?.. Кто-нибудь, дайте мне чашку винного уксуса! И тряпицу…
– Зачем уксус? есть вино!.. – заикнулся Малый Втык. Пыль слетела с его голоса, обнажив странную, не свойственную Малому деликатность. Младший из братьев всегда слегка робел перед чужим искусством, чей смысл оказывался ему недоступен.
Но Слепому Герольду было не до минутного торжества.
Восхищенные, теплые, зрячие пальцы уверенно пробежались по плечам, по груди… Ага, вот ямочка между ключицами. Выше, к левому плечу, где впадина… На правом, естественно, ничего нет. Смоченная уксусом тряпица осторожно заскользила по коже, покрытой гусиными пупырышками. Если не знать, как, ничего не получится, кроме слабого покраснения. А если знать… нажим слабый, ритмичный… если все это не чудовищная ошибка… раз-два-три-пауза-раз-пауза… если Обряд проводился на протяжении хотя бы девяти поколений… смочить заново… если…
Сложный узор царапин, раздраженных уксусом и умелыми касаниями, выступил на плече. Слепец не мог их видеть, но сердце подсказывало: они там.
Есть.
– Ламберт! Скорее! Это ненадолго!..
– Да, учитель. Итак: корона, клейнод, намет, мантия…
…Когда, осчастливленный золотым, мальчишка смылся из комнаты, Слепой Герольд долго молчал.
Его не торопили.
– Что скажешь? – колыхнулась темнота двойным вопросом.
– Вы говорили: разумная забывчивость? – Слепец поднял густые брови. На миг показалось: там, под черной повязкой, прячутся глаза. Жесткие. Хитрые. Серо-стальные. – Я правильно услышал?
Взвесил. Измерил. Сосчитал.
Интересно: готов ли ты, безглазый нищий, рискнуть ради исполнения мечты своего поводыря?!
Не сейчас. Сейчас соврать – подписать себе смертный приговор. После.
– Ты о чем?
– О родовых признаках. Здесь, на Дне… сопливый оборвыш…
Птица довольно цокнула откуда-то сверху.
XXX
Вит так и не разобрался: на кой ляд понадобилось его щупать?! Впрочем, «за звон» пусть хоть каждый божий день в уксусе полощут! Он теперь богатей: вкупе с площадным заработком – это ж куча деньжищ получается! В придачу стало ясно: Глазунья тут не в атаманшах. Давно подозревал. Ну как полоумной девахе, пусть трижды ясновидице, над шайкой оторвиголов верховодить?! Толстун с верзилой, что за уксус платили, – они здесь в заправилах.
Мальчишка был в восторге от собственной проницательности.
Отпустили его лишь к пополудни. Зато накормили от пуза. Во дворе, у лестницы, околачивался Гейнц-дружок, однако, приметив Вита в калитке, живо отвернулся. Заковылял к штабелю бочек: по нужде, дескать, тороплюсь. Башка рыжего была криво замотана тряпицей. Шагая к столу, где пили пиво Юлих с Добряком Магнусом, Вит краем глаза приметил спешащего прочь Крысака. Та еще вражина, но чтоб удирать от него, Вита…
Левая рука Крысака покоилась на грязной повязке.
– Кто их отделал?
– Ты, – неприязненно отозвался Добряк Магнус.
У Вита аж в печенках слиплось.
– Я?! Кончай брехать, Магнус! По правде – кто?!
– Ты! – сплюнул сквозь зубы Добряк. Припал к кружке, заливая пивом широкую грудь. На миг оторвался. – Вон, у Юлиха спроси…
Юлих молча кивнул, подтверждая.
– Я? Когда?!
– В День Суда, придурок!.. Тебе ночью «Донное круженье» устроить хотели. Чин чинарем, шутейно. А ты вырываться стал, как бешеный…
Вит честно попытался вспомнить ночные события. Снилась какая-то муть, потом во дворе столбун накатил…
– У Ульриха два ребра сломано. Гейнц ухо мало не потерял, Крысак плечом мается. Щербатый Пауль теперь Беззубый! – перечислив Витовы подвиги, Магнус наконец усмехнулся. В басе громилы пробилось уважение. – Один Дублон целехонек: фартит гаденышу, как всегда! Ну ты и мясник, оказывается… Бацарь! Своих-то зачем?!
– Не бил я их!
– Брось врать! – снова озлился Магнус. – Ты зырь, зырь, как они от тебя шарахаются!
– Зырю… – Вит понуро шмыгнул носом. – Может, мне теперь тово… повиниться? Угощение выставить?
Рука сама нащупала увесистый кошель на поясе.
– Дело говоришь, – разлепил губы молчун Юлих. – Ну…
И опять онемел.
– Подь сюда! – кликнул Вит Крысака: вражина подслушивал из-за бочки. – Да не бойся! Возьми еще кого с собой и мотайте в харчевню. Вина спросите, баранины, капусты кислой… хлебца не забудь. Вот звон: держи…
20
Розыск прав на герб.