Рыцарь из Преисподней

Впечатления от княжества Ахтеке Артур мог изложить в двух словах: «оно ровное». Краткий путеводитель, прилагавшийся к карте, расписывал красоты горной природы, полноводные реки, сказочные города в оазисах. Но Трасса шла мимо городов, летела через пустыню, небо дышало жаром, а горы оставались на горизонте, всегда по правую руку. Синеватые, едва различимые и почти неизменные очертания хребта Хентеф.

К дальним перегонам было не привыкать, к однообразному пейзажу тоже. Так что Артур не скучал. Да и Марийка скрашивала жизнь. Она быстро поняла, что вопросы задавать бесполезно, и начала на привалах болтать сама. В основном о своих путешествиях по Трассе, о знакомствах, которые здесь свела, о психах, которых тут было предостаточно. Кто угодно может оказаться на Трассе, но далеко не все делают это добровольно, и немудрено сойти с ума, если не знаешь, как отсюда выбраться. А если выберешься, очень может быть, что спятишь, пытаясь вернуться обратно. Трасса — такое место… на ней плохо, без нее еще хуже.

Марийка много рассказывала о себе. Могло даже показаться, что рассказывала все. Но Артур за несколько дней так и не смог составить представление о семье своей попутчицы. Он привык обдумывать любую информацию — приучили с детства, и хорошо сделали. Он и обдумывал. Марийка рассказывала правду о друзьях, но привирала про учебу и очень редко упоминала родственников. Рассматривая эти упоминания каждое по отдельности, Артур мог увидеть строгую патриархальную семью с правилами и традициями. Но вместе кусочки не складывались. Марийка была слишком самостоятельна для патриархальной семьи. Да и трудно было представить семью, в которой есть дед, отец, брат, племянник, но нет ни бабушки, ни матери, ни жены брата. Бывает, конечно, и такое, потому что кто знает, каковы правила и традиции в патриархальной семье? Может, у них принято убивать женщин после рождения первенца, а Марийка как раз результат промедления в выполнении правила. Но для семьи, в которой принято убивать или прогонять женщин, она опять-таки слишком самостоятельна и слишком весела. Редкий случай хорошего, легкого характера, оптимизма без надрыва и притворства. Ясноглазая веселая птица, радуется каждому новому дню, а на привалах щебечет, щебечет, щебечет…

Впрочем, Артуру нравилось. Хорошо, когда кто-нибудь говорит. А то он молчун, Миротворец тем более. Кроме Марийки поговорить можно было только с Альбертом, а с ним любой разговор скатывался на Конец Света. К тому же неправильный. Куда деваться, если Альберт в этом живет, а Артур уехал только потому, что, останься он, и ни мира, ни людей уже не было бы.

Братик выходил на связь каждый день и иногда рассказывал, что у него происходит и что осталось от мира, но чаще все-таки старался узнать, как дела у Артура. А у того и дел никаких не было, пока сюда не приехал. Да и здесь, кроме как довезти Марийку до Эниривы, ничего не намечалось. С такими настроениями полная оптимизма попутчица на Трассе — это милость Божия.

Марийка на Трассе скорее жила, чем путешествовала, все время между экзаменами и каникулами проводила, странствуя из княжества в княжество. Поэтому и не говорила всю правду об учебе. Учиться-то она училась. В Институте управления и права Интарафийского государственного университета Эсимены. Но, судя по тому, сколько времени проводила на Трассе, учеба сводилась к написанию самостоятельных работ.

— Теория! — отмахнулась Марийка, когда Артур задал ей вопрос насчет посещения лекций. — А здесь практика. На Трассе идеальное самоуправление. Нет ни одного писаного закона, только традиции, да к тому же у каждой стаи свои, но как-то все между собой уживаются и сотрудничают, когда надо. А драйверы, если не лезут никуда, то проезжают спокойненько. Даже не знают, что их безопасность непонятно на чем держится. Вообще, мало кто знает, как что на Трассе устроено.

Она выразительно посмотрела на седельные сумки, в которых, тщательно уложенные, хранились спальный мешок и каремат. Пользоваться ими за время совместного пути пришлось всего один раз. Марийка знала все до одного постоялые дворы, в том числе те, которых не было на карте. Если бы Артур планировал маршрут сам, он каждую вторую ночь проводил бы под открытым небом просто потому, что понятия не имел о том, что поблизости есть мотель, трактир или дом, в котором можно снять комнату. А так, уже почти неделя в пути, и всего одна ночевка под открытым небом.

