Страница 2 из 36
Двести парсеков – вовсе не половина Галактики, это я, можно сказать, только чиркнул по краешку. Монстров тоже не было, а вот инопланетяне были, но вполне дружелюбные и вовсе не безобразные. Даже симпатичные. Если не считать одного или двоих… хотя я так и не уверен, что их было двое. Нигде я, конечно, не горел и не тонул, а почти все время прилежно дрых, с небольшими перерывами на приведение себя в относительный порядок, на еду и пересадки с корабля на корабль. Отчего у меня в данный момент опухла физиономия, одеревенел загривок и тормозят мозги.
В общем, это было самое скучное путешествие в моей жизни.
Но теперь оно завершилось. Или нет? Или все только начинается?
Это я и пытаюсь сейчас понять, прилагая громадные усилия, чтобы заставить свои мозги проснуться и работать.
Я стою посреди гулкой пустоты чужого космопорта. Все космопорты одинаковы, в этом я имел прекрасную возможность убедиться. Хотя бы потому, что по Галактике летают в общем одинаковые корабли, да и маршрут был специально проложен через миры, чьи обитатели ходят на двух ногах и думают головой, в затылке которой обычно чешут пальцем руки, а не щупальцем… И все космопорты посвоему чужие. Чужое солнце, или даже несколько солнц… чужие запахи… Этот – не исключение. Хотя, в силу обстоятельств, мне бы полагалось видеть в нем дверь в родной дом. Но ничего похожего на радость возвращения я не испытываю. Ну, долетел, ну, респект тебе в хобот. Дальшето что? И если ктонибудь спросит, зачем я вообще все это затеял, пускай не ждет вразумительного ответа.
Поэтому я молча таращу глаза на раскинувшееся за высокими стрельчатыми окнами плотное, темносерое с белыми разводами и легкомысленными завитушками, чужоенебо.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГОСТИ В ДОМЕ
1. Бегство домой
Когда мне исполнилось четырнадцать, мама забрала меня из колледжа «Сан Рафаэль» в Алегрии и привезла домой. Зачем она сделала это в самый разгар учебного процесса, я тогда не понимал. Сейчасто я могу предполагать, что это была паническая попытка сберечь меня для себя. А в ту пору я был всего лишь глуповатым тощим подростком, вернее – переростком, на полторы головы выше любого из своих сверстников, Дылдой, Веретеном, Жирафом, кем угодно… и, однако же, таким, как все. И потому не понимал ни фига.
Мама явилась в колледж утром, а уже к обеду я сидел в кабинке гравитра, летевшего над средиземноморской волной из ПуэртоАрка в Валенсию, нахохленный, растерянный, сердитый и очень раздосадованный тем, что вечером матч по фенестре с «Бешеными пингвинами» из Картахены пройдет без меня.
Я был раптором, очень перспективным раптором, в основном – благодаря своему росту; сравниться со мной мог только один негр у «Панголинов», но он куда хуже прыгал. К тому же я пользовался успехом у группы поддержки, что само по себе льстило моему самолюбию, и по меньшей мере две девчонки – ЛиндаБарракуда и ЭксаМурена – были мне небезразличны. Не сказать, чтобы както особенно небезразличны… в общем, мы дружили как умели.
А теперь я маялся на заднем сиденье гравитра, согнувшись в три погибели, и старательно дулся на маму.
Мама выглядела взволнованной, хотя изо всех сил старалась не подавать виду. Она сама вела машину, и делала это прекрасно. То есть, конечно, управлять гравитром дело нехитрое, на это способен любой олух, даже я, – достаточно отдавать осмысленные команды автопилоту. Ха! Попробуй только гнать ему идиотские команды, или веди себя как идиот, и он попросту посадит машину на ближайшей стоянке, и шиш его заставишь тронуться с места!.. Мама всегда отключала автопилот и вела гравитр сама, руками. Отчего заурядная летающая коробка для транспортировки пассажиров из пункта А в пункт Б превращалась в элитный гоночный болид. «Пристегнись, малыш», – говорила мама и закладывала такие виражи, что чертям становилось тошно. «Ты уверен, что хочешь этого?» – спрашивала она, хитро выгнув бровь. «Даа!» – самонадеянно пищал я, замирая от восторга. И она показывала мне, что такое классическая «петля Нестерова», «разворот Иммельмана», «гамадриада» или «циклоида Фалькенберга». Вряд ли я был в состоянии оценить ее пилотаж по достоинству, потому что чаще всего зажмуривал глаза, втискивался в кресло и ждал, когда закончится этот ужас… «Примерно так», – буднично говорила мама, легкими касаниями выравнивая гравитр. Она была фантастическим водителем – чем я гордился, пожалуй, больше, чем она. Потому что мама скрывала это неоспоримое достоинство от всех, кроме меня. Такой вот досадный факт… Да и мнето демонстрировала свое искусство, как порой казалось, не затем, чтобы поразить детское воображение или, тем более, провести наглядный урок истории авиации, а чтото доказывала или напоминала самой себе.
