Совсем не джентльмен

Когда сгустились сумерки, они свернули на проселочную дорогу, которая в конце концов привела их к большому каменному дому, очень походившему на жилище приходского священника. Похитители препроводили ее внутрь, и Флэннери, не обращая на нее внимания, заговорил о чем-то по-ирландски с пожилым хозяином, который вдруг с сомнением в голосе обратился к ней на английском языке, хотя и с сильным акцентом:

— Вы действительно герцогиня, дитя мое?

В том, что его обуревали сомнения, ничего удивительного не было. За минувшие дни Сара столько раз попадала под дождь, что ее золотистое платье превратилось в обноски, а о том, что творится с ее прической, она даже думать боялась.

— Герцогини бывают разными, — сухо ответила она. — К примеру, голодными.

Флэннери презрительно фыркнул:

— Не суетись, МакКарти. Я кормил ее драгоценную светлость вареной картошкой с молоком, чтобы она на собственной шкуре испытала, как живут ирландские крестьяне.

— Но ведь она герцогиня! — воскликнул МакКарти, явно шокированный до глубины души.

— Тем более ей следует узнать, как живут простые ирландцы, — парировал Флэннери.

Сара все больше убеждалась в том, что ее похитили по политическим мотивам. Она уже не раз спрашивала себя, куда же ее везут, в конце концов. Судя по тому, что она слышала, Сара должна была предстать перед руководителем некоей таинственной организации. А что потом — выкуп? Лишение свободы? Зрелищная казнь «герцогини» на глазах публики под выкрики политических лозунгов?

Иногда Сара жалела о том, что у нее такое богатое воображение.

— Прошу вас следовать за мной, ваша светлость, — вежливо обратился к ней МакКарти.

— Прекращай раболепствовать перед нею! — прорычал Флэннери. — Мы намерены избавиться от всех этих проклятых аристократов!

МакКарти нахмурился.

— Да, но при этом вовсе необязательно грубить женщине.

Флэннери возмущенно фыркнул, но у него хватило ума не спорить с хозяином.

— Можешь угостить ее картошкой, а я пока посмотрю, хорошо ли запирается твоя кладовка, чтобы оставить ее там на ночь.

МакКарти окинул Сару извиняющимся взглядом, после чего повел вновь прибывших в просторную кухню в задней части дома. Флэннери открыл дверь кладовки и принялся осматривать ее, а МакКарти по-ирландски заговорил с Бриджет, красивой рыжеволосой кухаркой, отдавая ей какие-то распоряжения.

Девушка поставила в камин чугунок с тушеной бараниной, чтобы подогреть ее. Это блюдо предназначалось для мужчин, а Саре она поджарила картошку с луком. Политая маслом и посыпанная петрушкой, картошка получилась восхитительной на вкус. Как и густое цельное молоко — до сих пор Саре приходилось довольствоваться вареной картошкой и разбавленным молоком, весь жир с которого уже был собран.

Когда Сара поблагодарила девушку, та ответила ей на ломаном английском:

— Я бы хотела помочь вам, миледи, но ничего не могу поделать, — и метнула недовольный взгляд на Флэннери.

— Я понимаю, — мягко и негромко сказала Сара. — И я очень благодарна вам за то, что вы приготовили такое вкусное угощение из того, что они заказали для меня.

Бриджет склонила голову, принимая благодарность, и отошла к камину, чтобы помешать тушеную баранину. Саре после трех дней весьма скудной диеты показалось, что та пахнет очень соблазнительно.

Но прежде чем у Сары успели потечь слюнки, О’Дуайер схватил ее за руку и рывком поставил на ноги.

— Время запираться на ночь, ваша чертова светлость.

Сара вырвала руку и подхватила свое одеяло. Оно было грубым и уже обтрепалось по краям, но при этом оставалось ее единственной защитой от ночного холода.

— Если вы не позволите взять себя под руку, ваша светлость, — с издевательской насмешкой процедил О’Дуайер, — я поведу вас туда, держа за сиськи. — И он больно ущипнул ее за левую грудь.

Мгновенный шок сменился у Сары взрывом ярости. Сжав правую руку в кулачок, она размахнулась и изо всей силы ударила О’Дуайера в пах.

Тот взвизгнул и отлетел назад, обеими руками держась за свое ушибленное хозяйство.