Правда, у всего есть оборотная сторона, и у осведомленности Марийки тоже. Знание всех мест для ночлега было необходимостью: Марийка могла есть только специальные продукты, приготовленные в специальной печи. Ничего сложного, концентрат она возила с собой, а нужная печь была на любой кухне, но кухню хотя бы раз в сутки стоило найти. В ночь, когда пришлось остановиться в поле, Марийка осталась голодной, а с утра была злющей, как кошка, и ядовитой, как гремучая змея. На кого злилась, непонятно, но с женщинами так бывает: когда им некого обвинить в своих бедах, они злятся гораздо больше, чем когда знают виновника.

Если бы еду получилось сохранять свежей, было бы проще.

— Есть стазисные контейнеры, в них время останавливается, — сказала Марийка, — дорогие, как я не знаю что. Можно было бы один такой с собой взять, но я не подумала.

Казалось бы, дальнейшие размышления должны привести к логичному «сама виновата», а когда виновник известен, женщины злятся меньше. Но нет, Артур знал, что если женщина «сама виновата», то она злится даже больше, чем когда злиться не на кого. Такими уж они созданы. Сводят с ума во всех смыслах. Не нужно пытаться понять, нужно просто выучить правила и молиться, чтобы они хотя бы иногда работали.

Сегодня на Трассе снова было безлюдно. Марийка с утра предупредила, что Глейс и Рена, два вампира, через чьи тийры[1] предстоит проехать, недавно начали войну. То, что об упырях на Трассе говорили как о чем-то обыденном, пока еще не стало привычным. Обычно люди боятся мертвяков, ненавидят их и, столкнувшись, стараются уничтожить. Либо убежать. Это кто как воспитан.

Бояться вампиров — здоровый инстинкт. Не-мертвые оскорбляют природу и Бога, и живые чувствуют это, даже те живые, кто и к природе, и к Богу относятся одинаково равнодушно. Мертвое должно быть мертво, потому что это естественно, не-мертвого не должно быть, потому что это противоестественно.

Здесь все было иначе. Упырей считали кем-то вроде феодалов, побаивались, но при том полагались на их защиту.

Странно и неправильно.

И все-таки Артур не спешил с выводами. Личное знакомство с не-мертвыми многое меняет в представлениях о правильном и неправильном, учит отличать противоестественное от сверхъестественного. А тот не-мертвый, которого Артур знал лучше других, самим своим существованием, пожалуй, давал право на не-жизнь и остальным. До тех пор, разумеется, пока они могли сосуществовать с людьми.

Сцепившиеся в войне вампирские стаи — дело другое. Тут о сосуществовании речи не идет. Вряд ли кого-то будут убивать специально, но, сражаясь между собой, упыри, которые почти все еще и маги, по сторонам не смотрят. Кто не спрятался — сам виноват. Из объяснений Марийки следовало, что войны между стаями — дело обычное, однако войны «холодные». Противостояния могут длиться десятки лет, и за все эти годы дело так и не дойдет до настоящей драки, разве что молодняк встретится случайно в одно время в одном месте и сцепится так, что перья полетят. А сейчас речь шла уже о настоящей войне. Поэтому с середины дня им не встретилась ни одна машина и ни одна не обогнала. Марийка, перекрикивая двигатель и рев ветра, мрачно напророчила, что владельцы заправки, где предстояло переночевать, наверняка собрали манатки и убрались подальше, пока война не закончится.

— Дверь взломаем, — откликнулся Артур.

Вломиться в чужой дом казалось ему лучшей перспективой, чем провести еще один день в компании голодной попутчицы. Вообще-то, конечно, такая зависимость от еды слегка удивляла. По наблюдениям Артура, девушки гораздо чаще стараются сделать вид, что вообще не бывают голодными, чем явно демонстрируют, насколько их злит невозможность поесть. Но в основном наблюдения Артура сводились все же к тому, что девушки все разные, а это было хорошее объяснение чему угодно.

1

Тийр — территория на Трассе, принадлежащая одному правителю.