Строговы

Анна радовалась, что Матвей не поминает о тайге.

«Может быть, одумался мужик, за землю решил взяться», – надеялась она, не переставая мечтать выйти в зажиточные люди.

3

Когда Матвей и Анна обмолачивали последние суслоны, на пегом коне, запряженном в широкую телегу, к шалашу подкатил Захар Строгов.

Он был не один. Остановив лошадь, он снял с телеги мешки и посуду с харчами, а потом повел приехавших с ним людей к месту, где шла молотьба.

Матвей и Анна опустили цепы и, приложив ладони козырьком ко лбу, старались разглядеть прибывших. Рядом с Захаром шли Федор Ильич Соколовский и незнакомый высокий мужчина.

Матвей отбросил цеп, заторопился навстречу, но, вспомнив, что он бос и в одной нижней рубашке, сел на солому и быстро надел сапоги и солдатскую защитного цвета рубаху.

У Анны сжалось сердце.

«Господи, зачем опять этого принесло?»

– Эка заработались! Принимайте-ка вот гостей! – крикнул Захар, подходя к току.

Подавая руку смутившемуся Матвею, Соколовский, улыбаясь, сказал:

– Гора с горой не сходятся, а человек с человеком, как видите… Кажется, где-то здесь мы с вами били рябчиков? – И он посмотрел на холмик, поросший ровным мелким осинником.

Матвей усмехнулся: плохо Соколовский помнил местность. На рябчиков они охотились в пихтачах, расположенных к северу от пасеки. Матвей хотел напомнить об этом Соколовскому, но тот подошел к Анне, спросил о здоровье сына.

Анна смотрела на Соколовского. В первый свой приезд на пасеку он показался ей совсем юным. Щеки его тогда были гладко выбриты, во всей тонкой, подвижной фигуре было что-то подтянутое, даже франтоватое. Теперь же он носил окладистую бороду, был в сапогах, в простой двубортной куртке.

Анна покраснела, когда Соколовский спросил ее о сыне. Она стояла перед ним босая, с подоткнутой юбкой, с выбившимися прядями пропыленных волос, которые она старалась заправить под платок. Соколовский, заметив ее смущение, повернулся к Матвею.

– Позвольте вас познакомить: мой друг Тарас Семенович Беляев. Прошу любить и жаловать.

Перед Матвеем стоял большой рыжеватый человек и протягивал ему руку. Его крупное лицо было исполосовано глубокими морщинами. Под выпуклым лбом, как под крышей, прятались добрые, смеющиеся глаза.

– Здравствуйте, – просто сказал Беляев и, взглянув на Анну, поклонился ей. – Помешали мы вам, хозяюшка?

– Да нет, что вы! – отвечала, сразу смягчаясь, Анна. – Мы рады.

Матвей внимательно посмотрел на Беляева. «С умом человек. А глаза-то, глаза, так и одаривают лаской», – подумал он.

– Надолго к нам? – спросил он. И когда Беляев ответил, что хотел бы пожить в этих местах подольше, Матвей от всего сердца сказал: – Ну что ж, милости просим! Будьте как дома.

4

Соколовский и Беляев сидели на траве возле шалаша. Они пожелали остаться здесь на ночевку, и Захар Строгов уехал на пасеку один. Матвей и Анна работали, торопясь докончить обмолот ржи до наступления темноты.

Солнце опустилось наполовину за горизонт. Его желто-оранжевые лучи как бы стлались над землей. Расцвеченные осенними красками, мирно стояли зелено-коричневые кусты черемухи, кроткие березки и огненный осинник.

– Теперь меня на Урале ищут, как думаешь, Федор? – спросил Беляев.

– Думаю, что не только на Урале, – задумчиво проговорил Соколовский. – Наверно, по всей магистрали расставлены сети. Вот поэтому-то месяц-другой надо переждать здесь. Полиция решит, что ты проскользнул за границу.

– Работать хочется, Федор, – вздохнул Беляев.

– Понимаю, Тарас, твое состояние. Но и здесь надо соблюдать осторожность. Учти, что Анна из местных богачей. А вот Матвеем стоит заняться. Охотник, вольная душа…

Они помолчали, отвлеченные поединком, происходившим высоко в небе. Два ястреба, видимо, подрались из-за какой-то добычи и теперь кружились, сталкивались, падали и опять взлетали ввысь.

