Дела домашние

— Понять… — С последним вздохом выплюнул он слово, прежде чем его голова безвольно стукнула об пол.

Мы сидели в полной тишине, наблюдая, как черная в тусклом свете лужа крови расползается из-под тела самоубийцы. Можно было сказать многое, можно было кричать и бегать, можно было даже просто потыкать в него палочкой, но мы сидели тупо уставясь на остывающий труп не находя в себе сил нарушить молчание.

— На будущее. — Наконец-то разлепил губы я. — Все колюще режущие предметы, а так же ременной пояс, у взятого под стражу, лучше забирать.

— Угу. — Кивнула Тина.

— И что теперь? — Покачала головой Хенгельман. — Вряд ли мне разрешат его поднять.

— М-да уж… — Вздохнул я. — На ледник я его все же прикажу снести, мало ли…

— Это да. — Бабушка погладила меня по голове. — Пусть на ледничок отнесут, что б мозги не протухли, он и при жизни не шибко умен был, а уж в послесмертии и подавно.

Снежная кутерьма улеглась. Так же неожиданно, как и началась, пурга так же неожиданно и ушла, полным штилем, мерным покоем окутывая промерзшую и укрытую снегом землю. Вот, такую зиму я люблю. Мороз, снег и ярко-яркое, прям до слез из глаз солнце.

Не поскупился я и в этом году, звонкой монетой оплатив гномам ледяные фигуры и замки, а так же заливку горок для забав. Детвора ждала, помня предыдущую зиму, когда я устраивал им нечто подобное. Ох и радости им было, ох и счастья. Крики смех, гурьба, гульба, все смешалось, все кругом. Гномы умельцы от бога, как здесь, так и в Лисьем они постарались на славу, заставляя иной раз не то что детей, стариков стоять, разинув рот перед шедеврами ледяных причудливых фигур.

С Речной приходили, приглашали на местный праздник, первый зимний завод невода, даже приятно стало от того, что люди вспомнили, приняли и вполне успешно применяют эту мою науку, отметив ее праздничным днем. Конечно, съездил, конечно, не с пустыми руками, да и потом со свежей рыбкой назад возвращался. Люди ждали. Чего? Ярмарки и салюта, люди ждали Новый Год! Это было удивительно, но жизнь не встала как в предыдущие года. На зимнюю ярмарку и забавы съезжались в город как деревенские, так и пришлые из соседних земель. Что б не разочаровывать своих подданных я как добрый правитель и вообще душка, был вынужден почти за месяц до праздника устраивать базарную площадь, вывозя из закромов товары, что бы практически за себестоимость распродавать ее людям. Почему так? А почему бы и нет? То, что уже имеет покупателя оплачено и ждет лишь вывоза, а излишек жмотить не в моих правилах, пусть берет народ, пусть жиреет и богатеет, вот вы думаете, почему Робин Гуд грабил богатых? Все правильно, потому что у бедных брать нечего. Вот и я так считаю, прежде чем забирать, надо найти что. Фабрики и заводцы, пока еще пыхтят, за лето успели хорошо материалом запастись, денежка у людей на руках есть, пусть радуют себя и близких подарками. Разбирай, налетай, все равно этими же деньгами потом вам зарплату вашу выплачу, в накладе не останусь.

Денечки полетели легкие и веселые, детвора с первыми лучами солнца, уматывала из замка, лишь с закатом возвращаясь назад и валясь без ног спать. Повеселел народ, хоть и продолжал существовать в замке как в общежитии. Ну само-собой как и предполагалось, легенда о встрече барона и призрака пошла в массы от чего иной раз, подслушав сплетни у меня краснели уши. Вообще-то последнее время краснеть мне приходилось часто. Вы не поверите, мой старый добрый ехидень, сэр Дако под ручку прогуливался с госпожой Хенгельман, о чем то перешептываясь и то и дело посмеиваясь. Эти седые голубки заставляли всех недоуменно качать головами. Но если б они одни! Я застукал своего капитана гвардии, целующимся в скверике, с кем бы вы думали? Да чтоб меня разорвало, с баронессой фон Пиксквар! Даже не знаю, возможно, это эпидемия и какой-то вирус ходит по моим землям, но когда в том же скверике я поймал сквайра Энтеми в обнимочку с леди Нимноу, то ели сдержался что бы не объявить карантин и ввести изоляцию.

