Страница 69 из 98
— Кому?
Многозначительное молчание.
— О, ну думаю, это удачный выбор.
— Еще бы.
Топот копыт, недовольное лошадиное фырканье. Удаляющиеся шаги.
Вольд потянулся. Интересный разговор, и будь у него желание, он бы пошел к Селену и спросил, чья свадьба имеется в виду, благо аристократ наверняка в курсе. Но у него Синицы, есть занятие и поважнее.
Вирина и ее желания. Ведь любовь и дружба — главное в жизни, не так ли?
ОДНО УТРО
Сознание медленно выплыло из сумрачной дремы. Было тихо и как-то спокойно. Безопасно. Легкий сквозняк запутался в свисающих пологах и охлаждал разгоряченную кожу, спутанные волосы тонкими прядями затеняли лицо, щекотали пересохшие губы. Чуть шершавая льняная ткань немного раздражала спину. Лениво проведя ладонью по простыне, наткнулся на нечто теплое и мягкое. Оно недовольно отмахнулось, перекатываясь куда-то подальше. Ойкнуло, едва не свалившись за край ложа. Неохотно приоткрыв глаза, он наткнулся взглядом на недовольное лицо. Бледное, женское. Замечательно. Все в порядке. Отобрав прядь, намотанную на тонкий палец, развернулся на бок и уткнулся лицом в подушку.
Поймав за хвост промелькнувшую мысль, углубился в дремотное созерцание странной идеи, не имея никакого желания просыпаться окончательно. На грани яви и сна порой находиться очень приятно. Никаких обязанностей, только вольно текущие куда-то образы, пробирающиеся из отделенной части сознания.
С каких это пор он чувствует себя в безопасности во время сна? Не с тех ли, с которых некая бледная, золотокудрая в данный момент особа решила делить с ним постель окончательно и бесповоротно, пусть и не постоянно? И почему он об этом только сейчас задумался? Очень печальное явление в его положении — не замечать очевидного. Впрочем… это же только сейчас, когда сознание прочной стенкой разделено надвое и частично спит.
Хм, даже ему… им надо отдыхать. Друг от друга — так уж точно. Делить мир на двоих — весьма непростое дело. А уж заниматься перетягиванием души… Что рядом, что на расстоянии в полконтинента. Вот и сейчас, стоило заняться размышлениями, заныли виски. Причем это явно последствия прошлого дня, да к тому же ему не принадлежащие. И он плавно вернулся к отстраненному созерцанию, а точнее — подслушиванию.
Шелестнула ткань покрывал, по гладким плитам прошлепали босые ноги. Затихли на миг за занавесями, ведущими в длинную анфиладу комнат и залов. Нежно звякнуло стекло, это горлышко бутылки соприкоснулось с краем хрустального бокала.
Еще шаги. Ритмичные, танцующие. Это тоже знакомо. Начало одного из боевых канонов. Приблизились, удалились…
Хрустнула кожа. Раздался щелчок запоров на ножнах новых, свежеподаренных клинков. Миг ушел на созерцание серо-черного узора на стали, стоящей целого состояния. И опять движение. Вообще просто смешно. За последние годы ему пришлось трижды дарить этой безалаберной глупой женщине новое оружие. Больше полусотни лет ей, что для человека… бывшего человека… Тут он не удержался от хищной мысленной усмешки… Очень приличный возраст, а она все еще иногда ведет себя как неопытный юнец, едва покинувший Башню Знаний. Лезет вперед, тогда как это его работа… А потом смотрит на него своими невозможными карими глазами, печально вздыхая и разводя руками. Как дитя… Д’Иласе Линара Эйден дель Дрошелл’Шенан.
Иногда это забавляет, порой — раздражает. А еще заставляет чуточку гордиться этим странным созданием, которое, несмотря на то что с ним проделали мир и он сам, умудряется сохранять в себе капельку прежней души.
Еще шаги… Звякнули положенные на пол клинки.
Теперь танец. Легкий, скользящий. Раз, два, три… раз, два, три… На миг представилось это кружение в вихре золотых волос, с которых медленно сползает магическая краска, обнажая черные пряди, и белого кружева. Красивое, почти совершенное зрелище. Почти — потому что воплощенная чувственность принадлежала к младшей ветви Древа жизни, внешне… А по стандартам Темного рода младшие не могут быть идеальны никогда. Ни в чем.