– Борьба за жизнь, – задумчиво проговорил Беляев и, переводя взгляд на Соколовского, усмехнулся. – Да, один охотник но натуре, другой – поневоле.

– Ты это о чем? – не понял тот.

– Да о себе, конечно. Вспомнил, как давеча Строгов нас поддел, когда ты сказал, что привез меня охотиться. «Рановато, говорит, зверь не очистился, птица тухнуть будет». Ну какие мы с тобой охотники, раз таких простых вещей не понимаем? Неудачно мы это придумали.

Солнце опустилось в лес. На желтеющей траве появилась роса. Сумерки быстро сгущались. С озер на гречиху пролетели утки.

Пришли с тока Матвей и Анна.

Матвей развел костер. Анна расстелила на земле полотенце и поставила глиняные чашки с окрошкой, берестяные туески с медом и сметаной, вынула из короба и нарезала хлеб.

Когда все было готово, она пригласила Беляева и Соколовского ужинать. Те пододвинулись к полотенцу. Заметив, с какой неловкостью гости хлебают из чашки, расплескивая из ложек забеленный сметаной квас, Анна сказала:

– У нас все тут по-простому, по-деревенски. Уж не взыщите.

– Ничего. Мы тоже не из бар, – ответил Беляев, и Анне это понравилось.

Она наблюдала за Беляевым и Соколовским и думала:

«Тот, большой-то, попроще, а этот и ложку держит по-господски, оттопырив пальцы».

Соколовский расспрашивал Матвея об урожае, о солдатской службе, о жизни на пасеке и в Волчьих Норах.

После ужина Анна в котелке перемыла посуду и ушла в шалаш.

Матвей притащил из березника дров, положил в костер. Пламя объяло сушняк, и вместе с дымом золотым потоком в небо, к звездам, поплыли искры.

На полях было тихо. Над макушками лиственниц висела ужо серебряная бровь сентябрьского месяца.

Беляев кутался в пальто. Соколовский вытягивал шею, подставлял свою грудь под жар костра.

Матвей рассказывал о своей службе на Дальнем Востоке. Рассказ этот был беспорядочен и взволнован.

– Проехал я через всю Сибирь и Дальний Восток, – говорил Матвей, – и видел, сколько земли пустует. На этой земле еще одну Россию можно поселить. Вот мне и непонятно: зачем царю китайские земли понадобились, когда своих достаточно? И еще слышал я, будто наши с японцами воевать собираются: кажется, наследника они русского обидели. И опять же не пойму: зачем воевать из-за этого? Наследник цел и невредим остался, а война начнется – сколько людей за зря перебьют! Не о чужих землях нам думать, – жизнь свою прихорашивать надо. Посмотришь: люди бьются, работают, а все в дырявых зипунах ходят.

– Ну, и как же вы объясняете то, что у вас вот и просторы большие, а живет большинство ваших крестьян не лучше, чем в России? – спросил Беляев. – Что вам мешает улучшать, или, как вы говорите, прихорашивать жизнь, Матвей Захарыч?

Матвей взял палку и, нетерпеливо пошуровав костер, продолжал:

– Просторы-то большие, да… У нас вот в Волчьих Норах много солдат пришло к пустым дворам. Пока царю служили, богатые мужики все их достатки к своим рукам прибрали. Скотишко за долги поотобрали, раскорчеванные земли задарма скупили. Живи как знаешь! Царь-то, может, и не ведает, как живет народ. А может, ему до нас и дела мало.

– Поиски истины! Чувствуешь, Тарас? – засмеялся Соколовский.

Но Беляев не отозвался. Он, казалось, о чем-то думал, устремив неподвижный взгляд на искры, уносившиеся от костра в темное небо.

– Тарас Семеныч, видать, притомился с дороги, – сказал Матвей и предложил гостям: – Полезайте в шалаш, на всех места хватит.

– Мы и здесь переночуем, – отказался Соколовский.

– Озябнете. Под утро морозец ударит, – предупредил Матвей.

Но гости решили докоротать ночь в содоме у тока.

Матвей собрал два брезента, полог, несколько мешков и подал их Беляеву.

– Холод не тетка, – смеясь, проговорил он и, проводив Соколовского и Беляева, полез в шалаш.

Анна не спала и встретила Матвея желчным шепотом:

– Что ж так рано пришел? Сидел бы уж до восхода.

– А тебе жалко?

– Я о деле забочусь. Им завтра до обеда нежиться можно, а тебе работать надо. Весь овес еще на корню.