— Капитан, баронесса, прошу, присаживайтесь. — Я пригласил смущающуюся парочку для беседы тет-а-тет, так как считал где то в ответе за их союз, да и не безразличны они были мне.

— Барон! — Капитан дюжий детина шел пятнами то краснея то бледнея. — Я с самыми серьезными намереньями, вы не подумайте чего!

— Прекрасно. — Я поерзал в кресле, переведя взгляд на баронессу.

— Барон! — Фон Пиксквар, расцвела в последнее время, явно прибавив в привлекательности. — Я свободная женщина и не вижу ничего предосудительного в наших отношениях!

— Прекрасно. — Черт, что же мне мешает? Скосив взгляд, обнаружил второго заседателя рядышком в своем же кресле. Седомордый енот Профессор с интересом следил за нашей беседой.

— Мы любим друг друга! — Хором выпалили они, тут же стушевавшись под моим взглядом.

— Прекрасно. — Я ссадил на пол Профессора, тут же ощутив с другого бока взбирающегося толстозадого Прапора.

Наступила неловкая пауза, Гарич стоял не зная куда деть руки, а баронесса нервно теребила платочек, ожидая когда же я наконец разгоню енотов и перейду к делу.

— Итак, мои дорогие. — Спихнув Прапора, начал я. — Я позвал вас не только из-за ваших отношений, а по большей части именно из-за каждой из ваших персон в отдельности. Дорогая моя баронесса, без сомнения вы свободная женщина, причем с каждым днем становитесь все прекрасней и прекрасней, и о том с кем вам встречаться, а с кем нет, речи не идет.

Все еще смущаясь, она кивала моим словам.

— Но вы, во-первых, мать двоих детей, чье мнение нужно бы уточнить хотя бы для порядка, а во-вторых, обладаете рядом…эм…свойств организма, о которых прежде чем все зайдет слишком далеко нужно бы сообщить господину Гаричу. — Я примирительно поднял руки, видя блеск слез в уголках ее глаз и озабоченную мину капитана. — Давайте без обмана относится друг к другу, потому что вы дороги мне и, видя ваш союз, я хочу предотвратить страшную драму, которая может назреть, если во время не поговорить что называется по душам. Прошу вас отнестись обоих серьезно к моим словам, так как вижу и даже больше, знаю чем это может все закончится если между вами не будет правды.

— Барон если вы о девочках, то я полюбил их всем сердцем и готов заботиться о них до самой смерти! — Гарич чуть ли не кулаком стукнул себя в грудь.

— Понимаете ли, капитан, тут дело ведь не только в том, что вам чуть попозже сообщит баронесса. — Я уподобившись своему учителю выбил дробь пальцами по столу. — Вы так же должны будете на откровенность баронессы ответить честно по одному интересному вопросу ей.

— Я всегда честен с леди! — Он гордо вскинул голову.

— Надеюсь, и еще больше я надеюсь на взаимопонимание между вами, а так же прошу вас здесь и сейчас клятвенно пообещать мне, что, что бы вы не услышали друг от друга страшного, не будете в претензии в будущем. — Я поднял палец, видя, что оба хотят что-то сказать. — Я серьезно! Сначала клятва, потом я оставлю вас, баронесса расскажет свою историю, а потом капитан расскажет кое-что о себе. Никакой лжи даже если правда покажется вам смертельным ядом! Так надо поверьте мне, я не шучу, если кто-то из вас что-то попытается утаить от другого, что бы спасти отношения или по какой другой причине, я узнаю, и молчать не буду. Либо же вы здесь и сейчас, замолчите, и разойдетесь в разные стороны!

Ох, как я не люблю такие тягостные томительные паузы наполненные звенящей тишиной! М-да уж, влюбится они успели, похоже, даже до постели добрались, а вот поговорить некогда им видите ли!

— Итак? — Я повернулся к баронессе. — Ваше слово.

— Клянусь. — Слеза все же сорвалась и покатилась по ее щеке. — Никаких претензий к капитану, не взирая на любую правду!

Да уж, тяжело ей, после стольких лет отчаянья и боли, тупого всепожирающего одиночества и забвения, вот так вот кинутся в омут сладких чувств, понимая, что она уже никогда не сможет стать прежней. Я вполне могу понять ее не желание говорить капитану о своей природе, и преклоняюсь перед смелостью сегодняшнего решения.