Цвет ликующий

От Загорска, что со времен войны стал моим излюбленным местом, его узорная красота, архитектурное богатство, распространяется и на Переславль-Залесский, и на Ростов, и на Ярославль. Дальше где-то столкнется с дремучей древностью, но всегда останется исходной точкой моего вкуса.

В Загорске каждый день — праздник из-за очень нарядной Лавры на горе и массы разнообразного люда, как будто сошедшегося сюда со всех концов земли, «со всей России подселенной». Настроение в городе не будничное — приподнятое.

Старинная архитектура заманивает вспять, но мне всегда хочется ее удержать рядом с текущей жизнью, чтобы не превратилась она в музейные экспонаты. Пусть все живет с нами. И этот сегодняшний день подчас так естественно переходит в историю, что прав будет художник, изображая все с одинаковым чувством удивления.

Какой-то легендарный индийский царь похвалялся перед греческим послом: «Пусть твой царь продаст свое царство, купит на эти деньги бумагу и всю эту бумагу испишет чудесами моего царства […] Иде же небо с землею соткнулось, потоместь мое царство скончалося». Дальше идет перечень чудес…

Очень мне нравится эта похвальба. Я бы и сама не прочь так хвастаться и изводить бумаги еще больше, чем рекомендовалось греческому послу, на чудеса наших ближних и далеких земель вокруг Москвы и дальше, в сторону моего родного города Нижнего Новгорода (сейчас г. Горький). Эти пути-дороги от Москвы, от Загорска я отобрала для альбома, оставив другие стороны «Золотого кольца» в папках. Всего не вместишь.

На низких берегах, на двух больших озерах, которыми исстари сказочно владели Сельдь-рыба да Ерш-щетинник, стоят города Переславль-Залесский и Ростов Великий, славный, многонародный, на ровной, гладкой земле. Я уже привыкла теперь, что монастырь — музей в Ростове — белый. Мне даже нравится слитность разноликих каменных изваяний, густое их переплетение в один белый ансамбль с зелеными и золотыми куполами. Но это совсем другой «чудо-город» — аристократического вкуса, отрезанный от жилья.

А была раньше до урагана фокусная «ярмарка» с розовыми еще башнями, овеянная народным простодушием, со стенами «в шахмат». С какими-то часовенками, двориками, куполочками, неведомо откуда выросшими: заманчивые разноцветные куски издали и неразбериха каменных форм вблизи. Скатерть-самобранка с кринкоподобными крышами основных башен. Загорская узорность еще долго сохранялась и при реставрации.

Рядом с Ростовом — Борисоглеб без букв «ск» на конце. Опять монастырь-музей, сохранивший до сих пор свой цветной декор.

Из Загорска же, через Александров, можно попасть в городок допотопной уютности — Юрьев-Польский, то есть стоящий на поле, на черноземном «ополье». Весной — густо-фиолетовая земля, ярчайшая зелень ядовитого «куинджиевского» цвета.

Лил дождь весь день, да видно до этого и не один день. С охряной водой реки Кидекши, заливающей городок, хорошо гармонировала эта ядовитая зелень. По воде играючи плавали гуси. Черную собаку я срисовала в музее, а молодца в плащ-палатке, что шагал, не боясь воды, — с натуры. А другой парень, от удальства, ехал, стоя на телеге, ему тоже дождь нипочем. Я одна с зонтиком и альбомчиком. Молоко на базар носят в стеклянных четвертях мимо вросшего в землю Георгиевского собора с китоврасами, всадниками, «гусями», сиринами — внизу он обвит каменной цветочнотравной паутиной. От дождей все сочно подчеркнуто.

Большого, как бы охраняющего покой льва с проросшим хвостом я положила у двери собора. А в 1977 году даже каменные «прилепы» с него нарисовала уже гуляющими среди пейзажей малого городка и по всему музею на открытом воздухе: так они чудесны, бесконечно обворожительны и жизненны, что, пробыв столько веков на стенах собора, отлично могут гулять везде, как наши близкие знакомые.

Недалеко от Юрьева-Польского — Суздаль, он уже за владимирскими «Золотыми воротами». Когда я подъехала, у заставы со столбами времен наполеоновского нашествия сидел сокол. (Сокол и в гербе города.) Этой поездке 1967 года посчастливилось: чтобы в конце марта выпало на метр снегу, чтобы он сиял и таял, малиновый на мартовском солнце, прямо на глазах, а город тонул в ультрамаринах!.. К вечеру голубые, очень длинные тени ходили от нас и от бесчисленных шатровых колоколен с круглыми «глазами», чуть вогнутыми линиями шатров. А ночью — чистое небо. Низко за звездчатыми куполами музея — Орион.