— Ах ты, злобная маленькая сучка! — выкрикнул он. — Да за это я прибью тебя!

— Нет, не прибьешь, — с ухмылкой заявил Флэннери, усадил О’Дуайера на стул и сунул ему в руки стакан виски. — Не могу винить девчонку за то, что она дала тебе сдачи. Она повела себя как настоящая ирландка, а не герцогиня, и я стал лишь уважать ее за это.

Но, повернувшись к Саре, он сурово заявил:

— А теперь марш в кладовку, и поживее, если не хотите, чтобы вас затолкали туда силой.

Прекрасно понимая, что сейчас не время испытывать судьбу, Сара завернулась в одеяло и с достоинством прошла в кладовую. Вдоль стен маленькой комнатки тянулись полки, на которых лежали мешки с овощами и мукой. Увы, здесь не было ничего, что могло бы разнообразить ее ужин. Окорока, ветчина и сыры хранились, очевидно, в другом месте.

Прежде чем за нею закрылась дверь, девушка успела увидеть, как что-то шмыгнуло под мешок с мукой у дальней стены кладовой. Вздрогнув всем телом, она прижалась спиной к двери. Мыши или, того хуже, крысы.

Закусив губу, Сара приказала себе не впадать в истерику. Разумеется, кладовая будет манить к себе паразитов. Но они не причинят ей вреда, если только она не уляжется спать прямо на полу, где они могли бы искусать ее.

Подобная перспектива вновь заставила ее содрогнуться. Она слишком устала, чтобы провести всю ночь на ногах, но полки здесь были достаточно широкими, чтобы можно было улечься на них. Возблагодарив судьбу за свои миниатюрные размеры, Сара принялась ощупывать полки слева от себя, пока не наткнулась на ту, что тянулась на высоте ее бедра, примерно в футе от следующей сверху. Здесь вполне должно хватить места для нее.

Она принялась расчищать полку, сваливая мешки на пол или сдвигая их к дальней стене. В воздухе заклубилась мучная пыль, а потом раздался треск глиняной посуды, и в ноздри ей ударил резкий запах уксуса: она случайно разбила горшок с какими-то соленьями или маринадом. Запах был не слишком аппетитным, поэтому Сара не стала выяснять, что именно это было.

Расчистив место, она завернулась в одеяло, как в кокон, и залезла на полку. Ширины этой «кровати» едва хватало на то, чтобы не свалиться на пол, если, конечно, она не станет вертеться во сне.

Когда глаза девушки привыкли к темноте, она сообразила, что из высокого узенького окошка падает луч лунного света. И хотя окно было слишком маленьким, чтобы она смогла выбраться через него наружу, даже если бы сумела вскарабкаться на такую высоту, ей стало теплее при мысли о том, что она лежит все-таки не в полной темноте.

Подложив под голову руку, она со вздохом закрыла глаза. Пусть здесь водятся крысы — до нее им не добраться.

Проведя целую вечность в черной пустоте беспамятства, Мэрайя медленно приходила в сознание. Она сообразила, что лежит в собственной постели, в Ральстон-Эбби. В тусклом свете свечи она узнала богато расшитый полог у себя над головой.

И в кровати она была не одна. Сделав над собой огромное усилие, она повернула голову налево и увидела Адама. Он лежал прямо на покрывале, одетый в одни лишь бриджи из молескина[9] и мятую сорочку. Его темные волосы разметались по подушке, а рука сжимала ее ладонь.

Он дремал, но, стоило ей пошевелиться, как глаза его распахнулись. У него перехватило дыхание, и он приподнялся на локте, глядя на нее блестящими зелеными глазами.

— Мэрайя! Ты снова с нами, правда?

— Адам… — Голос ее был таким слабым, что она едва расслышала себя, но все-таки сумела выдавить улыбку. — Ребенок. С ним все хорошо?

— Лучше не бывает. — Он нежно погладил ее по щеке. — Он у нас славный и здоровый малыш. — Слезая с широкой постели, он продолжал: — Наш маленький Ричард спит в своей колыбельке по твою сторону кровати. Хочешь подержать его?

— Да! — Полностью придя в себя, герцогиня смотрела, как супруг обходит кровать и осторожно вынимает из колыбельки завернутого в пеленки малыша. Затем, столь же осторожно, Адам вложил сверток в руки Мэрайи.

9

Молескин — плотная хлопчатобумажная ткань.