Сомнительной ценности утверждение.
Бесцельное движение было неожиданно прервано. Звонким стуком каблуков по мраморным полам, эхом разнесшимся по пустым коридорчикам тайных ходов, соединяющих дворцовые покои. Раздался тихий скрип поворачивающейся на шарнирах двери, шелест откинутого гобелена…
Стремительные движения, взвихрившие воздух. Резкий свист клинков, замерших, он знал, в волоске от тонкой кожи на нежной шейке незваной гостьи.
— И что же здесь делает прекрасная, теперь уже замужняя, наследная принцесса Тирита?
Зловещий шепот, несомненно, отдавался у сей принцессы где-то в районе печени. И голосом своим Д’Иласе научилась владеть в совершенстве. Ах, это совершенно невозможно, чтобы люди были хоть в чем-то совершенны… Привязчивое, да к тому же лицемерное заявление с его стороны, ибо помимо кареглазой Д’Иласе Эйден жива еще парочка персон, готовых в любой момент оспорить такую точку зрения. Нет, но что еще можно сказать пьяному (и как такое вообще возможно?) Черному Целителю, взявшемуся доказать несовершенство мира и его жителей на примере внутренностей одного из дипломатов? Только согласиться, отводя подальше, и тихо вырубить в темном углу.
— Э… моя Повелительница…
— Ты явно преувеличиваешь мою значимость в политической жизни этого мира. Не шуми.
— Повинуюсь, Д’Хани. У меня проблема…
— Хм?
Наверняка она чуть склонила голову, отбрасывая прядь волос с лица. А Сьена аккуратно и медленно, самое главное — медленно, отодвигает тонким пальчиком острейшее лезвие подальше от себя любимой.
— Так что же случилось? — Шепот сопровождался шагами, щелчком ножен и скрипом кожи, когда Д’Иласе уселась в кресло.
— Тьеор умер, — обстоятельно доложила ее высочество. Спокойно и почти равнодушно.
— Ну, надо же! И суток не прошло.
Созвучно прозвучали слова женщины:
— Ты, дорогая, поставила рекорд! Отчего он умер?
— Отравился, — присаживаясь рядом, прошелестела принцесса.
— Да быть того не может, — язвительности в голосе собеседницы прибавилось. — Чтобы магистр-алхимик отравился?
— О, хорошо, хорошо! Я его отравила!
— Чем?
— Вашим свадебным даром, моя Повелительница.
— Как интересно. Только поменьше яду в голосе, будьте любезны, ваше высочество. — Голос твердый, как сталь, тут же меняющийся на мягкий, неформальный. — И, знаешь ли, непризнанный талант от алхимии, яд этих кошмариков полосатых вовсе не смертелен.
— Но он лежит и не дышит. — В голосе принцессы послышались горделивые нотки.
— Угу, замечательно. А во что ты подмешала яд, вернейшая из жен?
— В вино…
— О, — протянула довольно Д’Иласе, — в то самое вино? Подарок величайшего и могущественнейшего из Темных, Черного Дракона, Повелителя Тирита и окрестностей и ужаса континента?
— Как ты можешь? — шокировано выдохнула Сьена.
— Я многое могу. Тем более сейчас… Пойдем же воскрешать вернейшего из мужей. Заметьте, ваше высочество, я не спрашиваю, по какому из многочисленных поводов вы решили провести сей занимательный эксперимент.
Дробь шагов затихла в горных глубинах. Голос Д’Иласе вещал ровно, будто лекцию читал (в последний год у нее появилась эта особая, учительская манера):
— Драконья кровь такой долгой выдержки — сама по себе не особенно сильный яд, вызывающий видения, но в сочетании…
Интересно, удастся откачать Тьеора? Прекрасный придворный алхимик, было бы жаль его потерять.
Сознание вновь начала заволакивать сумрачная дрема.
Неопределенный промежуток времени спустя, легкое тело опустилось рядом. Забравшись под тонкое покрывало, женщина пристроилась рядом, намереваясь…
Но Повелитель Тирита решил, что пора заканчивать с отдыхом. Открыв глаза, резко поднялся и спросил:
— Тьеор жив?
— Угу, — неразборчиво выдохнула в подушку Д’Иласе, — летаргический сон. Пара противоядий — и стал как новенький. Ничего страшного, но все же интересно…