Еду дальше к Балахне. Неведомые места за Боголюбовой, за Покровом на Нерли. Впервые мимо оранжевого, по весне, краснолесья. Это мой край. Черная вода в реке Таре. Спускаюсь под гору в Вязниках, въезжаю в гору — вот и весь «городок». Раннее утро, все лениво сияет. По-утреннему оживленная дорога, утренняя игра стен, окошек и высоких тополей от низкого солнца. Колодец. Забытая уже пролетка. Тишина.

В Гороховце чудо-чудное, на горе целый «остров Буян» из башен, стен и церквей, особенно если смотреть с весенней широкой, розово-голубой реки Клязьмы. Без умолку пели соловьи на плотине среди затопленных весенней водой цветущих кленов. Остановилась и слушала.

Ближе к Волге лес редеет. Песок. Голубые лужи. Балахна: широкая река, но ледохода нет. В этот раз не удалось посмотреть на него. А так хочется по весне видеть большую воду!

В 1966 году мимоездом застала половодье в верховье Волги в г. Калинине (Тверь). На невысоком откосе, в сквере с подстриженными тополями, где раньше «разве губернатор начнет прогуливаться» (писал в свое время Погодин), люди просто глядят на плывущие льдины, от неистребимой страсти у всех к большой воде. Просто глядеть на воду — ни с чем несравнимое удовольствие.

Река Тверь, река Тмака, Волга — много воды. Заволжье, Затверечье, Затмакье — на том берегу. На этом берегу — екатерининский облик города еще сохранился. Тверь торговая, Тверь богатая, соперница ранней Москвы.

Длинна ее история. Тверская живопись на иконах: просторная охра, как бы топором вырубленные, сильные, выразительные лица. Свой особый интересный тверской стиль.

Я с г. Калинина начала главу «Пути» — Волга, Ока. Зарисовки с парохода перемешала с рисунками городов на Волге и Оке, к которым добиралась чаще по суше. Города на Волге я расположила по течению, на Оке — против течения, чтобы получить кольцо из городов на воде.

За Калининым сразу Кимры — город сапожников. Раньше — кимрская изящная обувь «от базара до базара проносится», то есть от субботы до субботы.

Местный, видимо, архитектор украсил город поразительно фантастическим деревянным «модерном» начала века. Так и красуются до сих пор, как новенькие, — круглые окна, чердаки с башенками, чудные крыльца.

В городе Мышкине хочется поселить чеховских героев. Я его рисовала еще в 1946 году с парохода. Так же и Углич из-за плотины. Заманчивая груда церквей, ампирные дома на набережной. Ну, обязательно съезжу когда-нибудь сюда по весне посмотреть ледоход!

В 1969 году в конце апреля поехала в Углич через Загорск. Сама дорога, полная просыпающейся весны, была обворожительна. Кой-где еще лежал снег, берега Волги были обледенелые, лодки опрокинуты. Вода у города чистая. Плотина держала лед. Ледоход не видали, но все же приволжское весеннее очарование осело на каждый дом, церковь, набережную, на нас самих. И сам город был так волшебно прекрасен, что ледоход забылся… «Лужицы» — чисто русское, домашнее название, церковь «Дивная», «триединая», «троеверхая», трехшатровая. Я ее еще украсила зайцами с изразцовой печки дома Ворониных, украсила и всякими надписями. Верно, была она дивная.

Дивная же и вся набережная с висячими цепями вместо перил, и все в Угличе было дивным.

Между Угличем и Ярославлем — Тутаев, бывший Романов-Борисоглебск. Дома и церкви втиснуты в крутые склоны, все возглавляет громадный узорный Воскресенский собор на правом берегу Волги, в Борисоглебске, с буквами «ск» на конце, а напротив, на левом берегу, — Романов. Не знаешь, куда лучше смотреть, если едешь на пароходе.

С парохода и Ярославль такой же. А походишь по улицам — все непростое, начиная с чистого булыжника мостовых. Церкви сложного «построения», для «благолепия», «работаны по подобию»!.. Свой ярославский стиль. А если их вывернуть наизнанку, то можно потонуть в цветном богатстве желтого и голубого. Я и потонула… Целый мир ликующих красок, как будто выпустили на волю глаза и руки целого народа. И эти руки щедро разукрасили все от пола до купола — весенней или осенней радостью. Бывают такие дни, особые. Безудержно ярко, густо, интересно, содержательно. Видно, хотели оставить на стенах соборов все, что только смогли, и мыслимое, и немыслимое. Особенно клубящиеся облака.