Вдобавок мама не терпела слово «водитель», старательно заменяя его на «драйвер». «Водят хороводы, – ворчала она, – водят за нос…» – «А гравитр – драйвят!» – поддакивал я со всей серьезностью, старательно выговаривая все эти «трдр». «Все равно, – не сдавалась она. – Драйв – это порыв, это устремление вперед. Драйвер – звучит гордо!»
Это словечко она перетащила в свою нынешнюю жизнь из жизни прежней, о которой мне, грубоватому и нелюбопытному балбесу, известно было очень немного.
Я знал, что она много и тяжело работала за пределами Земли, «в Галактике», как говорила она сама, вкладывая в это слово столько смысла и произнося его с такой неповторимой интонацией, что оно звучало как бы с большой буквы. Та «галактическая» часть жизни, очевидно, была несравнимо ярче и полнее теперешнего существования. В ней были настоящие приключения, опасности и даже, кто знает, подвиги… Но мама никогда и ничего не рассказывала. У нее никогда не было гостей из прежней жизни, она никогда не связывалась с друзьями и коллегами, чтобы устроить какойнибудь там вечер воспоминаний у костерка… Впрочем, сейчасто я подозреваю, что по причине полного отсутствия любознательности я просто не знал об этом, и эти встречи, возможно, случались за моей спиной, и гости жаловали в мое отсутствие. В конце концов, почти все свое время, как и все нормальные дети, я проводил в колледже, в спортивных лагерях, в походах и экскурсиях…
Нет, кажется, одного гостя я все же видел.
Както, вернувшись из Алегрии раньше запланированного, своим ходом, на перекладных (вообщето нас таких было трое – я, мой дружок Хесус Карпинтеро, которого все звали Чучо, потому что в Испании всех Хесусов, кроме Спасителя, называют Чучо, и еще одна девчонка, Экса, которую все звали Муреной за вредность: отчегото считалось, что у рыбымурены скверный характер; кажется, это заблуждение происходило от какогото забытого уже мультика; она увязалась за нами именно из вредности, всю дорогу ныла и пилила нас за то, что мы вовремя ее не отговорили, жаловалась на неудобства путешествия в товарном отсеке «огра», строила глазки моему приятелю, требовала, чтобы я не пялился на нее, когда она переодевалась в закуточке – в общем, всячески скрашивала наш досуг; Чучо хотел посмотреть на собор Парижской Богоматери, Мурена сама не знала, чего хотела, и они соскочили в Орлеане, а я двинулся дальше), я ввалился на веранду, пыльный, усталый, с криком: «Мама, я дома, я хочу есть!» – и увидел, что она не одна. Вместе с ней в гостиной находился очень странный тип, в странном костюме и со странной прической… Все в нем было необычно, будто он явился из другого мира, что, по всей видимости, и имело место. Лицо его было зеленоватокоричневым от нездорового, неземного загара; посреди этой прозелени ясносиним светом горели запавшие глаза, вороные волосы заплетены были в тысячу косичек и украшены бусинами всех цветов и размеров. Комбинезон из грубой синей материи выглядел так, словно им несколько лет мыли полы, потом выбросили на свалку, и уже там подобрали, чтобы носить. Когда этот тип встал изза стола, чтобы приветствовать меня, то показался мне сущим уродом. Я выронил все из рук и стоял с открытым ртом, не зная, что сказать и как себя вести при виде этого монстра. Но тут мама схватила меня за руку и со словами «Боже, на кого ты похож, а нука марш в ванную!» увела меня прочь. Когда же я вернулся, незнакомца и след простыл, все было прибрано, расставлено по прежним местам, как если бы все мне пригрезилось.